Александр Никонов - Хуевая книга

• Название: Хуевая книга
• Автор: Александр Никонов
• Издательство: Васанта
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1994

"Книга Александра Никонова, несмотря на обилие необходимых "матюков", чиста, как слеза младенца. Сексуальный голод ее молодых героев приправлен потрясающей самоиронией. Они не агрессивны, они честны в своих поступках и смыслах. Они играют в свои "игры" в своей замкнутой среде и не заставляют играть по их правилам окружающих. И, несмотря на то, что книга А.Никонова на девяносто процентов, вроде бы "про это", она начисто лишена какой-бы то ни было порнографии. Остальное - дело вкуса и наличие или отсутствие ХАНЖЕСТВА - самого мерзкого нашего наследия. И если мы начнем преследовать писателей за "свое" мироощущение, то это будет первым шагом к кострам, в которых запылают книги Бокаччо, Рабле, Свифта, Гете да и, чего вола вертеть, и самого Александра Сергеевича Пушкина".

Аркадий Арканов

---

Уж не знаю, почему. Наверное, есть какие-то глубинно-фрейдистские причины.

...Сейчас пойду поем и подумаю, почему все так, как есть. Вот открою холодильник, достану помидоров за 2 шекеля, посолю и съем без хлеба. Как когда-то в России. А еще я давно не ела печеной в золе картошки...

Я съела помидорку. И вот что вспомнила. Через два года после окончания школы, в деревне, куда мы ездили на уик-энд и ночевали на сеновале, и нас всю ночь доставали комары, хотя хозяева (кажется, какие-то твои далекие родственники) говорили, что сено комаров должно отпугивать. Уж не помню, почему... Так вот - именно тогда ты и предложила организовать группен-секс. Чтоб ты, я и какой-нибудь мужчина.

- Ты правда этого хочешь? - спросила я.

Что-то в моем голосе заставило тебя насторожиться, и ты неуверенно сказала:

- Ну просто попробовать.

Я взбеленилась. Со мной тогда просто припадок случился. После той ночи мы больше никогда о ней не вспоминали по взаимной негласной договоренности. Никогда, пока я была в России. Но теперь, отсюда, я пишу тебе и объясняюсь. Лучше поздно, чем никогда.

Я ревновала тебя тогда. Я подумала, что у тебя появился какой-то мужик-долбильщик и ты хочешь ввести этого дятла в НАШ священный, самим Богом благословенный, союз. А я? Меня одной тебе мало? Ты хочешь смешать голый долбежный секс из-за любопытства с нашей любовью?! Мужскую грязь с полетом духа?!

Я не помню, что я тебе тогда наговорила, накричала. Это просто была истерика. Прости. И тогда утром я сказала тебе "прости", и сейчас говорю. Конечно, я была не права. Отсюда, издалека, я это хорошо понимаю.

В тебе говорила бисексуальность, тебе хотелось попробовать члена, но ты не хотела обижать меня. И делать любовь с мужчиной втайне тоже не сочла для себя возможным. Ты мучительно искала компромисс, и тебе показалось, что ты нашла его, предложив мне лямур де труа.

Тогда я этого не поняла. А может, испугалась, приняв твое предложение за предвестник грядущего разрыва?

Я теперь думаю, а может, надо было бы согласиться? Мне трудно было бы делить тебя с кем-либо, но, может, было лучше согласиться? Хотя, ты знаешь мое отношение к этим самцам.

Мне тут, кстати, недавно опять предлагали работать девушкой по вызову. За это можно получать хорошие бабки. Но я опять отказалась.

Я бы, наверное, согласилась ублажать богатых лесбиянок (не старых), да еще и получать за это деньги. Но такой работы мне никто не предлагает. Нет в Израиле ни одной богатой лесбиянки. А может, есть, и она тщетно ищет меня? Ау, где ты, киска?А вообще интересно, смогла бы я работать проституткой? (С женщинами, конечно). С одной стороны, я это обожаю. С другой, я всю жизнь ставила на первое место любовь души. Я не могу долго без запаха женского тела, без его трепета. Но выдержу ли я секс без любви, да еще по необходимости: как работу? Не знаю. Во всяком случае я бы попробовала.

Сейчас у вас, наверное, настоящая зима. С морозцем. Я обожаю, когда легкий морозец, нет ветра и на чистом голубом небе слепит солнце. Побегаешь на лыжах, продышишься - совсем другой человек. Жаль, что ты не любила лыжи.

А у нас паршивая тропическая зима. Не мороз и холод, а какая-то стылость. Кутаюсь в кофту. Масляный радиатор (тут все дома без центрального отопления, представляешь!) крутит электросчетчик, шекели утекают прямо сквозь пальцы. А все равно стыло, холодные руки. Дома, в Москве, мы никогда даже не утепляли на зиму окна, и все равно было тепло.

У вас там бурлят события, а у нас какая-то тягомотина, я в эту ихнюю израильскую политику не вникаю, неинтересно. К тому же из-за языка идиотского плохо понимаю, о чем вообще речь, что к чему. По телеку смотрю в основном Российское телевидение (тут принимается первая программа).

Я приехала после войны в Персидском заливе. Мне рассказывали прежние жильцы, что во время воздушных тревог, когда Ирак обстреливал Израиль своими ракетами, они прятались (жильцы, конечно, а не ракеты) в ванной, потому что только в ванной здесь есть настоящая дверь, а не эти откатные, как в вагоне поезда. (Ну еще входная настоящая, правда).

