Сергей Солоух - Самая мерзкая часть тела

• Название: Самая мерзкая часть тела
• Автор: Сергей Солоух
• Жанр: Современная проза

---

— И что же?

— Ничего, он женится, а мать на скорой в областную увезли.

Иначе говоря, препятствий никаких. Кочек, оврагов, волчьих ям. Дорога сама стелется. Так в добрый путь! Отличный вариант. Девичник подождет. Ну а мальчишник, прощанье, может быть совсем другим. Не руки, вонючие и липкие, а синие глазищи и золотистые ресницы.

— Привет, Алешка!

Не на первом автобусе, так на втором, на третьем. Не сегодня, так завтра, послезавтра. Рейс Южка — Томск. Час пути — меньше рубля. А час любви — целая жизнь, река, воду которой губами… только губами… Испить. Безумной газировки нахлебаться в последний раз. И ради Бога. Теперь берите. Пользуйтесь. Я девушка не жадная.

— Счастливо, милый. Не горюй!

Жить будем дальше. Не сердцем ощущать, а спинным мозгом. Кожей. Усиками, щупальцами, третьим ухом. Как и положено в лесу. Лерка ходила, сдавала биологию. Конечно. Помнит. В чащобе, где гады по преимуществу двух видов. Просто подонки и гнусные, слюнявые.

— Вы знаете, Валера, я, когда утром заезжала в студию сегодня, имела очень важный разговор с Курбатовым, — Кира докладывала. Спешила сообщить в кошачьих сумерках проходных дворов. Правя, путь держа, вдоль гаражей, заборов и песочниц. Шла, шла и вспомнила. Навеяло в виду девятиэтажек, серых общаг горного.

— Серьезный разговор с Олегом Анатольевичем на ваш счет…

Вот как! Даже дыханье перехватило. Все тараканы спрятались.

— Он показал мне приглашение на ленинградский семинар редакторов и режиссеров программ для молодежи.

И только-то? Лишь кончик тряпочки? Всю простыню не стал? Нестиранное знамя, флаг, лозунг с ручкой, постеснялся? Только платочек из правого кармана. Мне больше доверяет, Кира Венедиктовна. Со мною прямо в закрома.

— Неделя в Петергофе. С третьего июня. Ну я, конечно, отказалась. Сами понимаете. Кому и как я сейчас Андрея оставлю? А он тогда сказал, что вас пошлет и сам, возможно, совместит приятное с полезным.

— Так и сказал?

— Ну да.

Тварь потная и сальная. Филей и рулька. Проголодался. И сколько их, таких, недоедающих? Взвод, полк, дивизия. Ублюдки хитрые и очень хитрые. Только всегда немного мнутся, прикидывают, соображают, так проглотить или для верности сначала удавить. Математики. Идут, шагают стройными рядами. Плечо к плечу. Тем удивительнее, тем поразительнее солнышко. Мелькнет вдруг. Появится на миг. Смешной лопух с ресницами такими, какие только рисуют перышком. В сказке. А жизнь? Не в том ли состоит ее дурацкий смысл, чтобы дурачить? Козлов, мерзавцев и подонков изводить, обманывать, кидать? За разом раз. А этих вот прощать. Смешных кулём, доверчивых, нелепых простаков. Маленьких мальчиков. Смотреть, смотреть в большие виноватые глаза. Купаться в море. А потом раз, и цапнуть за шершавый нос. Ам. Укусить.

— Валерка, больно! Ты совсем с ума сошла.

— Ага.

Такое утешение. Настроение. Полушальное, полублаженное. Известно, сумасбродка. Валерка Додд. Да еще глоток «Трифешты». Приняла по-простому, по-общажному. Накатила из кружечки с Иваном-дураком. Опрокинула под портретами членов политбюро. В антракте. За компанию со всеми. В красном уголке.

— Ну, за удачу! Ура! Поехали!

И стало хорошо. Как в чистом поле. И захотелось, чтобы печень перестала бороться с чуждым алкоголем. Курнула бы часок. Музычку послушала. Гипнозу поддалась, покуда носятся перед глазами самоеды. Огни-жучки, по кругу бегают, друг друга догоняют и жрут. Глотают, лопают. Зеленый желтого, красный зеленого.

— Вас можно пригласить?

— Меня? Я на работе не танцую.

— А после?

— После будет видно, — и улыбнулась. Рассеянно, но даже так надежду подала. Природа-мать. Валерка, одни словом.

А Толик Громов и не знал, как ее звать. Не интересовался. Просто шел напролом. Высоты брал. Замысливал геройства, которые до этого дня даже во снах не видел. А тут наяву, при всех к такой телухе подкатился. Клинышек подбил. И проканало, ничего.

Сила. Генератор. У Толика-жиртреста сегодня получалось буквально все. Смыла таинственная волна с передовой политруков и командиров. Оба исчезли. Защитники Отечества. И Потомок, и Госстрах. Диссоциировали. Повышены без права переписки. И сразу Гром бесстрашно выдвинулся на позиции. Вынырнул. Вечный боец тыла. Обозник. Развернулся. Принял на себя командование.

