Мервин Пик - Одиночество Титуса

• Название: Одиночество Титуса
• Автор: Мервин Пик
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004
• ISBN: 5-89091-277-1

В романе «Одиночество Титуса» (1959), юный граф становится бродягой и, находясь на грани безумия, скитается по миру в поисках своего древнего Дома.

---

После часа или более ходьбы они повернули на юг. Похоже, он, безмолвный Мордлюк, обладал кошачьим зрением – сколь ни было в этих местах темно, он не споткнулся ни разу.

И наконец, спустя еще час с лишком, Мордлюк, теперь уже несший Черную Розу на плече, вышел к длинному маршу ступеней. Начав подъем, все трое сразу заметили, что на лестницу непонятно откуда сочится призрачное свечение, а следом, и тоже сразу, увидели в темноте маленький, размером с монету, белый просвет. Когда они в конце концов добрались до него, просвет оказался входом, вернее, выходом – для них. Они достигли одного из потаенных проходов в подречный мир, и Титус, выбравшись на вольный воздух, с изумлением обнаружил, что попал в безмолвную лесную чащу.

Глава шестьдесят третья

Пришлось дожидаться темноты, которая позволила бы выступить в путь к дому Юноны. Что еще оставалось им делать с Черной Розой, как не отвести ее туда? Они ждали, и напряжение становилось почти нестерпимым. Ни один из троих не произнес ни слова. В глазах Мордлюка замешкалось отсутствующее выражение, которого Титус прежде в них почти и не видел.

Камни лежали вокруг, ветви деревьев нависали над ними. В конце концов Титус подошел к Мордлюку, распростершемуся навзничь на огромном сером валуне. Черная Роза проводила его взглядом.

– Я этого больше не вынесу, – сказал Титус, – что за чертовщина? Почему ты так изменился? Из-за?..

– Мальчик, – ответил Мордлюк. – Я скажу тебе, почему. Это заткнет тебе рот.

Он замолчал, надолго.

– Мои звери мертвы.

Снова безмолвие леса; наконец Титус опустился рядом с другом на колени. Ему удалось выдавить только одно:

– Что случилось?

– Одержимые, – ответил Мордлюк, – которых еще называют учеными, преследовали меня. Меня всегда кто-нибудь да преследует. И как обычно, я от них ускользнул. Исчезать я умею, знаю множество способов. Но какой от них теперь прок, приятель? Мои звери мертвы.

– Но…

– Впав в замешательство, поскольку меня они найти не смогли… нет, даже при помощи новейшего их прибора, который величиною не больше иглы и проницает замочную скважину со скоростью света… впав, говорю я, в замешательство, они возвратились с охоты на меня и убили моих зверей.

– Как?

Мордлюк встал на валуне и, подняв руку, вцепился в нависавшую над ним толстую ветку и отломал ее. На нижней челюсти его подрагивала, безостановочно, как часы, мелкая мышца.

– Какими-то их лучами, – сказал он. – Какими-то лучами. Прелестная мысль, и прелестно исполненная.

– И все же тебе хватило духу спасти меня от костлявого, – сказал Титус.

– Правда? – пробормотал Мордлюк. – Мне снился сон. Не думай больше об этом. У меня не было выбора – только уйти в Подречье. Ученые подступали со всех сторон. Они охотились на тебя, мальчик; на нас обоих.

– Но ты же вспомнил обо мне, – сказал Титус. – И приполз по стропилам.

– Да неужели? Неплохо! Так это я его раздавил? Я был далеко… Среди моего зверья. Я видел, как оно умирало… Каталось по земле. Я слышал, как из их легких вырывались последние слабые вздохи. Видел, как мой зверинец превращался в скотобойню. Мои звери! Живые, как пламя. Чувственные и страшные. Они полегли там. Полегли – на веки вечные.

Мордлюк обратил лицо к небу. Отсутствие сменилось чем-то безжалостным и холодным, как лед.

Глава шестьдесят четвертая

Проклиная луну, ибо та была полной, Титус и его спутники шли долгим окольным путем, стараясь не покидать, по возможности, теней, опушавших лес и лежавших под стенами города. Выбрать путь покороче – по тропе, прорезающей залитые лунным светом заросли, – означало бы напроситься на неприятности.

Пока они шли, с той скоростью, на какую была способна измученная Черная Роза, Титуса, хоть он и питал к Мордлюку великую признательность, томило почти неуправляемое желание стряхнуть ее с себя, как если б та была тяжким бременем. Юноша жаждал одиночества и узнавал в этой жажде все ту же червоточину себялюбия, что проглянула в его отношении к Черной Розе, к ее страданиям.

Что же он за скотина такая? Или он обречен и дальше убивать любовь и дружбу? И что случилось с Юноной? Неужели ему не хватает ни храбрости, ни верности, чтобы держаться друзей? Или хоть быть откровенным с ними? Возможно, и не хватает. В конце концов, он же бросил свой дом.

И все-таки, мысленно высказав себе все это, он обернулся к Мордлюку.

