Патриция Корнуэлл - Последняя инстанция

• Название: Последняя инстанция
• Автор: Патриция Корнуэлл
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-037697-9, 5-9713-3187-6, 5-9762-0438-4

Оборотень. Маньяк-убийца, чьи преступления поражают нечеловеческой, звериной жестокостью.

В Ричмонде он изувечил и убил уже двух женщин. Третьей жертвой едва не стала судмедэксперт Кей Скарпетта.

Но теперь, когда дело Оборотня передают из Ричмонда в Нью-Йорк, Кей понимает, что полиция попросту пытается замять скандал, в центре которого она оказалась.

А это значит, что маньяку не предъявят обвинения за ричмондские преступления.

Неужели Кей не удастся воздать ему по заслугам?

Нет. Она не из тех, кто сдается без боя...

---

— Я думала, что пришел полицейский. Он назвался полицейским.

— Но почему? — снова возопил Марино, колошматя кулаками руль, точно неуправляемый ребенок. — Ну? Что молчишь? Отвечай!

Мы уже несколько дней знали, что убийца — моральный и физический урод Шандонне. Было известно, что он француз и что его семейка, авторитетная в преступных кругах, проживает в Париже. А тот человек, за дверью, говорил совершенно чисто, безо всякого намека на акцент.

(«Полиция». — «Я полицейских не вызывала», — отвечаю через дверь. «К нам поступил звонок, мэм, на вашей территории замечено подозрительное лицо. У вас все в порядке?»

У него не было акцента. Мне и в голову прийти не могло, что он способен говорить без акцента. Я и не помышляла об этом. К тому же полицейские действительно только что заходили, когда сработала сигнализация. Ничего странного в том, что они решили вернуться и перепроверить, не было. А я жестоко заблуждалась: думала, вот как хорошо меня охраняют. Все случилось очень быстро. Я открыла дверь, свет на крыльце не горел, и среди стылой полуночной темноты в нос ударил грязный запах мокрого животного.)

— Алло. Есть тут кто? — вопит Марино, больно ткнув меня в плечо.

— Руки! — резко пришла в себя. Вздрогнув, беззвучно хватанув ртом воздух, отпрянула от него, а автомобиль пошел юзом. Салон наполнила тяжелая тишина, как будто я погрузилась на сотню футов под воду. Я словно нырнула в небытие, и перед глазами стали всплывать ужасные картины, одна за другой. На сигарете нагорел такой длинный столбик пепла, что я даже не успела донести его до пепельницы. Отряхиваю колени. — Можешь свернуть к торговому центру, если хочешь, — говорю Марино. — Так быстрее.

Глава 2

У Анны солидный дом в стиле греческого Возрождения. Подсвеченная снизу громадина на берегу реки Джеймс будто упирается в небо. Особняк, как называют ее жилище соседи, украшен коринфскими колоннами и представляет собой местный пример архитектурной политики Томаса Джефферсона и Джорджа Вашингтона: новая архитектура страны должна провозглашать собой величие Древнего мира. Анна — сама представительница Древнего мира, истинная немка. Кажется, она действительно родом из Германии. Хотя если подумать, то я не помню, чтобы подруга когда-нибудь упоминала о своей родине.

На деревьях перемигиваются белые праздничные лампочки, в многочисленных окнах теплым светом горят свечи. Сразу вспоминается Рождество в Майами в конце пятидесятых, когда я еще была ребенком. В тех редких случаях ремиссии, когда лейкемия отца отступала, он с радостью катал нас по Корал-Гейблз, и мы, разинув рты, глазели на дома, которые он называл виллами — будто бы сама возможность показать нам такие места делала его причастным к красивой жизни. Помню, мы пытались представить людей, которые живут в особняках, ездят на «бентли» и каждый день на воздухе жарят креветки. Такие люди не могут быть бедными или больными; их не считают отребьем те, кто не любит итальянцев, или католиков, или иммигрантов по фамилии Скарпетта.

О происхождении столь необычной фамилии мне известно немногое. Скарпетты жили в этой стране на протяжении двух поколений — во всяком случае, так утверждает моя мать, хотя я лично не знаю других Скарпеттов. Никогда их не видела. Мне рассказывали, что наши предки обитали в самой Вероне: держали скот, работали на железной дороге. Наверняка мне известно только то, что у меня есть сестра, Дороти. Предположительно, ее скоропалительный и скоротечный брак с неким бразильцем, годящимся ей в отцы, привел к появлению на свет Люси. Предположительно потому, что когда речь заходит о Дороти, пожалуй, только анализ ДНК может убедительно показать, кто был с ней в постели на момент зачатия моей племянницы. Четвертым мужем сестрицы был некий Фаринелли, тогда же Люси сменила фамилию в последний раз. Если не считать матери, то, насколько мне известно, я — последняя Скарпетта в нашем роду.

