Владимир Дружинин - Два и две семерки

• Название: Два и две семерки
• Автор: Владимир Дружинин
• Издательство: Издательство «Детская литература»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1963

Границы нашей страны сильно изменились. Сплошная цепь враждебных капиталистических государств, опоясывавших Советский Союз, рассыпалась. Теперь большинство наших соседей — страны, строящие социализм. Но капиталистическое окружение продолжает существовать и кое-где непосредственно подступает к нашим границам.

На боевом посту по охране государственных интересов нашей Родины стоят воины-пограничники. Немало написано уже о их героических делах и, наверное, еще немало будет написано. Ведь если сузились возможности империалистических разведок по организации провокаций на границе, то наши расширившиеся связи с зарубежными странами позволяют им засылать своих агентов под видом туристов и коммерсантов. Но пограничники и здесь дают им отпор.

О боевых буднях пограничников сегодняшнего дня вы и узнаете из повестей, помещенных в этой книге.

---

— В деканат вызывают. Насчет хвостов… Нигде его нет; мы даже в милиции справлялись.

— Найдется мальчик, — бросил Лапоногов с некоторым облегчением. — Верно, у крали своей…

— Нет, — мотнул головой Вадим.

Лапоногов затрясся от тихого, сиплого смеха. Вадим смутился. С чего он так развеселился!

Надо сказать еще что-то. Он посмеется, да и уйдет. Эта мысль испугала Вадима. До сих пор он не искал слова, они слетали в пылу разговора как-то сами собой. Что-то надо придумать, чтобы удержать Лапоногова.

Он и в самом деле уходит. Он оглядывается на дверь лаборатории. Пила работает рывками, — то затихает, то испускает короткую, надсадную жалобу.

— Салага! — проворчал Лапоногов. — Поломает мне инструмент. Будь здоров, браток.

Он выставил руку, но не протянул Вадиму, а тряхнул в воздухе, лихо щелкнув пальцами.

— Слушайте, — чуть не крикнул Вадим. — Там вещи…

До сих пор он не знал, нужно ли упоминать о них. Вырвалось в отчаянии.

— Вещи? Какие вещи?

Лапоногов снова шагнул к Вадиму.

— Всякие, — зашептал Вадим, обрадованный результатом. — Шелковое все. Тип-топ, заграничное.

— Куда дел?

— Никуда я не дел. — Вадим поморщился; жесткие пальцы сжали ему плечо.

— Растрепал всем, салага?

— Не трепач, — Вадим высвободился; в нем поднималась злость.

— Тихо ты! Тихо, — понял? Если ты ему друг…

— Я-то друг, — отрезал Вадим.

— И я тоже. А ты как считаешь? Ты не тарахти, — понял? Мое дело тут сторона, меня это барахло не касается. Главное — Валюху не подвести.

«Врет, — подумал Вадим. — Касается!»

— Народ, знаешь, какой! Всех собак навешают, — понял? И главное, по-глупому, зазря. Так ты не гуди, ладно? — Он обнял Вадима. — Мы смикитим с тобой, поглядим, что за барахло. Есть? Ты жди меня, жди в комнате, — договорились? Я этак через полчасочка к тебе…

— Приходите, — сказал Вадим.

Он не видел, как Лапоногов вбежал в лабораторию, скинул спецовку, надел плащ и осторожно, медленно, озираючись, двинулся следом.

Вадим шел, ничего не видя вокруг. Он был ошеломлен, растерян. Он ежился, точно рука Лапоногова еще давила плечо. Противный он! Потом возникла обида на Валентина. Правда, они не клялись в дружбе, но все-таки… Целую зиму Валька жил рядом, спал рядом на койке, и вот оказывается… Странно! Читал Блока, сокровенные свои мечты высказывал, как будто…

Их комната стала чужой. В ней словно клубилось предчувствие беды.

3

В порту, в здании КПП — в кабинете второго этажа, выходящем окнами на причал, заставленный бочками с норвежской сельдью, — подполковник Чаушев говорит по телефону.

— Правильно, — кивает он. — Правильно, Иван Афанасьевич. Зайди.

Потом Чаушев оборачивается к лейтенанту Стецких.

— А вы сразу, — взыскание! — произносит Чаушев с укором.

Стрелка, пересекшая реку, пароход и портовый причал с пакгаузами, уперлась в обширный квадрат. «Институт», — написал Чаушев внутри квадрата и подчеркнул два раза. Да, вероятно, таково направление сигналов, перехваченных рядовым Тишковым.

Стецких почтительно смотрел. Никогда нельзя было угадать, принял ли он к сердцу сказанное. Это раздражало Чаушева. Одно только вежливое, послушное внимание изображалось на его красивом, чересчур красивом лице.