– Я хочу уйти от тебя, – сказал он. – От тебя, от всех. Начать все сначала, и это при том, что если б не ты, я уже был бы покойником! Это подло? Я ничего не могу с собой поделать. Ты слишком огромен и груб. Твои черты – точно лунные горы. Львы и тигры лежат, истекая кровью, в твоей голове. Жажда мести – в твоей груди. Ты слишком огромен и отчужден. Твое несчастье сжигает меня. Заставляя жаждать свободы. Я подошел к тебе слишком близко. И очень хочу остаться один. Что мне делать?

– Делай что хочешь, мальчик, – ответил Мордлюк, – драпай на полюс, какая мне разница, или спали себе задницу на красном экваторе. Но как нам быть с этой женщиной? Она больна. Больна, тупица ты этакий! Больна, как только можно болеть по эту сторону могилы.

Черная Роза взглянула на Мордлюка, зрачки ее зияли, как два колодца.

– Он хочет избавиться от меня, – сказала она. – Ему неприятно мое оскудение. Жаль, ты не видел меня годы назад, когда я была молода и красива.

– Ты и теперь красива, – сказал Титус.

– Теперь мне все равно, – ответила Черная Роза. – Это уже не имеет значения. Мне хочется лишь одного – тихо и вечно лежать на льняной простыне. О господи, белые простыни, пока я еще жива.

– Простыни ты получишь, – сказал Мордлюк. – Белые, как подкрылья серафимов. Уже недалеко.

– Куда вы меня ведете?

– В дом у реки, ты сможешь там отдохнуть.

– Но Вуал найдет меня там.

– Вуал мертв, – ответил ей Титус. – Мертвее не бывает.

– Тогда его призрак отыщет меня. Призрак станет выкручивать мне руки.

– Призраки глупы, – отозвался Мордлюк, – их сильно переоценивают. Юнона позаботится о тебе. Что до юного Титуса Гроана, он вправе поступать как ему хочется. Мир просторен. Следуй своим инстинктам и избавься от нас. Ты же для того и покинул твой так называемый Горменгаст, не правда ли? А? Чтобы выяснить, что там, за горизонтом. Верно? И как ты сказал однажды…

– По-моему, ты сказал «твой так называемый Горменгаст»? Будь ты проклят за эти слова. Потому что именно ты произнес их! Ты! Ты оказался неверящим! Ты! Который был для меня как Бог. Неотесанный Бог. Я иногда ненавидел тебя, но по большей части любил. Я рассказал тебе о моем доме, о семье, о ритуалах, о детстве, о наводнении, о Фуксии, о Стирпайке, о том, как я убил его, о моем бегстве. Ты думаешь, я все это выдумал? Думаешь, я обманывал тебя? Ты не оправдал моих ожиданий. Дай мне уйти!

– Иди, чего же ты ждешь? – сказал Мордлюк и повернулся спиной к юноше. Сердце его колотилось.

Титус гневно притопнул ногой, но не сделал ни шага. Миг спустя Черная Роза начала оседать на землю, однако Мордлюк успел подхватить ее и поднять, как ободранную куклу, на могучие руки.

Они вышли на открытое место и остановились у края теней.

– Видишь то облако? – непривычно громко спросил Мордлюк. – Похожее на свернувшуюся кошку? Нет, не там, цыпленок, вон за тем зеленым куполом. Видишь? С луной на спине.

– И что? – раздраженным шепотом осведомился Титус.

– Тебе туда, – ответил Мордлюк. – Иди в ту сторону. Месяц ходьбы, чуть больше, и ты обретешь сравнительную свободу. Свободу от стай беспилотных самолетов, от бюрократов, от полиции. Свободу передвижения. Края там по большей части неисследованные. Оснащения не хватает. Никакие отряды не рыщут в них по рекам, по морю и небу. Так и следует быть. Края, о которых не помнит никто из стоящих у власти. Но там есть леса, подобные Райскому саду, ты сможешь валяться там на животе и сочинять дурные стихи. Или похищать нимф и дудеть, отдохновения ради, в флейту. Это земля, где юноши, остановившись как вкопанные, на ходу, откидываются всем телом назад и мочатся на луну, словно желая смыть ее с неба.

– Я устал от твоей велеречивости, – сказал Титус.

– Для меня она вроде ограды, – отозвался Мордлюк. – Скрывающей меня от меня самого… не говоря уже о тебе. Слова могут быть назойливыми, как рой насекомых. Они способны жужжать и жалить! Они могут быть всего только порчей воздуха, но могут – сверкающими, как алмазы, неподатливыми, нерушимыми, будто камень на камне. Вроде твоего «так называемого Горменгаста» (видишь, я снова прибег к этой фразе – фразе, которая тебя так злит). Ибо хотя ты, кажется мне, умудрен в искусстве обзаводиться врагами (а это по-настоящему хорошо для души), когда дело доходит до языка другого человека, ты слеп, глух и нем. Окостенел, сух, ясен и загадочен, вода и короста. Если тебе нужна лесть… Помни об этом в твоих странствиях. А теперь уходи… ради всего святого… УХОДИ!