Шустрил. Порядок наводил. Все успевал, по залу, фойе общаги номер три, легко таскал, перемещал розовый центнер туши. Вертелась гузка. Глазенки бегали. И у дверей стриг бабки. И девок к стенкам прижимал. На шаровое «Буратино» налегал в буфете. А в красном уголке смолил. Прямо на пол бросал изжеванные мундштуки. Мокрый картон потухших «Беломорин». И с наслажденьем растирал. Ногой. Как бикарасов. В порошок.

Гнал, торопил коней. Моментом пользовался. Лапал все. И думал, что успеет отползти. Но ватничек накинули на сало. Погасла плошка. Понятно. Взялся за гуж, держи ответ. Как допустил порчу казенного имущества? Почему недосмотрел? Самовыдвиженец. ЧП испортит концовку вечера. Кайф обломает. И Ванька явится. Возникнет. Черт. Притопает не позже и не раньше. Завалится к разбору полетов, к дознанию. Госстрах. И сам учинит допрос, прижмет зарвавшегося молодца.

— Ты мне тут не топи концы. Не топи, козел. Я тебя выведу на чистую воду. Ты мне счас все доложишь. Расскажешь и покажешь…

Иван настроен был серьезно. Крепко держал скользкого Грома за ворот курточки. Дышал в лицо шестерки. Густыми, сладкими парами неразбавленного напрочь забивал жалкий душок портвейна.

— Ты, сука, знаешь, для примера, где я сейчас был? Тебе сказать, паскуда, кто мне руку пожимал? Убить на месте?

Потомок. Игорь Ким не будет спрашивать. Задавать ненужные вопросы. Взвешивать все за и против. Он ненавязчиво соткется из воздуха. Возникнет завтра утречком. Зайдет без помпы. Проскользнет. Решительно ступеньки одолеет. Своим собственным ключом откроет ванькину дверь. Распахнет триста двенадцатую. Без разговоров. Грубо, по-хозяйски сдернет с кровати Закса. Подымет, даст устояться бухому, красноглазому Госстраху. Поймает вертикаль невидимым отвесом и влепит. Сначала ногой в пах, а после встретит кулаком лобешник. Вернет на место опавшую было башку приятеля. Не даст разбить несчастную об пол.

Такой финал у шутки. Два капитана подсиропили старлею. Блинов и Арский подкузьмили Вите Макунько. А не надо противопоставлять себя товарищам. Большому, спаянному коллективу Областного управления. Скромнее надо быть, и люди тебе подскажут, подправят, подсобят. А так лишь ухмылялись.

Виктор Михайлович прохаживался. В своем скромном кабинете скрипел паркетом, покуда Закс рожал. Иван корпел за приставным столом. Чеканил. Чертежным шрифтом выводил чистосердечное признание. Маркшейдер.

А на другом конце ковровой дорожки, в кабинете побольше и почище улыбались. Практически не шевелились. Расслаблено сидели друг перед другом и перемигивались. Играли бровями и губами. Синфазно. Блинов прикусит нижнюю, а Арский оттопырит верхнюю. Смешно. И, главное, ни звука. Напротив туалета шарик порхает по бумаге, а возле лестницы на том же этаже словно следят за ним. Каждое слово отмечают сокращением какой-нибудь лицевой мышцы. Приветствуют и радуются. Фантастическая, неразрывная связь. Только непродуктивная. В оперативном плане.

Что не могло не возмутить полковника Плотникова. Он, если сердится, кромсает маленькими ножницами листы бумаги. Вызвал для доклада Блинова и Арского, наделал бороды и бахромы. А когда очередь дошла до Вити Макунько, одна труха и пепел сыпались.

Детский сад! Под трибунал их, что ли, всех? На исправленье в Шерегеш!

Полковник Плотников отсутствовал всего лишь три недели. Частично, даже не в полной мере использовал свое законное и неотъемлемое право на отдых. Вернулся и прямо с летного поля на службу. Без умысла. Без всякой задней мысли. Исключительно для закрепления терапевтического эффекта. Хотел на фоне малокровного туберкулезника, портрета в рамке, продемонстрировать здоровье. Загар. Карпатский, горнолыжный, неподдельный. А он облез, сошел весь разом. Буквально испарился, когда пошли подробности. Детали. Череда фактов и имен.

Блинов и Арский, конечно, провинились. Зазнались, заигрались. Типичное головокруженье от успехов. И это как-то можно объяснить. Понять. Но просто уму непостижимы, ни в какие ворота не лезут ретивость и тупость молодого Макунько. Хоть отправляй анализы сдавать.

Да, Прохор сделал свое дело. Попал в десяточку. Снял птичку. Тот, на кого надежды возлагал, не подвел… вернее… в общем…

— Согласен, в таких случаях заранее соломку не подстелешь. С этим все ясно. Никто не знает, где и на чем объект сорвется… поскользнется… увязнет коготком… — Сергей Сергеевич Плотников готов был войти в положение. Входил, пытался, пробовал, но в голове не укладывалось. Нет, и все. Третий раз генерал невидимого фронта спрашивал Блинова, ответа ждал от Арского: