Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

• Название: Орден куртуазных маньеристов (Сборник)
• Автор: Вадим Степанцов
• Жанр: Поэзия

Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».

---

* * *

Дни струятся ручьем,
Молодость позади.
Не сожалей ни о чем
И ничего не жди.

Пусть уплывает жизнь,
Пусть ты совсем одинок –
Ни за что не держись,
Всё отпусти в поток.

Приобретенья – ложь,
Всегда плачевен итог,
Но как ты легко вздохнешь,
Всё отпустив в поток.

* * *

Я знаю – много у меня хвороб,
Но не спешу их обуздать леченьем,
Ведь всяким о здоровье попеченьям
Пределом служит неизменно гроб.

Я не хочу расстраивать зазноб,
Быть для родных обузой и мученьем –
Влекусь беспечно жизненным теченьем,
Покуда смерть мне не прикажет: “Стоп!”

Припомните: я был в пиру не лишним,
Не портил крови жалобами ближним
И скрытно боль в самом себе носил.
Да, мне, как всем, была страшна могила,
Но сила духа мне не изменила,
И лишь телесных недостало сил.

* * *

От пьяных бессонниц вконец ошалев,
Сижу у воды, словно каменный лев,
И вижу, как сплошь по простору пруда
В неистовстве серая пляшет вода.

Бегут дуновенья от края небес –
Шагами расплёсканы кроны древес;
Бегут, зарываются наискось в пруд –
И в страхе, как суслики, волны встают.

Над парком покровы тучнеющих туч
Рассек оловянный безжизненный луч –
В открывшихся безднах, клубясь на ходу,
Гряда облаков настигает гряду.

Беззвучны ристания облачных сил
В тех далях, которые ум не вместил, –
Беззвучны и мне изначально чужды,
Ведь я только холмик у серой воды.

Кто в небе гряду громоздит на гряду –
Тот вряд ли во мне испытает нужду.
Угрюмые светы он льет с вышины,
Такие, как я, ему вряд ли нужны.

Лишь серый – лишь цвет отторженья вокруг,
И в небе провал закрывается вдруг,
Останутся всплески и ветра рывки
Да цвет отторженья и тусклой тоски.

* * *

Предвкушение праздника вновь обмануло,
Мы ведь запросто праздник любой опаскудим,
А расплата за то – нарушение стула,
Истощение нервов и ненависть к людям.

Разговоры суетные, шутки пустые,
Поглощение литрами пьяного зелья –
Таковы, как известно, причины простые,
Приводящие к смерти любое веселье.

Но порой подмечал я с невольною дрожью:
Собутыльники словно чего-то боятся,
И уста их недаром наполнены ложью –
Так о главном не могут они проболтаться.

Нечто главное тенью в речах промелькнуло,
А быть может, в случайном затравленном взгляде,
И опять потонуло средь пьяного гула,
И опять затаилось, как хищник в засаде.

И опять потянулись дежурные брашна,
И опять замелькали нелепые жесты,
Но нащупывать главное было мне страшно –
За известной чертой человеку не место.

Если что-то извне к этой грани прильнуло,
Не надейся, что с ним ты сумеешь ужиться.
Предвкушение праздника вновь обмануло,
Но иначе не может наш праздник сложиться.

* * *

Стал пятнисто-прожильчатым вид из окна
И в ветвях производит волненье весна,
И светящейся дымкою запорошён
Дальний дом – обиталище лучшей из жен.

Плоть полна расслабленья, а сердце – тепла:
Мне судьба неожиданно отдых дала.
В самом деле – к чему этой жизни возня,
Если в светлый тот дом не допустят меня?

Безнадежность легка и бесцельность мила –
Мне без них не заметить прихода тепла,
Не качаться, не плавать в воздушных слоях
На стремительно сохнущих вешних ветвях.

Сколько песен звучит у меня в голове?
Можно точно сказать – не одна и не две.
Как частенько бывает у сложных натур,
По весне в голове моей – полный сумбур.

В светлый дом не смогу я войти никогда,
Но весной превращается в благо беда:
Лишь навек отказавшись от цели благой,
Можно песни мурлыкать одну за другой.

