Иван Арсентьев - Суровый воздух

• Название: Суровый воздух
• Автор: Иван Арсентьев
• Издательство: Куйбышевское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1962

Книга о каждодневном подвиге летчиков в годы Великой Отечественной войны. Легкий литературный язык и динамичный сюжет делает книгу интересной и увлекательной.

---

И вот 23 декабря началось…

На командном пункте у начальника штаба Гудова, углубившись в пеструю от цветных пометок карту, сидел командир полка Волков. За время войны перед его глазами прошло немало таких карт. Еще в первые месяцы тяжелых боев и отступлений ему не раз приходилось, перелетая на очередную базу, с болью в сердце отрывать от карт листы с нанесенными на них западными районами оставленной территории и приклеивать новые листы восточных районов. Не раз приходилось смотреть на красно-синюю линию боевого соприкосновения с врагом, которая, извиваясь, отодвигалась все дальше и дальше на восток, а из нее, как клешни рака, хищно выпирали вперед острия ненавистных синих стрел Но время это прошло. Теперь вид карты поразительно изменился Нет больше синих стрел. Наоборот, красные стрелы стремительным росчерком направлены на запад. Целые районы заштрихованы косыми линиями – это территория, освобожденная от гитлеровцев.

Взгляд командира полка скользил по голубым извилинам рек, красным нитям дорог, зеленым пятнам лесов, и перед его глазами они принимали облик укрепленных вражеских рубежей, которые предстояло разорвать, парализовать, стереть с лица земли. Район боевых действий был знаком ему так, словно только вчера он измерил его вдоль и поперек шагами. Мысли командира полка были устремлены в будущее. Он заранее обдумывал маневр, который позволил бы его полку бить врага наиболее эффективно, без передышки. Склонившись над картой, Волков по-хозяйски изучал расположение будущих аэродромов, отмеченных кружочками со знаком «Т» посредине.

И то, что летные площадки находились далеко за линией фронта в тылу немцев, мало смущало командира. Вера в победу никогда не угасала в нем. Твердым движением руки он расчерчивал последующие маршруты передовых команд авиационного тыла.

Авиационный тыл – это весьма своеобразный тыл. В то время как тылы наземных войск движутся позади наступающих частей, авиационный идет впереди своих боевых полков, подготавливая для них базы. Так было и теперь. Еще летчики не успели снять с машин свои немудреные вещички, а передовая команда уже уехала занимать новую посадочную площадку – и готовить ее к встрече всего полка.

Волков летал чуть ли не каждый день, летал мрачно сосредоточенный, необычайно суровый. Его терзало большое горе. В Ростове во время вражеской бомбардировки погибли его жена и сын. Он никому не говорил об этом, и только большие желваки перекатывались на его сухощавом красивом лице.

Как командиру полка, ему разрешалось летать на боевые задания лишь с согласия командира дивизии и только в тех случаях, когда задание являлось особо ответственным. Но Волков добился для себя разрешения летать каждый день, а в последнее время летал ежедневно по нескольку раз, чаще, чем рядовые пилоты.

Однажды, после того как командир авиадивизии генерал Гарин, будучи на радиостанции, в течение всего дня слышал голос Волкова, командовавшего в воздухе самолетами, он вызвал его к себе и спросил, почему он нарушает его распоряжения.

– Но у меня ведь летчики совсем молодые! Я Должен их учить! – оправдывался Волков.

– Бросьте, майор, ссылаться на летчиков, – сердито сказал Гарин. – Я бы на их месте обиделся на вас.

– За что? – удивился Волков.

– За ваше недоверие к ним! Выходит, что вы не уверены в силах ваших людей! Вместо того чтобы организовать их деятельность, вы лезете туда, где вам быть совсем не положено. Летчики у вас сидят на земле, а он, видите ли… Короче говоря, запрещаю. Чего проще, командовать группой «илов». Все это, дорогой, извините, показное рыцарство. Да. Иначе я не расцениваю.

– Но у меня, товарищ генерал, с фашистами есть особые счеты! – нахмурив брови, глухо сказал Волков и добавил, отчеканивая слова: – Я поклялся бить их собственными руками.

– Знаю… – ответил генерал, – знаю и сочувствую. Понимаю ваше стремление, майор, и все-таки требую. Рыцарство хорошо, если оно приносит пользу общему делу. У вас же, да и у некоторых других полковых командиров, я бы сказал, далеко еще не все благополучно. Обстановка диктует новую тактику. Противник отступает. Погода с каждым часом ухудшается. Тактику надо немедленно менять. Мало у вас людей погибло? Как вы собираетесь воевать, если не добьетесь уменьшения потерь? А?.. Ваш долг, как командира, организовать боевые действия полка так, чтобы при имеющемся летном составе и самолетном парке до максимума увеличить число самолетовылетов, сделать их более эффективными. А вы что? Как ни позвонишь, все в воздухе и в воздухе. Какая уж там организация! Приказываю, товарищ майор, с сегодняшнего дня без моего ведома ни на какие задания не летать. Займитесь как следует полком. Откажитесь от полетов большими группами и перейдите на пары. Пусть летают в любую погоду на бреющем и охотятся по нужным районам. Чем больше «охотников» будет появляться над расположением противника, тем большее смятение посеют они там. Вот чем займитесь, товарищ майор, а бомбы и без вас сбросят, – с неудовольствием закончил он.

