Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

• Название: Орден куртуазных маньеристов (Сборник)
• Автор: Вадим Степанцов
• Жанр: Поэзия

Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».

---

* * *

Как ты смеешь свой жребий хулить, человек?
Пусть в обиде ты даже на мир и людей,
Но ведь есть еще мир благородных идей,
И уж он-то тебя не отвергнет вовек.
А когда ты устанешь от умственных нег,
То к метро выходи и в ладони своей
Сосчитай с бормотаньем остатки рублей
И в ларьке попроси разогреть чебурек.
А когда чебуреку в резиновый бок
Ты вопьешься зубами, отъев полукруг,
То холодного пива запросит душа,
И на пиво деньжонки отыщутся вдруг,
И во рту закипит горьковатый поток,
И, хрустя по ледку, подойдут кореша.
Вместе с радостным смехом, с пожатием рук
С моря теплого вдруг долетит ветерок:
Тут-то ты и постигнешь, что жизнь – хороша.

* * *

Печальный вид: народ страны огромной,
Подобно крысам, там и сям шныряет,
Подсчитывает что-то, отмеряет,
Прикидывает – в жажде неуёмной
У ближнего отбить достаток скромный,
И образ человеческий теряет,
И, чтоб добыть какой-то хлам никчемный,
В ловушки очевидные ныряет.
О жалкий мир! Меня ты не уловишь,
Тем более избрав орудьем лова
Смешные блага нынешнего века.
Какую кару ты в ответ готовишь –
Не ведаю, но сердце к ней готово,
И ты бессилен против человека.

* * *

Гремя, как лягушонка в коробчонке,
В своем авто несется по ухабам
Лихой богач к своим продажным бабам,
И брызжет грязь на шубку старушонке.
Пусть старая ругается в сторонке,
Но наш герой давно не внемлет слабым –
У тех, кто стал грядущего прорабом,
Слабеют слуховые перепонки.
Пусть к новым он летит приобретеньям,
С пути сметая ближних беспощадно,
И метит смрадом все земные вещи,
Но в некий час, подобно смутным теням,
Исчезнет всё, что обретал он жадно,
И вечность расхохочется зловеще.

* * *

От чтенья книг немного прока,
Хотя, возможно, мой двойник
В какой-нибудь из стран Востока
Блаженство почерпнул из книг.
В трудах я старюсь одиноко,
Но смысла жизни не постиг,
И рока яростное око
Пронзает грудь пучками пик.
Пусть рок ко мне немилосерден,
А сам я беден, болен, смертен –
Я книги все хочу прочесть:
В моей глупеющей отчизне
Блаженства нет в подобной жизни,
Но некий смысл, однако, есть.

* * *

То, что с мыса озерного взору открылось,
Вековечно, обычно – и все-таки дивно,
И из глаз моих словно стрела устремилась,
Чтобы воды и сушу скрепить неразрывно.
И неважно, в какую прицелится точку
Этот взор, ибо силой духовной природы
Он вокруг подзаборных ничтожных цветочков
Заставляет вращаться и сушу, и воды.
Возвратится с добычею он и беззвучно
На равнины души оседает золою.
Богатеет душа и становится тучной,
Накопляя пласты плодородного слоя.
Вдохновенье растет не из сора и праха,
А из духа, пронзившего воды и сушу.
Дальше – дело труда, и для будущих пахот
Я готовлю тяжелую жирную душу.

* * *

Воспеть тебя – зачем? Ты не поймешь,
В твоей душе ничто не отзовется
Моей струне, что рвется и не рвется,
Клянет и любит собственную дрожь.
Я не скажу, что радостно живется
Мне без тебя – ведь это будет ложь,
Но разуму с годами удается
Войти туда, куда он был не вхож.
Я знал, что для меня бы жизнь с тобой
Явилась вечным праздником и пиром,
Хоть все вокруг с тоски едва не мрут;
Но я спросил себя: кто я такой,
Чтобы возвыситься над целым миром?
И впереди увидел только труд.

* * *

Весьма идейным человеком был
Тот, кто от кошелька меня избавил:
Он воровских придерживался правил
И отморозков наглых не любил.
Он проявлял необычайный пыл
На всех правилках и себя прославил.
Лишь вынужденно руки он кровавил
И никого без дела не убил.
Зато в него пальнул какой-то мент,
Воспользовавшись табельным стволом,
И мебель перепачкал в головизне.
Братвою возведенный монумент
Дополню я осиновым колом –
В знак уваженья к этой славной жизни.

