Джеймс Данливи - Самый сумрачный сезон Сэмюэля С

• Название: Самый сумрачный сезон Сэмюэля С
• Автор: Джеймс Данливи
• Издательство: Издательство «Азбука-классика»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002

Американец ирландского происхождения, Данливи прославился в равной степени откровенностью интимного содержания и проникновенностью, психологической достоверностью даже самых экзотических ситуаций и персоналий. Это вакханалия юмора, подчас черного, эроса, подчас шокирующего, остроумия, подчас феерического, и лирики, подчас самой пронзительной. Вошедшие в сборник произведения публикуются на русском языке впервые или в новой редакции.

---

Звяк колокольчика над дверью кофейной лавки. Где две седые престарелые сестры-толстухи почти отчаялись его обсчитывать. Уже обращаются к нему как к директору большой психбольницы. В которую, возможно, сами попадут в один далеко не прекрасный день и будут рады, если герр директор уделит им личное внимание. Ссыпая мелочь ему в ладонь, они кланяются. Спасибо, герр профессор, данке.

На знакомой улице Сэмюэль С замирает. Внезапный озноб, будто над изумленной зеленью возобладала изморозь, пахнуло венской зимой с ее легионами мрака. Расхристанно зарыскал ветер. За витриной лавки свечных дел мастер в белом переднике медленно превращается в видение тонкого гимнастического стана Абигейль. Американской девушки, бесхитростно хлопочущей по хозяйству. Как мило она произносит его имя: Сэмми. Может, он бедственно отстал от событий, и за океаном жены вовсю потеют над раковиной или плитой, пока муженек, задрав ноги в носках, почитывает газетку. При том что американские жены его друзей приучили Сэмюэля С, что, если он попросит яичницу, тосты и немного кофе, он получит. Яичницу осклизлую со сковородки да на штаны. И кофе. Щедрой рукой ему на руку. Так и убили его мечту стать королем, чтоб во главе стола, чтобы в другой комнате бузила дюжина детишек, а когда жена принесет чай с беконом и, может даже, яичницу, чтобы спросила: ваше ловкачество, вам любезна ли трапеза, не прикажете ли еще чашечку чая и ломтик лимона. Да разве станет он, ковыляющий по этим ступенькам, когда-нибудь королем. Лакомый ломтик лимона — щ-щас. Муж и жена — размечтался. Еще отца и сына вспомни.

На полутемной площадке, в тусклых отблесках подслеповатой лампочки с пролета ниже этажом, Сэмюэль С стоял перед своей дверью — снизу пятна пинков, сверху зацепы царапин. За ней — посылка от Господа, сказавшего на последнем собрании совета старейшин: что, аксакалы, испытаем сегодня стабильность сексуальной аскезы Сэмюэля С. Посредством смазливой сучки. Которая предложит Сэму перепихон без обычных отягчающих обязательств. Под доброй дозой дарового кофе. Если Сэм останется неколебим, она приберет в квартире и вымоет посуду. Если его и это не проймет, она выстирает, накрахмалит и отгладит чертову кучу пахучих наволочек, а также подаст глазунью из двух яиц и сосиски, шкварчащие среди шинкованной капусты. Наши диетологи считают, что его желудок справится с таким сочетанием, а если и тогда Сэм на нее не вскочит, мы зашлем ангела, который примет его в послушники, сведет на курсы переподготовки, а после проведем по его кандидатуре голосование и изберем в старшие помощники младшего кассира с присвоением титула «Святой Сумасброд Сэм, Самосвихнутый Сластострадалец Снулый».

Сэмюэль С поднимает руку. Вставить в скважину ключ. Повернуть, толкнуть — и в облако пыли. Абигейль стоит посреди комнаты, облизывается. Сэмюэль С кладет пакет с кофейными зернами на стол в гостиной. Она с улыбкой поворачивается:

— Что, Сэмми, разве так не лучше. Я почти ничего не трогала, бумаги только с полу подобрала. Нет, но как тихо тут и одиноко, даже грустно. Пойду умоюсь, столько пылищи.

Сэм С провожает глазами зажигательную тёлочью попку, вострепетавшую под телячьей кожей для рывка в сортир. Два крепких сухожилия под коленками, гладкие ляжки. Вот возвращается, волосы причесаны, умытое лицо сияет.

— Сэмми, звукоизоляция тут не ахти. Из соседней квартиры все слышно. Может, ты слышал, как я писала.

— Музыка. Была.

— Ну, я не из тех дамочек, которые специально спускают воду, чтобы не было слышно, как они писают. Надо пописать, все писают, ну, слышно тебя, ну и что. Вот если бы меня громко пропоносило, тогда да, наверно, было бы чего смущаться. Кстати, я тебя не смущаю.

— Мое смущение немо как рыба.

— А мое как иерихонская труба. Меня в детстве приучили не сдерживать пердежа. Может, рыгаю зато нечасто. Кстати, меня всегда интересовало, газовал ли кто-нибудь из подруг на свиданке. Никто не признается. А я таким манером потеряла четырех приятелей, из них трое были очень перспективные. Ну, можешь себе представить, чисто по-человечески, разок всего, без малейшей задней мысли пукнула, и…

— И.

— И все.

— Держи сдачу.

— Ой, да ладно.

— Держи сдачу.

— Вот еще, щепетильный какой.

— Просто есть условия, на которых я принимаю деньги, и есть — на которых нет.

— Не смеши.

Абигейль откидывается назад, кладет ладони на край стола и как бы невзначай ловит взгляд Сэмюэля С. Нижняя губа оттопырена. Курносый нос, а карие глаза так лучатся, будто она уверена, что я просто обязан отвести взгляд. В уголках губ дружелюбие. Моргает, опускает глазки.

