Донна Леон - Смерть в «Ла Фениче»

• Название: Смерть в «Ла Фениче»
• Автор: Донна Леон
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Детектив
• Год: 2003
• ISBN: 5-94145-227-6

Знаменитый немецкий оперный дирижер выпивает в антракте спектакля напиток с подмешанным туда ядом. Расследовать преступление поручают комиссару Гвидо Брунетти. Пока Брунетти подбирает ключи к разгадке тайны, перед читателем разворачивается картина порока и возмездия, заставляющая его выбирать между тем, что принято считать справедливым, и тем, что действительно справедливо, и задаваться вопросом — что может предпринять закон и что он должен предпринять?

---

— А он проверил?

— Нет, нет, не стал. Он доверял мне. Я была его личным врачом, понимаете?

— Тогда откуда он узнал? Или — почему что-то заподозрил?

— Он зашел к Эриху проконсультироваться. Вам это известно — не то вы бы сейчас тут не сидели и не задавали вопросы. И уже здесь он завел себе слуховой аппарат в виде очков, так что я поняла, — он побывал и у другого врача. Когда я предложила сделать очередной укол, он отказался. К тому времени он, конечно, все уже знал, но не представляю, откуда. От другого врача? — спросила она.

Он снова кивнул. И опять она улыбнулась той же горестной улыбкой.

— Что было дальше, синьора?

— Мы приехали сюда как раз посредине курса инъекций. Знаете, я ведь сделала ему последний укол в этой самой комнате. Может быть, он уже все знал, но отказывался в это поверить. — Закрыв глаза, она вытерла их тыльной стороной ладони. — Это ведь сразу не поймешь— догадался человек или еще нет.

— Когда вам стало совершенно ясно, что он все знает?

— Наверное, недели две тому назад. Кстати сказать, меня удивило, как долго он ничего не понимал. Наверное, оттого, что мы очень любили друг друга. — С этими словами она снова взглянула на него. — Он знал, как я его люблю. И не верил, что я способна причинить ему… такое, — она горько усмехнулась. — Порой, уже начав этот курс, я и сама в это не верила, стоило только вспомнить, как же я его любила.

— Когда именно вы поняли, что ваш муж знает, что за препарат вы ему вводите?

— Как-то вечером я сидела здесь одна и читала. На репетиции я в тот день не пошла. Слишком это было мучительно— слышать фальшивые аккорды, видеть слишком поспешные или, наоборот, запаздывающие выходы, — и сознавать, что все это сделала я, — все равно как если бы я выхватила палочку у него из рук и принялась ею без толку размахивать в воздухе. — Она умолкла, будто вслушиваясь в диссонансные звуки тех репетиций. — Я сидела тут и читала, вернее, пыталась читать, и тут услышала…— Она повернула голову, словно актриса, произносящая реплику в сторону перед битком набитым залом. — Господи, ведь никак не обойтись без этого слова, правда? — И снова обратилась к нему. — Он пришел рано— вернулся из театра раньше обычного. Я услышала, как он прошел через холл и открыл эту дверь. В пальто и с партитурой «Травиаты» в руках. Одна из самых его любимых опер. Как он любил ею дирижировать! Он вошел и встал, вон там, — она указала на место, где теперь уже никто не стоял. — Посмотрел на меня и спросил: «Это ты сделала, да?»— Она продолжала молча смотреть на дверь, словно ждала, что вот сейчас оттуда донесутся эти слова.

— Вы ему ответили?

— Я не могла поступить иначе, правда же? — спросила она в ответ, голосом спокойным и осмысленным, — Да, я сказала ему, что это сделала я.

— И что же он?

— Вышел. Не из дому, нет, — из комнаты. И после этого мы ухитрялись не видеться — до самой премьеры.

— Он вам не угрожал? Не говорил, что пойдет в полицию? Что накажет вас?

Она искренне удивилась.

— А какой смысл? После консультации с врачом он знал, что эти изменения необратимы. Ни полиция, никто не смог бы вернуть ему слух. И наказать меня он не имел возможности. — Она долго молчала, раскуривая сигарету, — Кроме той, которой и воспользовался.

— Какой? — спросил Брунетти.

— Если вы так много знаете, — издевательски заметила она, — то могли бы знать и об этом.

Он выдержал ее взгляд с непроницаемой миной.

— У меня к вам два вопроса, синьора. Первый, очень простой и без всякой задней мысли, я правда этого не знаю. А второй еще проще, и кажется, ответ на него мне уже известен.

— Что ж, начинайте со второго.

— Он касается вашего мужа. Почему он решил наказать вас именно таким способом?

— Вы имеете в виду способ, когда все выглядит так, будто это я его убила?

— Да.