* * *

Я не поклонник отдыха на Кипре,
Я не любитель дорогих духов.
Свой выбор я остановил на “Шипре”
И на избенке в гуще лопухов.
Я потребляю меньше, чем колибри,
Мой заработок просто чепухов,
Но из кудели дней в итоге выпрял
Я золотую нить моих стихов.
Те люди, что всегда мне были чужды,
Себе упорно вымышляют нужды
И каждый день над ними торжествуют;
А я, ведомый нитью золотою,
Великой буду принят высотою,
Где нужды вообще не существуют.

* * *

Меня считают люди недотепой
И, видимо, считают справедливо.
Они-то, контактируя с Европой,
Узнали сотни способов наживы.
Казалось бы, сиди, глазами хлопай,
Впивай их мудрость, как сухая нива,
Но я к ним поворачиваюсь жопой,
Что, безусловно, крайне неучтиво.
Я выгляжу немного глуповато –
Такая внешность, как я понимаю,
Рождает в людях тягу к поученьям.
Но в уши я заталкиваю вату
И только дури собственной внимаю,
На умных глядя с крайним отвращеньем.

* * *

Орнаментами мхов украшен щедро лес,
Обит лишайником, весь в занавесях хвойных,
И папоротники подобьем вод спокойных
Стоят во впадинах, где всякий звук исчез.
Нет, папоротники – как вышивки принцесс,
Невидимых принцесс, что бродят в залах стройных
И увлекают нас, пришельцев недостойных,
Меж нескончаемых игольчатых завес.
Хоть в интерьерах здесь отыщутся, наверно,
Все арабески, все орнаменты модерна,
Причем изысканность с величьем сплетена,
Однако особь здесь заблудшую людскую
Не тронет красота: поняв обман, тоскуя
И дико голося, стремится прочь она.

* * *

Молочно-розовый от пива,
Испитого уже с утра,
Передвигаюсь я лениво –
Прошла суетности пора.
Бродя бесцельно по неделям
Из края в край Москвы родной,
От суеты укрыт я хмелем,
Как будто призрачной стеной.
Приятно от пивка раздуться,
Катясь по этой колее,
А денежки всегда найдутся,
Ведь я недаром стал рантье.
Решил я жизненной тревоге
Покой и пиво предпочесть.
Переставляя мерно ноги,
Ищу местечка, где присесть.
А сесть опять же близ разлива,
Сверкающего янтарем,
Чтоб новый груз седого пива
Осел в животике моем.
В неспешных долгих переходах
Так протекает каждый день,
И это с бою взятый отдых,
А вовсе не пустая лень.
Порой плетется рядом кореш,
А раньше шел любимый брат,
Но сытная пивная горечь
Сильнее горечи утрат.
Я не задергаюсь пугливо,
Как там событья ни сложись –
Вовеки не иссякнет пиво,
Иссякнуть может только жизнь.

* * *

Цвет щек моих угрюмо-фиолетов,
А кончик носа радостно-пунцов.
Законодатель мод, король паркетов,
Я промотал наследие отцов.
Любой мой день кончается попойкой,
А утром я найти себя могу
В чужом сортире, или за помойкой,
Или – зимой – закопанным в снегу.
Сведенным ртом я бормочу: “На помощь”,
Тоннель прокапываю, как барсук,
И над сугробом, словно странный овощ,
Я в тучах снега вырастаю вдруг.
Схватясь за сердце, падает старушка,
Что мимо ковыляла, как назло.
Но мне плевать – ведь мне нужна чекушка
И ею порожденное тепло.
И я к ларьку сквозь вьюгу устремляюсь,
Где топчутся другие алкаши.
Я каждый день теперь опохмеляюсь,
Чтоб сохранить спокойствие души.
Другие люди пусть в волненьях тонут,
Чтоб спятить к старости в конце концов,
Но все волненья мира не затронут
Таких, как я, стихийных мудрецов.
И я в былые годы знал волненья,
Свербившие, как некая парша.
Теперь прозрачной толщей опьяненья
Отделена от них моя душа.
К другим покой приходит лишь во гробе –
Над ними я хихикаю хитро,
Поскольку затопил в своей утробе
Души неповрежденное ядро.

* * *