— Сэмми, ты выиграл. Никому еще не удавалось победить меня в гляделки.

— Не может быть.

— Тебя не слишком затруднит звать меня попросту, по имени. Ты ни разу не назвал меня Абигейль.

— Абигейль.

— Не так, сначала что-нибудь скажи. Ой, ну вечно у меня все по-дурацки.

Глядь, у Абигейль глаза на мокром месте. Резко, неуклюже она делает два шага вперед. Руки у ворота. Пальцы расстегивают верхнюю пуговку блузки. И следующую.

— Сэмми, ты сказал, что выше подбородка я не королева. А ниже.

— Боже ты мой.

— И тут.

— Нормально.

— А еще ниже. И тут, повыше.

— Очень даже.

— А теперь. В полный рост. Посылка с сюрпризом.

— Сейчас, только сяду.

— Сэмми. Наконец-то мы это сделаем.

— Нет, не наконец-то. Минуточку. Ты забыла, что я говорил о браке.

— Не до того. Ну, так как насчет ниже подбородка. В общем и целом. Только честно.

— В общем и целом — нечто.

— Неужели.

— Будет что вспомнить в старости. И после, в элизиуме.

— Никогда бы не подумала, Сэмми, что у тебя такое забавное чувство юмора.

— Забавно. Что не подумала.

— Сэмми, раздевайся.

— А потанцуй.

— А запросто.

За истертыми малиновыми шторами в комнате цвета морской волны тихие звуки изменившегося мира. Над Веной нависает вечер. Улицы всех цветов и оттенков камня и дома, как одинокие насупленные призраки. Пойти бы в это время погулять, этаким невидимкой. С тротуаров публика уже исчезла — к своему супу, сосискам, ломтям хлеба. А ты все идешь и идешь, слушая стук каблуков, потому что, если остановишься, умрешь на месте. Неоплаканный. И будешь упакован и погребен в глинистой почве кладбища Централфридхоф. Под такой эпитафией:

Он был,
Пускай подспудно,
Приличный парень.

Сэмюэль С разделся. Залезая вслед за ним в кровать, она вслух отметила, что он не волосат. Он свел руки, обхватив ее хрупкое тело, и напряг бицепсы. Ты сильнее, чем я думала, сказала она. Перекатился в положение сверху — хруст конского волоса, — перекатился в положение снизу — снова хруст. И ее взгляд ему прямо в глаза.

— Ты так и не собираешься ничего делать, да.

— Нет.

Абигейль отползает от этого моржа на лежбище. Ложится на спину в нескольких дюймах, изучает потолок.

— Нет, но каков козел. Вы даже не догадываетесь, чем это для девушки чревато.

— Догадываюсь.

Абигейль поворачивается, полуприкрыв веками мерцающую черноту зрачков. Едва заметное дрожанье губ.

— Не можете догадываться.

— А вы не догадываетесь, чемдля меня чреват трах без будущего.

Абигейль приподнимается на локте. Глаза расширены. Покачала головой, и над загорелым животиком заколыхались удлиненные белые груди.

— Не могу же я замуж за вас пойти. А потом мне что делать, лет еще тридцать-сорок, когда вы умрете. Вот два месяца спортивной гребли, не сходя с места, это я могу обеспечить. И даже варить кофе, временами прибирать берлогу. Ой, что я мелю. В смысле, ты что вообще себе воображаешь, можно подумать, умеешь пердеть в ля-миноре или еще там чего.

— Умею.

Абигейль навострила ушки. Сэмюэль С приподнимает локтем одеяло и выдает строго «до» первой

октавы.

— Bay. Человек-камертон. Ничего себе, и правда ля-минор. Ну, ты даешь, Сэмми, действительно здорово.

— Выходи за меня, устрою органный концерт.

— Не сомневаюсь. Что ты способен. Но почему не удовольствоваться малым. То есть ничего себе малым. В смысле, насчет того, что я предлагаю. Такой фигуры, как у меня, ты не видел в жизни, согласись. Кстати, нижнее белье я сняла, пока ты ходил за кофе, — чтобы тебе разом показаться. Здорово я придумала.

— Обалдеть.

— Только не подумай, что от меня потом не отвязаться будет.

— Не подумаю.

— У меня и в мыслях такого нет.

— Конечно, это для тебя туристская программа. А для меня черпак земли из экскаватора по крышке гроба.

Абигейль становится на коленки, волосы ниспадают на лицо. Маленькие отвердевшие соски туда-сюда. Коснешься одного веком, и прости-прощай железная воля.

— Сэмми. Послушай. Без обид. Ты просишь, чтобы я связала жизнь с неудачником, в то время как у меня есть еще года три-четыре, чтобы найти парня побогаче или хотя бы как папа. К тому же мне пока хочется разнообразия. Кроме шуток. Может, не все умеют прямой кишкой тромбон изображать, но каких только инструментов не встретишь. У одних с правым уклоном, у других с левым. Ни одного одинакового. А головки, как фрукты: у кого яблоко, у кого груша, а у тебя как вишня. Ничего такая вишенка. Кроме шуток. В смысле, парни-то ведь не в курсе. Думают, это меня унижает. Как бы не так. Мой интерес чисто научный, биологический. Я им столько могу порассказать. Ой, да не слушай ты меня. Опять какой-то (сминар. Ну его. А у тебя чисто центровой. Впервые такой вижу. Пока не встанет, никогда не догадаешься, какой будет наклон или длина. А кстати, чего ему зря пропадать. Может, в ротик. Сигаретку вставить. Ха-ха, чтобы дым пошел.