Аркадий Ипполитов - Эссе 1994-2008

• Название: Эссе 1994-2008
• Автор: Аркадий Ипполитов
• Жанр: Книги

---

Печальная и несколько нелепая смерть двух братьев отбросила меланхолическую тень на все изображаемые сюжеты в русской живописи, посвященные диалогу двух персонажей. Чуть ли не самыми главными парами в русской истории становятся не счастливые соправители, но Иван Грозный, убивающий своего сына, и царь Петр, допрашивающий царевича Алексея. Ни дети, ни любовные пары не особенно веселы. Для русского художника любая картина - прежде всего икона. Поэтому центральным произведением, определяющим взаимоотношения двоих в русском искусстве, оказывается картина Николая Ге "Христос перед Пилатом", или, как она еще называется, - "Что есть истина?"

Все персонажи, разыгрывающие историю двоих в отечественном изобразительном искусстве, задаются именно этим роковым вопросом, считая, что истина рождается не промеж двух, а где-то в третьем месте. Для русской ментальности по многим причинам более характерна троичность - Троица, тройка, три богатыря, три основоположника марксизма-ленинизма, первичная партийная ячейка и соображение на троих всегда были типичными проявлениями русской духовности. Двое же, со времен печальной истории Бориса и Глеба, оказались окутаны ядовитым туманом предательства, ядовито отравляющим любую, даже любовную, идиллию.

Печатная версия № 11 (2004-03-26) Версия для печати

Аркадий Ипполитов

Аглицкая Меря взялась за перо

Самого трагичного русского художника ХХ века на Западе считают любимцем Сталина и автором китча. Wow!

В Русском музее открыта большая ретроспектива Бориса Кустодиева, огромная выставка, оказавшаяся неожиданно актуальной. Все ж таки, оказывается, умом Россию не понять, хотя давно пора,… мать, умом Россию понимать.

У Бориса Кустодиева есть чудный рисунок к театральной постановке повести "Блоха" Лескова в переработке Замятина, изображающий дюжую ражую рыжеволосую девку в корсете, пышной юбке, усыпанной огромными розами, в белом боа и с гигантским лорнетом в руке. Декольте - невероятное, соски - наружу, одна рука голая, вторая - в черной перчатке до плеча, и девка отличная, с улыбкой, курносая, конопатая, славная и смешная, на сумке - тюльпан, и по всей девке понатыканы банты. Девка называется "Аглицкая Меря", и несмотря на то, что Кустодиев нарисовал ее в 1924 году, она - вылитое творение Макуина, Гальяно, или Вивьен Вествуд, или как там еще называются аглицкие модельеры, прославившиеся своими экстравагантностями. Видно, что у девки в башке гламурные опилки, перемешанные с Дерридой и Лаканом, девка ходит в балет, восторгается Форсайтом и без ума от концептуализма. В общем, все, что надо, контемпорари на все времена.

Недавно девка эта, столь точно изображенная Кустодиевым, написала в "Art Newspaper", газетенке, весьма читаемой всем просвещенным миром, несмотря на все презрение, что эта газетенка вызывает как премированная пелль-мелльская сплетница, статью про русские распродажи, где Аглицкая Меря вывела образ нового русского, страшно манящий западных интеллектуалов. Этот новый русский является теперь главным покупателем русского Сотбис, выкладывает большие деньги за Айвазовского и яйца Фаберже, фунтов у него немерено, а вкус, соответственно, грубый, с точки зрения Аглицкой Мери, отличающейся крайней изысканностью. Так вот, среди прочего она написала и о покупке картины Кустодиева за рекордную сумму в 845 600 фунтов стерлингов и назвала художника Boris Kostodiev (орфография авторская) любимым художником Сталина и типичным представителем русского китча. Аглицкую Мерю зовут в данном случае Джорджина Адам - уточним, дабы сохранить ее подлинное имя для вечности. Сумма, заплаченная за кустодиевскую "Красавицу", вызвала у Джорджины приступ сарказма, ведь за такие деньги редкий Джаспер Джонс уходит, до чего все же русские… новые какие-то…

