Дмитрий Быков - Эвакуатор

• Название: Эвакуатор
• Автор: Дмитрий Быков
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-475-00099-9

Действие нового романа Дмитрия Быкова происходит в Москве, где редкий день обходится без взрывов террористов. И посреди этого кошмара вспыхивает любовь. Она — обыкновенная москвичка, он — инопланетянин, который берется вывезти любимую и ее близких на свою далекую и прекрасную планету. Но у красивой истории оказывается неожиданный конец…

---

— Господи, ну при чем тут террористы! Что террорист, на рынок пойдет? Персиками торговать? Это все из-за размножения. Очень много стало людей, прокормить невозможно. Убивать пока смелости не хватает, так они решили рождаемость свернуть.

— Подожди, подожди, я не понял, — он нахмурился. — Что, это только в России залетают от фрукта? Или во всем мире?

— Да везде, конечно. У русских есть анатомические особенности, но я тебе потом расскажу. А размножаются все одинаково, только в России это обставлено трудностями. В Штатах эти яблоки на каждом углу лежат, размножайся не хочу. А у нас все делается специально для того, чтобы как можно меньше было народу. Ты что, не замечал?

— Нет, почему. Замечал, но как-то это… не отдавать отчета…

— Вот смотри. В «Офисе» гендиректора почему сменили? Потому что этот еще хоть какое-то представление имел, как журнал делать. Новый пришел, и первым делом что? Первым делом чтобы все ходить на работу к десяти, на перекур отпрашиваться, в сеть лазить только по делу. То есть уконтрапупить максимально все, чтобы никто не хотеть работать, думать работа с отвращение, с тоска. Ну и во всем так. Хочешь размножиться — крадешься в ночи на конспиративное место, ищешь эппл-дилера, обманываешь слежку… И яблоко это жутко невкусное, жесткое, с мыльным запахом. Горечь такая, что скулы сводит. А не фиг размножаться потому что.

— Оно как выглядит-то?

— Ну что ты за наблюдатель, ничего не знаешь! Сорт такой, кандилька.

— Оно же, наверное, растет где-то в природе? Можно же без дилера, просто к дереву сходить?

— Ну можно, да… Только это еще опаснее. Они растут только на очень сухой почве и в небольшом количестве. Милиция где увидит — сразу рубит. И яблоню, и владельца. Их в строгой тайне выращивают, на плантациях в лесу. В Средней Азии они еще хорошо растут. Ну так там и размножаются по-страшному…

— Слушай! — Игорь воодушевился, игра ему нравилась. — А если мужчина съест такое яблоко?

— Это тайна, — сказала Катька. — Дай ухо.

— На.

— Он познает суть добра и зла, — прошептала она, встав на цыпочки.

— Господи, какой ужас, — благоговейно сказал Игорь. — Поехали купим, а?

— Нет, — решительно сказала Катька. — Я не знаю, как это подействует на инопланетянина. Вдруг ты размножишься. А я с тобой и одним не знаю, что делать. Мы лучше поедем к тебе, и я тебе покажу, как у нас занимаются сексом.

Он несколько опешил. Шла четвертая неделя бурного романа, но до сих пор она отвергала все его осторожные предложения. Катька и сама не знала, почему вдруг сделала ему непристойное предложение. Минуту назад она не предполагала ничего подобного. Может, на нее так подействовал разговор о размножении, а может, просто она ужасно любила Игоря в эту минуту, и ей нравилась погода, и она была ему страшно благодарна за последний месяц, когда вспомнила наконец, какая бывает жизнь.

Он схватил ее за руку и потащил к стоянке такси.

— Ну ладно, ладно! Куда ты! Стой, мы пешком пойдем до Киевского.

— Катька, это садизм.

— Почему садизм?! Наоборот, это счастье. Я хочу гулять. Я хочу, чтобы все было медленно-медленно, долго-долго, в счастливом предвкушении. Ты же точно знаешь, что я еду к тебе. Зуб даю, что не передумаю. И вот мы идем, идем, а впереди кайф. Человек всегда на него кидается, а самое-то лучшее — именно растягивать ожидание. И вот мы идем, идем… и только потом выясняется, что ты забыл ключи…

— Начитанная, — сказал он, глядя на нее с восхищением. — Прямо, ты знаешь, у меня такое чувство, что тебя делали на заказ. По моей выкройке.