Ты знаешь, мне здесь очень не хватает Москвы и наших с тобой прогулок по улицам.

Помнишь, мы познакомились на Пушке с двумя голубыми, и потом устраивали друг другу "показательные выступления". Эти голубые, пожалуй, единственные мужчины, которых я могу более-менее терпеть. Они почти как женщины, такие нежные. Им тоже трудно в жизни. Их, как и нас, мало. Вообще, всего хорошего на свете мало, меньше, чем всякого дерьма. А их секс меня даже возбудил.

Одного звали Романом. А второго?.. Забыла. Вот на квартире этого второго мы и устроили "сеансы". Ребята разделись догола и начали по-женски нежно ласкать друг друга. И даже их члены не казались мне неприятными.

Я, как и тогда, в первый раз, искоса наблюдала за твоей реакцией, но теперь уже чуть с ноткой ревности. Ты была страшно возбуждена и тоже косилась на меня. После того, как ребята кончили, брызнув друг на друга струйками спермы, и уселись, отдыхая, мы с тобой начали срывать друг с друга одежду. И вцепились друг в друга, будто изголодавшиеся звери в мясо. Помню, меня подогревало то, что за нашим любовным процессом смотрят, что им восхищаются, любуются. Я даже старалась делать свои движения грациозными, театральными. И ты, кажется, это поняла и стала мне подыгрывать.

Может, я зря все это пишу? Может, тебе все это неинтересно? У тебя (да в принципе, и у меня) давно уже другая жизнь, и я для тебя - лишь эпизод в твоей жизни. Мелькнула метеором, оставила затухающий огненный след и унеслась в Израиль. А вот ты для меня не эпизод в жизни, а часть моей жизни, в том числе и нынешней. Я изливаю на бумаге свои воспоминания, отсылаю тебе. И надеюсь, что ты все читаешь и испытываешь те же чувства, что и я. Мне бы этого хотелось. Даже если ты от скуки не дочитываешь мою печальную эпистолу, выбрасываешь в мусор или рвешь на мелкие части и спускаешь в унитаз, чтобы муж случайно не прочел.Слушай! Ведь если ты действительно вышла замуж, то вполне возможно, родишь ребенка. Единственная польза от мужиков.

Черт, жаль, что так долго идут письма. Пока туда, пока обратно - месяцы. Быстро узнать не получается. А звонить очень дорого. Впрочем, по российскому неумению и нежеланию считать деньги, я плюнула бы на эти шекели и позвонила. Но боюсь. Боюсь отчего-то. Как представлю, что ты вдруг возьмешь трубку, и мне надо будет что-то говорить. Что, кроме дежурных фраз, можно сказать через черный провал, сквозь помехи, когда поджимает время, бегут минуты-шекели. Повиснет напряженное молчание, пауза, будто нечего сказать. Это ужасно. Я не могу говорить с тобой пять минут. Мне нужны часы, сутки, месяцы, годы, вся жизнь общения с тобой. Да что вообще можно сказать по телефону?.. Только письма. Эти эфемерные листочки, болтающиеся над землей, связывают нас с тобой. Как странно.

Говорят, человек не помнит запахи, только цвета, звуки и так далее. А я помню твой запах. Похожий на хвойный запах раскрытой вульвы. Я помню твой вкус - пряный вкус любовного сока. Ты истекаешь...

Однажды ты сказала, что тебе никогда не нравилось мое имя - Люба. И я всерьез тогда подумывала изменить его, допустим, на Лену. Чтобы быть, как ты. Даже справки наводила, можно ли это сделать. Смешно, правда?

Я просто люблю тебя, Ленка. (Наверное, глупо - повторять это каждый раз). Будь счастлива!

Я же вряд ли буду счастлива на земле сыновей Израиля. Я, как ни странно, не люблю с детства сии палестины. Еще когда в школе читала Библию, меня неприятно поразили все эти жестокие, кровожадные разборки между скотоводческими племенами, которые по какому-то дурацкому недоразумению были вроде бы моими предками. Мне не понравился их злобный, мстительный, склеротичный божик с его пустыми, глупыми обещаниями... Впрочем, почитай сама и, зная меня, поймешь мои ощущения. И вот теперь я тут живу. Ну не странно ли?

Уже второй час ночи. Сейчас я закончу писать (о, ручка кончается, нужно тратить шекели и покупать новую, самую дешевую), запечатаю толстый конверт и завтра отнесу его на почту. И израильтянка на почте в очередной раз удивится, чего же эти русские пишут в таких толстых письмах, и не жалко им шекелей.

Я не буду ждать от тебя ответа. Через несколько дней я снова сяду с вечера за столик в моей комнате и опять до середины ночи буду любить тебя, греться воспоминаниями и плакать. (Хорошо, что не чернильной пишу, а шариковой, а то б капли слез на нескольких страницах - ты знаешь на каких - размыли текст, и тебе было бы трудно читать. А так я просто смахиваю жидкость с бумаги. Паста не растворяется в воде. И в слезах. Очень гениальное изобретение. Интересно, как раньше барышни гусиными перьями письма писали своим членястым декабристам, небось все страницы были в слезных кляксах).

Ну ладно, ты видишь, и вправду заканчивается стержень. Не знаю, как написать - "прощай" или "до свидания". Прощаться не хочется, это так печально и безнадежно. А выражение "до свидания", вроде, бессмысленно, потому что... "Я тебя никогда не увижу".