Он наблюдал, как она силится ответить, как подбирает слова — и теряет их, тут же позабыв. Наконец она тихим голосом произнесла:

— Он считал себя превыше закона — того закона, которому мы все, остальные, должны подчиняться. Думаю, он считал себя гением, и это давало ему и силу, и право. И видит Бог, мы все подогревали в нем это. Мы сделали из него божество музыки и сами же ему поклонялись, падали ниц. — Она замолчала и поглядела на него, — Прошу прощения. Я отвлеклась, это не ответ на ваш вопрос. Вы хотели знать, мог ли он попытаться сделать так, чтобы я выглядела виновной. Но поймите, — она простерла к нему руки, словно вытаскивая из него это понимание, — я и в самом деле виновна. Поэтому у него было полное право так со мной поступить. Если бы я убила человека, это не было бы так страшно — тогда божество осталось бы невредимым. — Она умолкла.

Брунетти молчал.

— Я пытаюсь объяснить, как все это выглядело в его глазах. Я так хорошо его знала — все его мысли, все чувства. — Она снова смолкла и снова заговорила, стараясь растолковать ему так, чтобы он понял. — Со мной случилось что-то странное — после того, как он умер, — я только теперь стала понимать, как он все предусмотрел: попросил меня зайти, впустил к себе в гримерную. Мне и тогда казалось, и теперь— что он имел на это право, сделать то, что он сделал, и наказать меня. Ведь он в каком-то смысле — это его музыка. И я, вместо того чтобы убить его, убила ее. Он ведь был уже мертв. Еще прежде, чем умереть, он уже был мертв. Я убила его дух. Я это видела на репетициях — как он смотрел поверх очков и пытался что-то расслышать с помощью этого бесполезного слухового аппарата. И ничего не слышал. Не мог слышать. — Она покачала головой, словно чего-то так и не сумела понять. — Ему и незачем было меня наказывать, синьор Брунетти. Все получилось само. Отныне моя жизнь стала адом. — Она сложила руки на коленях. — В ту ночь премьеры он ведь сказал мне, что именно собирается сделать, — и, увидев недоумение Брунетти, объяснила:— Нет, не прямым текстом, но — дал понять. А я тогда не поняла.

— Он это сказал вам, когда вы были за кулисами?

— Да.

— Как все это выглядело?

— Сперва, увидев меня в дверях, он ничего не сказал. Только посмотрел на меня. А потом, видимо, заметил кого-то в коридоре за моей спиной. Наверное, подумал, что идут к нему. — Она устало опустила голову, — Я не знаю. Он произнес— мне показалось, он это отрепетировал— слова, что говорит Тоска над телом Каварадосси— «Finire cosi, finire cosi». Я тогда не поняла, что это значит— «закончить вот так, закончить вот так» — хотя должна была бы. Она ведь говорит это, прежде чем убить себя, — а я не поняла. Тогда — не поняла. — Брунетти удивился, увидев на ее лице гримасу веселого изумления. — Это так на него похоже — театральность в последнюю минуту. Вернее, мелодрама. Уже после я удивлялась, что свои последние слова он позаимствовал у Пуччини. — Она серьезно посмотрела на него. — Вам, наверное, странно это слышать. Но, по-моему, лучше бы он процитировал что-нибудь из Моцарта. Или Вагнера.

Он видел, что она борется с подступающей истерикой. Поднялся, подошел к стоящей в проеме между окнами стеклянной горке, налил ей рюмку бренди и на одно мгновение задержался у окна, глядя на колокольню Святого Марка. Потом вернулся и протянул ей рюмку. Она машинально отпила глоток. Он снова подошел к окну и продолжал обозревать колокольню. И только удостоверившись, что с башней все в полном порядке, вернулся в свое кресло.

— Вы расскажете, синьора, почему вы это сделали?

Ее удивление было неподдельным.

— Если вам хватило ума понять, как я это сделала, то вы должны сами сообразить, почему.

Он покачал головой.

— Я не стану высказывать своих предположений, потому что если они ошибочны, то могут оскорбить память этого человека, — он поймал себя на том, что и сам выражается в стиле какого-нибудь либретто Пуччини.

— Стало быть, вы все понимаете, верно? — Она наклонилась вперед, чтобы поставить едва пригубленную рюмку возле пачки с сигаретами.

— Из-за вашей дочери, да, синьора?

Закусив верхнюю губу, она кивнула— едва заметно. Потом отпустила губу, и он увидел на ней глубокие белые отметины. Она вытянула руку за сигаретой, отдернула, потом сжала ее другой рукой и проговорила так тихо, что ему пришлось нагнуться к ней, чтобы расслышать:

— Ума не приложу, — и она с гадливостью покачала головой. — Алекс совершенно не интересовалась музыкой. Она даже не знала, кто он такой, когда я начала с ним встречаться. Когда я сказала ей, что хочу выйти за него, она заинтересовалась. Потом, когда я сказала ей, что у него есть своя ферма и лошади, она уже здорово заинтересовалась. Кроме лошадей, ее мало что интересует— прямо девочка из какой-нибудь английской книжки! — только лошади и книги про лошадей. Когда мы с ним поженились, ей было одиннадцать. Узнав, кто он такой— видимо, от одноклассников, — она поначалу его побаивалась, но это быстро прошло. Хельмут отлично ладил с детьми. — Она скривилась от мрачной двусмысленности только что сказанного.