Марино тормозит перед устрашающего вида железной решеткой, высовывает из окна ручищу и жмет на кнопку вызова внутренней связи. Жужжит электронный звонок, что-то громко щелкает, и медленно, подобно крыльям ворона, раскрываются черные ворота. Не знаю, почему Анна бросила родину и переехала в Виргинию, так и не выйдя замуж. Я никогда не спрашивала, отчего она осела здесь, в скромном южном городке, когда могла заняться психиатрической практикой где угодно.

С чего вдруг меня заинтересовали подробности ее личной жизни — непонятно. Мысли скачут, упорно отклоняясь от заданного курса. Осторожно выбираюсь из мариновского крупноразмерного пикапа и ступаю на гранитные плитки. У меня будто программное обеспечение в мозгу зашкалило: сами собой открываются и закрываются файлы, мигают системные предупреждения. Я точно не знаю, сколько Анне лет — семьдесят с гаком явно будет. Лично мне она никогда не рассказывала, где училась и что закончила — институт или медицинское училище. Мы много лет обсуждаем самые разнообразные вещи и делимся информацией, однако редко когда касаемся ахиллесовых пят и подробностей.

Почему-то теперь мне особенно неприятно, что я так мало знаю о своей близкой подруге. Превозмогая внезапно нахлынувший стыд, поднимаюсь по чисто выметенному крыльцу, ступенька за ступенькой, придерживаясь здоровой рукой за холодные железные перила. Хозяйка открывает входную дверь, и ее проницательное лицо смягчается.

— Кей, я так рада тебя видеть, — говорит она, приветствуя меня по своему обыкновению.

— Как житье-бытье, доктор Зеннер? Шевелимся помаленьку? — возвещает Марино. Его переполняют раздутая обходительность и радость жизни. Из кожи вон лезет, чтобы изобразить, как он популярен в обществе и как мало я для него значу. — М-м-м, чудесные ароматы!.. Вкусненькое для меня состряпали?

— Только не сегодня, капитан. — Анне сейчас не до Марино с его глупой бравадой. Она целует меня в щечки и, стараясь не потревожить больную руку, осторожно обнимает, хотя в касании ее пальцев чувствуются душа и сердечная теплота. Марино опускает сумки на роскошный шелковый ковер в фойе, который залит хрустальным светом будто составленной из крошечных кристалликов льда люстры.

— Могу налить с собой супа, — обращается Анна к Марино. — Тут всем хватит. Очень полезно для здоровья. Ни капли жира.

— Нет уж, обезжиренная еда не стыкуется с моим вероисповеданием. Отчаливаю. — Он старательно избегает моего взгляда.

— А где же Люси? — Анна помогает мне снять пальто, и я судорожно пытаюсь стянуть с гипса рукав и тут, к своему стыду, обнаруживаю, что забыла перед выходом снять рабочий халат.

— Я смотрю, никаких автографов, — говорит Анна. Да уж, никто не подписался и не подпишется на моем гипсе. У хозяйки дома своеобразное, суховатое чувство юмора. Она может отпустить остроту без тени улыбки на лице, и если слушаешь ее не слишком внимательно или просто не восприимчив к тонкому юмору, даже не заметишь, что было смешно.

— У нас уровень не тот. Люси теперь только в «Джефферсоне» гостит, — саркастично замечает Марино.

Анна заходит в гардеробную, вешает пальто. Моя нервозность быстро сходит на нет, вот только тоска костлявой рукой сжала сердце и в груди тесно. Марино все делает вид, будто не замечает моего присутствия.

— Пусть даже не сомневается, я рада ее видеть. Люси здесь долгожданная гостья, двери моего дома всегда для нее открыты, — говорит мне Анна. За несколько десятков лет, что она живет в Америке, ее жесткий немецкий акцент так и не смягчился. Она по-прежнему произносит тяжелые штампованные фразы так, будто мозгу приходится преодолевать массу поворотов, прежде чем мысль дойдет до языка. Сокращения Анна использует редко, и мне всегда казалось, что она в душе предпочитает немецкий, а по-нашему изъясняется лишь в силу необходимости.

Через открытую дверь видна удаляющаяся спина Марино.

— Анна, а почему ты сюда переехала? — ни с того ни с сего переключаюсь на эту тему.

— Куда именно? Почему я живу в этом доме? — Она внимательно меня изучает.

— В Ричмонд.

— Тут все просто: по любви. — Это прозвучало безо всякой интонации, непонятно, что подруга чувствует.

Ночь входит в свои права, и за окном холодеет. Большие ботинки капитана хрустят по снежному насту.

— А что за любовь такая? — любопытствую я.

— К человеку, который оказался напрасной тратой времени.

Марино стучит по порожку, отряхивая снег. Забирается в подрагивающий пикап, который ревет как внутренности огромного корабля, изрыгая выхлоп. Ведь спиной чувствует мой взгляд — и все равно изображает, будто остается в неведении и его это нисколечко не волнует. Захлопнул дверь и приводит своего бегемота в движение. Огромные шины плюются снегом: машина отъезжает. Анна закрывает входную дверь, а я стою в проходе и молча смотрю перед собой, потерявшись в водовороте мыслей и чувств.

— Давай-ка устраиваться, — предлагает она, касаясь моей руки.