В тот же день в полку были скомплектованы пары «охотников». Новый вид свободных полетов пришелся по вкусу летчикам, начал быстро прививаться. С раннего утра и дотемна друг за другом взлетали и приземлялись «охотники».

В станице летчиков поселили в кирпичном здании школы, где на дверях еще сохранились таблички с обозначением классов.

Второй эскадрилье достался бывший четвертый класс «Б».

После ужина Остап и Оленин вместе вышли во двор школы. Ночь была темная и сырая. Направо от помещения столовой, у входа в общежитие девушек-оружейниц, смутно маячили тени людей. Ветер раздувал тусклые огоньки папирос. Снопы красноватых искр уносились в темноту и пропадали. Старик – школьный сторож рассказывал:

– Ничего, милы дружки, не осталось. Два месяца печи топили книгами… А потом и парты принялись рубить.

– Чего же ты, папаша, не запрятал библиотеку куда-нибудь подальше? – спросил один из куривших.

– Не запрятал!.. – с досадой ответил сторож. – А куда ее спрячешь? Их вон сколько, шкафов-то! Добрый десяток наберется. Фрицы как зашли в станицу, так комендант их все ключи у меня отобрал. Понавели, коней в классы… тьфу! А еще говорят, мы, германцы, культурные люди…

– Культурные, папаша, не те германцы, которых ты видел… Этих культурой не прошибешь… Им подавай побольше «яйки, курка, шнапс», – заметил, подходя к ним Остап.

– Да уж это так, сынок, – согласился сторож и тут же доверительным тоном сообщил, что часть книг у него все же припрятана. Не одну ночь он со старухой своей перетаскивал их на чердак дровяного сарая.

Оставив курильщиков и сторожа, Остап постучал в дверь к оружейницам и, не дождавшись ответа, вошел. В общежитии было тихо. Девушки, окружив коптилку, занимались каким-то шитьем и, как показалось летчику, скучали. Таня на секунду подняла голову. Глаза ее блеснули из-под светлых длинных ресниц, и вся она как-то преобразилась. Остап заметил это.

Присев на табурет, он взял лежавшую тут же на нарах балалайку о двух струнах и весело повертел в руках. О, это был необыкновенный инструмент! В свое время, правда, он числился обыкновенной балалайкой, но однажды при перебазировке с ним произошла авария – отломался гриф. В полевых условиях да еще при отсутствии мастеров – дело почти непоправимое. Видя печальные лица девушек, плотник авиаремонтных мастерских пообещал им приладить новый гриф, от которого, как заверил он, «балалайка зазвучит райскими звуками, не хуже любого органа». Заказ действительно был выполнен на совесть.

Плотник, которому, очевидно, надоело ремонтировать столь прозаические вещи, как побитые самолетные хвосты, решил на сей раз блеснуть своим талантом. Он соорудил гриф, верхушка которого должна была изображать не что иное, как сладкозвучную лиру. Не его вина, что вместо лиры получилось что-то вроде клещей, которыми дергают гвозди. Тем не менее инструмент стал великолепным. Если бы к тому же он приобрел и обещанное райское звучание, тогда и вовсе не имел бы себе равных. Но балалайка, как выразился техник Ляховский, «потеряла эмиссию» и начала издавать звуки самые невероятные: она то шипела, то охала, но ожидаемых сладчайших звуков упорно не издавала. Когда Остап, выпятив губы, ударил по струнам, кстати сказать, изготовленным из трофейного кабеля, и затянул трагическим голосом «Разлуку», девушки не выдержали, расхохотались. Взглянув на Таню, Остап разошелся и попытался сыграть «Польку-бабочку», чем вызвал новый взрыв хохота. Конечно, поплясать девушки были не против, но вспомнили, что единственный в полку баянист – механик Левченко еще с утра уехал на вынужденную посадку и до сих пор не вернулся. Таня, правда, сообщила, что в сарае, напротив школы, где лежат дрова, стоит в углу заброшенное пианино, но что за польза от него, если играть на нем некому.

– Как некому? – воскликнул Остап. – Да я сейчас вам такого маэстро доставлю… Васю Черенка! Да он… Собирайтесь-ка поживее и захватите с собой лампу. А я мигом… – и он, вскочив с табурета, юркнул в дверь.