Артем Абрамов - Чаша ярости: Мой престол - Небо

• Название: Чаша ярости: Мой престол - Небо
• Автор: Артем Абрамов
• Жанр: Научная Фантастика

Он жил - и тогда его называли по-разному. Иногда - Сын Человеческий, иногда - Царь Иудейский, а иногда - и просто Учитель!

Он умер - и две тысячи лет Его именовали уже только - Спаситель.

Он вернулся - и что теперь?

Он вернулся. Вернулся в мир, где все, чему учил Он когда-то, обратилось в прямую противоположность самого себя. Вернулся в мир, где Слово Его переврано, а имя Его - оболгано.

Он вернулся. Вернулся, чтобы хотя бы попытаться исправить то, что - Именем Его - сотворили с миром люди. Вернулся - не на новое ли распятие?..

Об этом - роман "Чаша ярости", продолжение романа "Место покоя Моего".

---

Мари тоже думала о предстоящем. Она думала о нем отстранение, как о чужом действии, в котором она, Мари, как всегда, окажется только свидетелем, ей нравилась такая роль - быть везде и не вмешиваться ни во что, хотя она преотлично знала себя и знала, что скажи Иешуа слово - и она войдет в живую ткань оного действия, подхватит оброненную кем-то реплику и поведет свою ррль убедительно и живо, но - теперь уже отстранение, потому что зыбкое слово "странность" преследовало ее с детства, с низко летящего ветра в холодных нормандских дюнах, с мерного шелеста песка, с привычной атмосферы тяжелого молчания в большом родительском доме-замке, и из-за такой атмосферы - с однажды возникшего в девочке ощущения кого-то внутри нее, кого-то, кто ведет. "Странность" и "странница" - однокоренные слова, и, уйдя из странного мира Нормандии, она стала странницей в остальном мире, а встреча с Мессией - она поняла это сразу и навсегда! - сделала ее, студентку-историка, странницей на всю оставшуюся жизнь: так захотел тот, кто внутри. Так ей хотелось думать. И еще: она совсем не боялась того, что их ожидало в Бруклине. Она вообще никогда и ничего не боялась, если тот, кто внутри, не остерегал ее. А сейчас он молчал. Отсутствовал.

А о чем думал Иешуа, никому знать не дано. Вероятно, если бы его спросили, о чем он думает в том или ином случае, он и сам не сумел бы ответить логично. Всегда, в любую минуту перед ним была точная цель: маленькая или великая, земная или Божественная, и он знал точку начала и точку конца, а что посередине - никогда не анализировал, не выстраивал логическую цепочку ассоциаций. Зачем?.. Как-то сказал Мари со смешком: я - как компьютер, у меня не мозг в человеческом понимании этого слова, а очень мощный процессор; но зачем процессору знать, как, откуда и куда идет сигнал...

Слышал бы это высказывание оставшийся в иудейском прошлом Мастер Петр ужаснулся бы провидческой точности метафоры. Он-то отлично знал, почему мозг ученика реально стоит сравнить с компьютером, хотя сравнение окажется явно не в пользу последнего - будь он хоть самый мощный из всех существующих... Петр знал. И кто-то еще на Земле знал - из нынешних. Петр знал - кто, но что с того знания толку? Петр - далеко, не достать...

А тем временем примчались. Таксист с визгом, стирая резину протекторов, затормозил у темной громады ангара, на которой тем не менее ярко горели, освещая пустынное пространство у входа мертвенно-красным светом, метровые буквы: "Richardson amp; Son".

Таксист испарился, как вечно живущий в американской памяти народной Бэтмен на своем бэтмобиле: вжик - и нет его.

Трое остались одни. Ветер откуда-то явился, мокрый и колкий ветер с Ист-ривер, погнал по асфальту обрывки газет, пустые банки из-под пива и колы, еще какой-то мусор.

– И дальше что? - спросил Крис.

Бодрился, гнал страх, но кто бы не почувствовал себя, мягко скажем, одиноко в этот час в этом месте? Разве что Мари? Она и не бодрилась, и никакого страха не ощущала, она просто спокойно ждала, потому что ничего иного в подобной ситуации представить себе не могла: ночь, ветер, безлюдье. И еще: Мессия был рядом. Чего тогда опасаться?..

Тяжелая громада ворот медленно, почти бесшумно раскололась надвое, и створки покатились в разные стороны, открывая пространство внутри ангара, практически черное, густое, может быть даже живое, не пускающее в себя свет потому что мощные лампы, вспыхнувшие у входа, не могли вырвать из тьмы даже пары Метров в глубину. Но в сжатой полоске света возникли четверо в камуфляже американских коммандос с короткоствольными, почти игрушечными в их лапищах автоматиками и пятый - в аккуратном черном костюмчике нью-йоркского "яппи", в белой, естественно, рубашечке, с галстучком-шнурком, в очечках без оправы, что было весьма модно теперь, даже если зрение - стопроцентное или коррекцию еще в детском саду сделали. Уменьшительные суффиксы в данном случае особо уместны, потому что кукольный мальчик-"яппи" смотрелся крохотулькой рядом с настоящими коммандос.