Пусть соперник в ту цель без труда попадет,
Но моя-то любовь никуда не уйдет:
Я ее без ущерба в себе обрету,
Улыбаясь чему-то на вешнем свету.

* * *

В гуще лога тропинка петляет,
Над тропинкой цветы розовеют.
Волны звона над ней проплывают,
Разноцветные бабочки реют.

Прорывая скрещённые стебли,
Не ослабла тропа, не заглохла,
И я вижу с подъема на гребне
Водомоины сочную охру.

В водомоину врос розоватый,
В серебристых лишайниках камень.
Я встаю на него – как вожатый,
Надзирающий за облаками.

Открывается выгон пространства,
Где, как пастырю, явится взору
Целиком его кроткая паства –
Облака, острова и озера.

* * *

Весь день по сторонам тропинки
Висит гудение густое.
Березки, елочки, осинки
Увязли в гуще травостоя.

Лениво блики копошатся
В стоячем ворохе скрещений,
И в строе травяном вершатся
Мильоны мелких превращений.

За чернолесною опушкой
Угадывается трясина,
И неустанно, как речушка,
Весь день шумит листвой осина.

А ветер волочится сетью,
По ширине ее колебля
Усеявшие луг соцветья,
Обнявшиеся братски стебли.

Гуденья звонкая завеса
За этой сетью увлечется.
Тропа уже подходит к лесу,
А там с дорогою сольется,

Которая, как вдох и выдох,
Легко меняет все картины,
И при меняющихся видах
Во всех лишь целостность едина.

* * *

Не о тебе я нежно пою,
Но ты целуешь руку мою –
Руку мою, превозмогшую дрожь
И разделившую правду и ложь.

Нет ничего святого в руке,
Но ты целуешь ее в тоске.
Бледные пальцы, сплетенье вен –
Но ты в слезах не встаешь с колен.

Я слез восторженных не хотел –
Они мешают теченью дел,
Когда, подрагивая слегка,
Песню записывает рука.

Лишь от любви ты к правде придешь,
Но и в любви есть правда и ложь.
Правда – лишь проблеск во тьме сырой
И неправдива совсем порой.

В руке ничего высокого нет,
Но вдруг на душу падает свет
И ты целуешь мои персты,
А значит, любила в жизни и ты.

* * *

Никчемными мне кажутся слова,
Когда, прошита блещущею нитью,
Невыразимо легкая листва
Готова к беспечальному отплытью.

И вязь листвы стройнее вязи строк,
И лепку крон не пролепить поэтам,
И беспечальной смерти холодок
Вдруг прозмеится в воздухе прогретом.

Не передать сиянья рыжий мех
И как луны истаивает льдинка.
Листва у ног – как сброшенный доспех
В конце проигранного поединка.

Чтоб шевеленье в лиственной резьбе
Невнятностью не принесло страданья,
Всего-то нужно превозмочь в себе
Позыв к вмешательству и обладанью.

Быть просто гостем в парке золотом, –
Под шепот, растекающийся нежно,
Почувствовать отраду даже в том,
Что наше пораженье неизбежно.

Под общий шорох не спеша курить,
Рассеивая в волоконцах дыма
Желанье то постичь и повторить,
Что непостижно и неповторимо.

* * *

Коль должен конь ходить под ярмом,
Ему на шкуре выжгут тавро –
Так я с малолетства снабжен клеймом,
Незримым клеймом пассажира метро.

Ступени вниз покорно ползут,
В дверях вагонных – покорность шей,
И вид бродяг вызывает зуд, –
Бродяг, покорно кормящих вшей.

Грохот в глотку вбивает кляп,
Виляют кабели в темноте,
Схема, как электрический краб,
Топырит клешни на белом листе.

По предначертанным схемой путям
В людских вереницах и я теку,
В вагон вхожу и покорно там
С толпой мотаюсь на всем скаку.

И к лицам тех, кто едет со мной,
Неудержимо влечется взгляд.
Я знаю: мы породы одной,
Но вслух об этом не говорят.

И от взглянувших навстречу глаз
Я взгляд свой прячу в темном окне.
Покорность объединяет нас,
И чувствовать общность так сладко мне.

* * *