Есть такой чудный детский стишок: "Куры курили и говорили: Мы - куры, мы - дуры, мы - курим, но мальчик Толя, который в школе, который курит, умней ли куриц?" - и, надо сказать, что Аглицкой Мере все это простительно, но отечественные критикессы ничуть не лучше аглицкой Джорджины. Очень они раздумывают над китчеватостью Кустодиева, смущаясь, видно, тем, что он не очень "от кутюр", и дружно утверждают, что всю жизнь он рисовал город N и был певцом русского быта. И куда только глазки глядят? Где город N, где Кустодиев, и разве не понятно, что это художник абсолютно петербургский, западнический, насколько западен Петербург по отношению к остальной России и насколько европеизирован "Мир искусства" по отношению к русскому искусству. Россия в его картинах предстает именно такой, какую ее представляет просвещенный русский европеец: красочной, кондовой и добродушной, - такой, какой она никогда не была нигде и никогда, только в голове этого просвещенного русского европейца, придумавшего себе эту Россию именно в то время, когда ничего, напоминающего о красочности и добродушии, вообще не осталось. И именно тогда, стараясь придать ослабленному голосу весь дикий романтизм полночных рек, все удальство, любовь и безнадежность, воспоминания о том, чего никогда не было, превратились в горький хмель трагических свиданий, и как спасение стал восприниматься гипнотизирующий перечень, похожий на чтение страниц из "Всего Петербурга". Торговые дома, кожевенные, шорные, рыбные, колбасные, мануфактуры, кондитерские, хлебопекарни, чайные, трактиры, ямщики, ярмарки, бабы в платках, какое-то библейское изобилие - где это? Ничего нет, только осклизлый туман Петрограда, очереди за хлебом, протухшая вобла и красные флаги. Мучная биржа, сало, лес, веревки, ворвань… еще, еще поддать… ярмарки… там, в Нижнем, контрасты, другие… пароходства… Волга! Подумайте, Волга! Нет ничего, растерзанные обрывки лирического быта, яблочные сады, шубка, луга, пчельник, серые широкие глаза, оттепель, санки, отцовский дом, березовые рощи, да покосы кругом, так было хорошо, но все не так, мечты бесцельны как воспоминания, все выдумка, и не что иное живопись Кустодиева, как конгениальное изображение трагедии "Двенадцати".

Аглицкой Мере этого не понять, как не понять ей прелести ампирных комодов, и выпусков истории живописи Бенуа, и поповских чашек, и шаляпинских шуб, и миниатюр павловской эпохи, сожженных старых усадеб, комариного звона белых ночей и безнадежного цветения вишен, всего того, что для нас Кустодиев самый нежный, трагичный и ироничный русский художник двадцатого века. Оказалось, что новый русский, под влиянием чтения Акунина выкладывающий миллион за всю эту мечту, гораздо тоньше и умнее западного интеллектуала, а заодно и отечественного критика, старающегося ему подражать.МН: На прошлогодних "русских торгах" аукциона Sothebys были впервые представлены картины из коллекции семьи Федора Шаляпина: "Красавица" Бориса Кустодиева, "Купающийся мальчик" Натальи Гончаровой и "Видение отроку Варфоломею" Михаила Нестерова. Все картины ушли в частные коллекции в России (представители российских музеев на аукционе замечены не были). Продажная цена каждого полотна намного превысила стартовую. "Красавица" Кустодиева, проданная за 1 миллион 200 тысяч долларов, побила прошлый рекорд, когда картина Репина ушла за 44 тысячи фунтов (примерно 1 миллион 100 долларов).

Печатная версия № 34 (2004-09-10) Версия для печати

Аркадий Ипполитов

Визит Мадонны

В здании Нового Эрмитажа открылась выставка одной картины из цикла "Шедевры музеев мира в Эрмитаже". На этот раз гостья Петербурга - "Мадонна Альба" Рафаэля из собрания Национальной художественной галереи в Вашингтоне, замечательная не только художественными достоинствами, но и своей судьбой. Эта "Мадонна" была создана Рафаэлем вскоре после его приезда в Рим, около 1510 года, по заказу просвещенного епископа-гуманиста Паоло Джовио для одной из римских церквей. Затем картина оказывается в Неаполе, откуда в конце XVII века она попадает в Испанию, в коллекцию герцогов Альба, наследников того самого кровавого Альбы, мучившего и терзавшего Нидерланды. В Мадриде эту "Мадонну", конечно же, видел Гойя, находившийся с одной из последних представительниц этого семейства в теснейших отношениях. Разорившиеся наследники герцога вынуждены в XIX столетии распродавать фамильные коллекции, и, сменив нескольких владельцев, картина достается русскому императору Николаю I. В 1836 году, незадолго до смерти Пушкина, картина прибывает в Россию, и Мадонна Альба остается толком не представленной поэту, хотя "чистейшей прелести чистейший образец", слова из сонета "Мадонна" 1830 года, могли бы быть обращены именно к этому произведению Рафаэля, и именно в связи с "Мадонной Альба" они чаще всего и цитируются. В России картина пользовалась огромной популярностью, в середине XIX века ни одно другое произведение Эрмитажа не копировалось так часто, как "Мадонна Альба". Влияние "Мадонны" на вкус эпохи, которую Георгий Иванов удачно назвал "золотой осенью крепостного права", огромно. Нежный золотистый цвет, заливающий классический рафаэлевский пейзаж, парадоксальным образом различим в крестьянских сценах Венецианова и Григория Сороки, и идеальное совершенство композиции именно этого произведения стало зримым воплощением края, "где Рафаэль живописал". То есть того края, что мы, русские, условно называем Италией, края, которого не существует в действительности, который полностью выдуман нашей воспаленной духовностью и без которого немыслимы ни Гоголь, ни Достоевский, ни Мандельштам. После Октябрьской революции эта русская Италия оказалась никому не нужна, и ее зримый символ был продан в Америку в 1931 году Эндрю Меллону за смешные даже по тем временам деньги - за полторы сотни тысяч долларов. Куда советское правительство дело полученные доллары - неизвестно, а Меллон в 1936 году подарил картину Вашингтонской Национальной галерее, и с тех пор "Мадонна Альба" стала одним из наиболее почитаемых шедевров этого собрания и лучшим Рафаэлем в Америке.