– Господин Ханоцри? - вежливо, склонив, как птица, голову чуть направо, спросил "яппи". И, не дожидаясь ответа, повел правой же рукой в темноту ангара. - Господин Ханоцри ждет вас. Я провожу.

Иешуа засмеялся.

Смех прозвучал странно, даже чужеродно в этих почти священных, храмовых темноте и тишине.

– Я сказал что-то смешное? - "Яппи" теперь склонил голову налево.

– Отнюдь нет, - оборвал смех Иешуа. - Ты куда как серьезен, служивый человек. Смешна сама ситуация, уж очень она театральна, но тем проще будет общение. Мне не приходилось бывать в театрах - ни в Риме, в Древнем, как вы его называете, ни теперь, но, полагаю, театр - это игра, и очень трудно, задумывая трагедию, не получить в итоге комедию или даже фарс.

– От великого до смешного - один шаг, - тихо заметила Мари, которой было ужасно интересно.

– Я не вижу ничего смешного в той ситуации, в которой вы, господа, можете оказаться, - абсолютно серьезно и при этом спокойно, безэмоционально произнес "яппи". И непонятно было: то ли угрозил чем, то ли просто констатировал известный ему факт. - Прошу вас. - И нырнул в темноту.

Иешуа, Мари и Крис последовали за ним, а громилы шли сзади, задрав в потолок автоматы. Прикрывали, значит, с тыла.

Темнота по-прежнему жила своей темной жизнью, но позволила зажечь внутри себя тусклую дорожку под ногами идущих, которая ничего по сторонам не высвечивала, но определяла путь, по которому все и шагали, а дорожка прихотливо виляла, что-то невидное огибая, что-то оставляя в стороне, и привела в итоге к внезапно высветившейся двери с большим тач-определителем обок. "Яппи" приложил ладонь к определителю, тот из белого стал синим, и дверь, щелкнув, отъехала. За ней оказался большой и ярко освещенный лифт с зеркальными стенами, полом и потолком, в котором легко уместилась вся компания, по многу раз отразившись в зеркалах, и в зеркалах внутри зеркал, и дальше, дальше, пока зрения хватало.

– Вы, Учитель, совсем недавно, час назад, не больше, упрекали людей, что они не заглядывают в зеркало, помните? - спросила Мари. - Похоже, что зживушие здесь любят посмотреть на себя...

– Вот только что они видят в зеркале? - вопросом на вопрос отмахнулся Иешуа. - Человека или...

Оба понимали, что говорят просто ради произнесения слов. А с другой стороны - что еще в театре делать, если тебя явно не в зрители пригласили, а в участники? Единственно - говорить, единственно - подавать реплики, пусть даже и проходные, но ведь и проходные реплики в конце концов ведут к ключевым.

"Яппи" промолчал, не счел нужным реагировать на пустое. Коммандос молчали по определению: за них, если дело дойдет, заговорят автоматы.

Бесшумный и практически бездвижный по ощущениям лифт вдруг открыл дверь, и по глазам, привыкшим к черноте ночи, резко и больно ударил сильный, прямо-таки физически ощутимый свет. Зажмурились, естественно, а когда рискнули открыть глаза, увидели огромный, в половину футбольного поля, зал, действительно ярко освещенный невидимыми светильниками. Да скорее всего их и не существовало вовсе: сам воздух, казалось, светился. И еще увидели в светящемся воздухе: зал был абсолютно пуст. Черный лаковый пол, белый потолок, одна стена красная, другая - желтая, третья - синяя, четвертая, как нетрудно сообразить, - зеленая. И еще: в центре зала росло дерево - с толстым стволом, ветвистое, высоченное под потолок, а до потолка - метров десять, и на ветках странного дерева висели некие плоды, спелые, с красными боками, отдаленно напоминающие яблоки.

– Не хватает змия, - сказала Мари, которая очень адекватно врубилась в ситуацию - в отличие от умного, но очень ошарашенного и потому слегка приторможенного африканского мальчика Криса.

– Сказать, чтоб принесли? - спросил кто-то сзади. Все обернулись.

У двери, которая только что вела в лифт, а сейчас почти исчезла, напоминая о своем существовании лишь тонким контуром на стене, стоял высокий: худой человек в белой тунике до полу, босиком, с длинными светлыми волосами, с бородкой, улыбающийся и очень привести: вый, стоял и смотрел на званых гостей, ждал ответа.

– Не надо, - сказала Мари. - Не люблю змей... Кстати, дерево настоящее или органика?

– Обижаете, девушка, - закручинился хозяин, - здесь все настоящее. Хотите яблочка?

– Сыта, - ответила Мари. - И потом: мое имя - Мари.

– Да я вас за Еву и не держу, - засмеялся хозяин. - Акт грехопадения давным-давно стал привычным и милым, мои яблоки к нему никакого отношения не имеют, они просто вкусны и сочны, гидропоника творит чудеса... - Он легко и плавно - Крису почудилось, будто он плыл над полом, а не ступал по нему! подошел к дереву, сорвал фрукт и с хрустом надкусил его. - Люблю фрукты и, соответственно, овощи. Дерево, как вы понимаете, в первую очередь - дизайн, хотя и плодоносит отменно. А вообще-то у меня здесь имеется неплохой сад. Приглашаю.