Гилберт Честертон - Шар и крест

• Название: Шар и крест
• Автор: Гилберт Честертон
• Издательство: СП «Book Chamber International»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1994

---

Суеверный ужас, охвативший Тернбулла во время этой речи, разрешился тем, что он кинулся к дырке и заглянул в соседнюю палату. Она была такая же узкая и длинная, как и у них, но буква «А», за отсутствием двери, красовалась внутри. На кафельном полу, сводившем Тернбулла с ума, сидел какой-то человек. Он был так мал, что его можно было бы счесть за ребенка, если бы он не оброс длиннейшими волосами, мерцающими, словно иней. Одет он был по всей видимости в какие-то лохмотья от бурого халата; рядом с ним, на полу, стояла чашка из-под какао.

Тернбулл продержался шесть долгих секунд и что-то крикнул седому человеку. Тот вскочил легко, как зверек, обернулся, и явил им серые круглые глаза и длинную седую бороду. Борода эта в буквальном смысле слова спускалась до пят, что было кстати, ибо от одежды при малейшем движении отлетал хотя бы один клок. Лицо у старика было таким тонким и глубоким, что казалось, что у него лиц пять или десять. Он был старым, как мир; но глаза сияли, как у младенца, или, скажем иначе,– словно их только что вставили.

То, что скажет этот человек, было настолько важно, что Тернбулл забыл, о чем спросил и спросил ли. Наконец раздался тонкий голос. Человек говорил по-английски с каким-то акцентом, но не романским и не немецким. Протянув маленькую грязную руку, он воскликнул:

– Это дырка!

Подумав немного и радостно посмеявшись, он добавил:

– А в ней голова. Тернбуллу стало не по себе.

– За что они сунули вас в такое место? – растерянно спросил он.

– Да, хорошее место,– сказал старик, улыбаясь, как польщенный хозяин.– Длинное, узкое и с углом. Вот такое.– И он с любовной точностью очертил в воздухе форму палаты.

– А какие квадратики,– доверчиво сообщил он.– Смотрю и смотрю, все пересчитал. Но и это не самое лучшее;

– Что же тут лучшее? – спросил вконец расстроенный Тернбулл.

– Железка,– отвечал старик, сияя синими глазами.– Она – торчит!

– Что мы можем сделать для вас? – спросил Тернбулл, и голос его дрогнул от жалости.

– Мне ничего не нужно,– сказал старик.– Мне очень хорошо. Вы – добрый человек. Что для вас сделать?

– Вряд ли вы можете нам помочь,– печально сказал Тернбулл.– Спасибо и на том, что вам не плохо.

Старик с неожиданной суровостью поглядел на него.

– Вы уверены,– сказал он,– что я не могу помочь вам?

– Уверены, спасибо,– ответил Тернбулл.– До свиданья!

И закричал снова, обернувшись к Эвану:

– Звери! До чего они его довели!

– Вы думаете, он сумасшедший? – медленно спросил Эван.

– Нет,– ответил Тернбулл,– он слабоумный. Идиот.

– Он хочет нам помочь…– начал Макиэн, направляясь в другой конец палаты.

– Да, просто сердце разрывается,– откликнулся Тернбулл.– Это он – нам… Эй, что это?

– Господи, помилуй! – сказал Эван, глядя, как открывается дверь, тридцать дней отделявшая их от мира. Тернбулл подбежал к ней; она уже приоткрылась на дюйм.

– Он хотел…– неверным голосом проговорил Эван.– Он предложил…

– Да идите вы сюда! – заорал Тернбулл.– Ну, ясно в чем дело! Когда вы сломали железку, что-то у них там разладилось, а сейчас испортилось совсем.

Схватив Макиэна за руку, он вытащил его в коридор и тащил, пока сквозь полутемное окно они не увидели дневного света.

– Нет,– сказал Макиэн, словно их беседа и не обрывалась,– он спросил, не может ли он помочь нам.

Шли они чуть ли не целый час, и когда очередной коридор вывел их к выходу, сверкающий прямоугольник травы, залитой предвечерним золотом, показался им дверью в небо. Раза два за свою жизнь человек видит мир извне, и ощущает саму жизнь как неначатое приключение. Глядя на сверкающий сад из адского лабиринта, оба шотландца чувствовали себя так, словно еще не родились и Бог спрашивает их, хотят ли они пожить на земле.

Тернбулл выскочил в сад первым так легко, словно мог бы взлететь. Макиэн, исполненный радости и страха, еще поглядел изнутри на невинные краски цветов и блаженную листву деревьев. Потом и он вышел в предвечернюю прохладу, где у самой двери стоял и смотрел на них человек в черном. Чем презрительнее он усмехался, тем длиннее становился его подбородок.