Они много раз потом вспоминали малейшие детали этой прогулки — из всего, что Катька придумала в жизни, это затянувшееся ожидание счастья было самым удачным замыслом. Она отлично знала, что все будет так, как надо, и лучше; что не будет ни малейшей неловкости, никакого непонимания — полная гармония, веселое бесстыдство и та особенная ясность ума, которая всегда наступает в постели, если оказываешься там по любви. «Как в страсти прояснялась мысль!» — именно про это, такого не выдумаешь. Мысль прояснялась уже сейчас, они оба запоминали все с небывалой четкостью — полуголого старика на роликах, который промчался мимо, сосредоточенно глядя перед собой, словно видя впереди здоровье и долголетие, к которым устремлялся; мальчика, настойчиво требовавшего купить ему стеклянное яйцо с объемным лазерным изображением Кремля внутри, — и разразившегося внезапным, диким басовитым воем, когда стало ясно, что никто ему ничего не купит, еще бы, полторы тысячи за такую ерунду! — и странную толпу ментов из «Антитеррора» в красных бронежилетах, человек пятьдесят, вдруг высыпавших из экскурсионного автобуса, и двух девочек на лошадях, предложивших прокатиться; девочек этой породы а ля Оксана Окиньшина Катька отлично знала — они с раннего отрочества пропадают на ипподромах, ненавидят людей и любят только лошадей, кормят их, разговаривают с ними, но любовь к животным тут ни при чем — скорей эротический подростковый подтекст, тоска по кентавру. С людьми эти девочки всегда высокомерны — запрезираешь человечество, ежедневно видя толстых дядек и визгливых теток, неуклюже влезающих на благородное, грациозное, жестоко эксплуатируемое животное… А поскольку Катька больше всего на свете ненавидела именно высокомерие, из которого и произошли все другие пороки, — она никогда не давала этим девочкам денег на прокорм лошадей и не каталась по Воробьевке на грациозных животных.

— А это у нас знаешь что? — указала она ему на невысокий, примерно в полтора человеческих роста, желтый забор напротив. Вдоль забора росли кусты с красными ветками — Катька не знала, как они называются, но почему-то считала, что это бузина.

— Не знаю. Сколько тут хожу, всегда хотел перелезть и поглядеть.

— Тут была одна дача товарища Сталина. У него их было много вообще, никто не знал, на какой он находится. Он любил так развлекаться — говорит кому-нибудь: приглашаю вас, значит, к себе на дачу. Посмотрим там кино, Хрущев споет, сыграем в бутылочку… Человек едет — и никогда не знает, на какую дачу. Такая рулетка. А опозданий товарищ Сталин не прощал. Говорит: «А, ви, значит, опаздываете. Ви нас нэ уважаете. Ну канэшно, канэшно — у вас есть развлечения получше… Ви, наверное, к троцкистско-бухаринской оппозиции в гости ездите и там играете в бутылочку… Где уж вам заезжать к бэдному товарищу Сталину…» — и все, и нет человека. Некоторые прямо тут же и умирали, описавшись. Так что или надо было угадывать, или очень уж заранее начинать объезжать все дачи, спрашивать у охраны: простите, не здесь ли товарищ Сталин? А у охраны строгое приказание на вопросы не отвечать. Чтобы враги не дознались.

— Ужас. Зачем же они к нему вообще ездили? Хрущев так хорошо пел?

— Ты не понимаешь. Сам товарищ Сталин не представлял из себя ничего особенного, но у него был садик. На одной из дач. Между прочим, как раз на этой. Особо полюбившихся ему людей товарищ Сталин выводил в этот садик и предлагал его осмотреть. И не было во всей стране более высокой награды. Чего только не было в садике товарища Сталина! Он сам заботливо ухаживал за розами, и розы были голубые, зеленые, радужные. Удивительные сливы, величиной с детскую голову и такого же цвета…

— Детородные яблоки…

— Конечно, ведь товарищ Сталин должен был знать суть добра и зла! Каждое утро он съедал такое яблоко, и смысл добра и зла каждый раз был новый. Осмотреть садик он предлагал только самым достойным, знатным людям. Знатными назывались летчики, хлеборобы… Он приглашал самого достойного — только раз в год! — и показывал ему садик, и дарил розочку. По выходе из садика розочка тут же превращалась из радужной в обычную, розовую. Один человек попытался черенок от этой розы посадить у себя на даче — ничего не вышло. А я в одном доме видела засушенный лепесток, ничего особенного. Но считалось, что если в самый трудный момент его съесть, то можно как-то спастись.

— От чего?

— От всего. А самое потрясающее знаешь что? Что только один раз в году товарищ Сталин и сейчас выходит из своего садика, вон из той калитки, и приглашает к себе людей. Идет мимо какой-нибудь прохожий, а тут — бац! — товарищ Сталин. Зайдите, говорит, ко мне, я хочу показать вам свой сад. И на счастливца обрушивается нечеловеческая удача.

— Никто не возвращался?

— Да все возвращаются, но жизнь им уже не в радость. Они видели садик товарища Сталина, и современность им теперь ничего не может предложить…

Они дошли до Киевского вокзала, мимо сине-свинцовой, тихой Москва-реки, мимо патентной библиотеки, мимо ТЭЦ, на которой Катька еще помнила надпись «Коммунизм — это есть советская власть плюс эликтрификация всей страны» («Знаешь, почему у них не получился коммунизм? Они не нашли плюса! Власть была, электричество было, а плюс утрачен еще Парацельсом!»), — и от Киевской доехали на метро до проспекта Мира, нагло целуясь на всех эскалаторах; там пересели и поехали в Свиблово, обнимаясь все тесней, все крепче, — дом был прямо у метро, рядом с деревянной часовней. Выходя из метро, Катька отключила мобильник. Если наш муж позвонит, весь кайф обломается. Она и представить себе не могла, как с ним говорить — это даже теперь, когда ничего еще не было; а потом…