Глава XVIII ЗАГАДКИ И ЗНАМЕНИЯ

Чуть-чуть поодаль, сзади, стояли два врача: известный нам Квейл и какой-то еще, помоложе и поплотнее, с гладко причесанными волосами и круглым, но не кротким лицом. Оба они кинулись к беглецам, но начальник их, не двигаясь с места, остановил их леденящим взором.

– Пускай идут,– ледяным голосом сказал он (лед его голоса и взгляда, без сомнения, никогда не был водой).– Не люблю излишнего рвения. Неужели вы думаете, что я дал бы им выйти из палат, если бы этого не хотел? Теперь – пускай гуляют, весь мир стал для них палатой. Да пускай хоть выйдут за стену – от меня им не уйти. Пускай возьмут крылья зари и переселятся на край моря – и там рука моя поведет их и удержит десница моя. Не унывайте, доктор Квейл, истинная тирания только начинается.

И с этими словами главный врач удалился, смеясь на ходу, словно смех его был слишком страшен для человечества.

Тернбулл резко спросил у его подчиненных:

– Что это значит?

– Разрешите представиться,– улыбаясь сказал тот, что помоложе: – Доктор Хаттон. Насколько я понимаю, вы недовольны тем, что вам разрешили свободный режим?

– Нет,– сказал Тернбулл.– Я недоволен другим: если мне можно свободно гулять, почему меня целый месяц держали взаперти? Никто меня не осматривал, ничего не изменилось…

Молодой врач курил, глядя в землю, потом ответил:

– Многое изменилось. Именно за этот месяц он провел свой законопроект. Теперь организована особая, медицинская полиция. Даже если вы сбежите, любой полисмен схватит вас, поскольку у вас нет нашей справки о нормальности.

Доктор Крейл тем временем шагал большими шагами по газону; доктор Хаттон продолжал свой рассказ:

– Глава нашей клиники объяснил членам парламента, почему, с научной точки зрения, неверна прежняя система. Ошибка заключалась в том, что сумасшествие считалось исключением. На самом же деле оно – как, скажем, забывчивость – присуще почти всем людям, и целесообразнее определять тех немногих – очень немногих,– у кого его нет. Если это доказано достаточно точно, человек получает справку, а чтобы легче было, ему выдают маленький значок – букву «S», латинское «Sanus"* – И парламент принял такой закон? – спросил Тернбулл.

– Мы им объяснили,– сказал врач,– что науке виднее.

Тернбулл пнул ногой камень, сдержался и спросил еще:

– Причем же тут мы? Почему нас заперли? Ни я, ни Макиэн – не члены парламента, не министры…

– Он не боялся министров,– перебил его медик,– он не боялся ни палаты общин, ни палаты лордов. Он боялся вас обоих.

– Боялся! – впервые за это время вступил в беседу Эван.– Неужели он…

– Опасность позади, теперь это сказать можно,– перебил врач и его.– Только вас обоих он и боялся. Нет, есть и третий, его он боялся еще сильнее и похоронил еще надежней.

– Идем отсюда, Джеймс,– сказал Макиэн.– Надо это все обдумать.

Однако Тернбулл спросил напоследок:

– Но что стряслось с народом? Почему вся Англия помешалась на помешательстве?

Доктор Хаттон улыбнулся своей открытой улыбкой и отвесил легкий поклон.

– Не хотел бы потворствовать вашему тщеславию,– сказал он.

Тернбулл молча повернулся и вместе с Макиэном исчез в светящейся листве сада. Место их заключения почти не изменилось, разве что цветы были красивей, чем когда-либо, а больных или врачей стало больше: на дорожках то и дело попадались какие-то люди.

Один из этих людей – скорее всего врач – решительно и быстро прошел мимо, и Тернбуллу показалось, что он где-то его видел; более того, что он когда-то на него смотрел. Лицо его не вызывало ни гнева, ни нежности, но Тернбулл знал, что оно играло немалую роль в его жизни. Кружа по саду, он пытался припомнить, с чем связано это породистое, но никак не благородное лицо. С врачами Тернбулл редко имел дело, психиатров вообще не видел до недавних пор. Так кто же это, дальний родственник или забытый попутчик?

Вдруг человек этот, снова проходя мимо, раздраженно поправил пенсне, и Тернбулл вспомнил: то был судья, перед которым некогда стояли они с Макиэном. По-видимому, его вызвали сюда по делу.

Сердце у редактора забилось сильнее. А может, мистер Кэмберленд Вэйн проверяет, законно ли то, что здесь творится? Конечно, судья глуповат, но никак не бессердечен, даже благодушен в своем роде. Как бы то ни было, он много больше похож на человека, чем безумец с бородой или мертвец с раздвоенным подбородком. И редактор подошел к судье.

– Добрый вечер, мистер Вэйн,– сказал он.– Наверное, вы меня не помните.

– Как не помнить! – с неожиданной живостью, если не злобой, отвечал судья.– Еще бы мне не помнить вас и этого… длинного…

– Макиэна, сэр,– учтиво подсказал Тернбулл.– Он тоже здесь.