— Что мы можем требовать от солдата! — сказал Чаушев сердито. — Его задача…

Впрочем, этого еще недоставало! Растолковывать офицеру, прослужившему уже почти год, задачу младшего в наряде. Он же помогает старшему, то есть часовому, стоящему у трапа, и не должен отходить далеко. А пароход не прозрачный! Пора лейтенанту знать порт, знать наизусть, — все причалы и посты. Где находится солдат, что он видеть обязан и что он может заметить лишь случайно.

— Спасибо, поймал хоть часть морзянки. Я вот хочу вас спросить, товарищ Стецких, долго ли вы будете у нас… прямо скажу, новичком.

Стецких покраснел.

— Вам не нравится, что Бояринов вас обходит, — продолжал подполковник. — Да, да, задело вас, я же не слепой. И хорошо, что задело! Вы в штабе, а он в подразделении, вы по службе выше его. А совета он у вас не просит. У меня просит…

— Я не фигура, — сдавленно проговорил Стецких и еще гуще залился краской.

— Вот как! А почему не фигура? Кто мешает стать фигурой? Недоумеваю, товарищ Стецких.

— Все же, разрешите полюбопытствовать, — начинает он. — Вы сказали, вы бы иначе поступили в данном случае, с сигналами… А конкретно, — как?

— Не поняли?

— Никак нет.

Гулкие шаги раздаются в коридоре. Это Бояринов; его слышно издали. Он входит, стуча каблуками, плотный, очень широкий в плечах. Все на нем тяжелое, как латы, — сапоги, обильно смазанные гуталином, длинная темно-серая шинель.

Бояринов считает, что сигналы предназначались кому-то на пароходе «Вильгельмина». Вполне допустимо, — думает Стецких, — Бояринов особой смекалкой не блеснул. А начальнику он нравится! Чаушев одобрительно наклонил голову и подвинул старшему лейтенанту свой рисунок.

— Точно, — сказал Бояринов.

— Скрытно от наряда, — подхватил Чаушев.

— Именно, что скрытно, — вторит старший лейтенант, сильно нажимая на «о».

Это долбит и долбит барабанные перепонки Стецких. Старший лейтенант, оказывается, допускает и другие возможности. Часа два он не спал, бегал ночью по причалам, выяснял, — где еще могла быть принята загадочная световая депеша. Был даже за воротами порта. В порту фронт видимости довольно широкий, ряды пакгаузов, в ту пору безлюдных, два парохода у стенки, «Вильгельмина» и «Щорс». А в городе только одно подходящее здание. Оно выше пакгаузов, выше деревьев парка, — это институт.

— С пятого этажа свободно, — говорит Бояринов — Прямо в окна брызнуло.

— Там общежитие, — сказал Чаушев.

— Так точно.

«А дальше что? — откликается про себя Стецких. Да, видать могли на „Вильгельмине“, и на наших судах, у пакгаузов и в общежитии. А кто принял сигналы? Мы не в силах установить, да нам, пограничникам, и не положено…»

— Ты отдохнул, Иван Афанасьевич? — спрашивает Чаушев. — А то домой ступай.

— Порядок, — отвечает Бояринов и встает.

— Насчет Тишкова, — удерживает его начальник. — Как, Иван Афанасьевич, не довольно ему в младших ходить?

— Хватит, товарищ подполковник. Он себя показал неплохо. Парень старательный.

— Пустим старшим.

Наконец Бояринов уходит. Стецких выпрямляется в кресле и встречает спокойный взгляд подполковника.

Чаушев доволен, — ему давно хотелось вот так столкнуть лбами этих двух офицеров, таких несхожих. В кабинете остался запах сапог Бояринова. Сапожная мазь и лимон… Чаушев улыбается.

Стецких мнет пальцы, ощущая улыбку начальника. Эх, неудачно начался день!

— Вам, стало быть, нечего обижаться на Бояринова, — слышит он. — Что вы могли ему посоветовать? Он и действовал на свое усмотрение. Действовал правильно, в чем я, собственно говоря, и не сомневался.

Дошло ли до Стецких? Или он по-прежнему считает себя правым… Положим, он не нарушил буквы устава. Нет, в этом его не упрекнешь. Устав затвердил назубок. Но вот дух его, требования жизни… Неглупый, воспитанный, — а буквоед. Молодой, — а формалист. Службу свою вымерил вон по той панораме на стене, — до ограды порта и ни на шаг дальше.

— У меня к вам все, Стецких.

Слово «буквоед» просилось с языка. Но ведь обидится! Чаушева несколько минут не покидает впечатление контраста, — Стецких и Бояринов.

Стецких, разумеется, считает Бояринова гораздо ниже себя. А он — Чаушев — в глазах Стецких, небось, придира, чудак, которому не усидеть в рамках устава. Да, старый чудак!

Эта мысль смешит Чаушева. Однако из-за буквы устава спорить иной раз приходится не только с лейтенантом Стецких, а с людьми куда старше по званию.

Эх, соединить бы в одно: умную, хозяйскую хватку Бояринова и культуру Стецких, его аккуратность…

Телефонный звонок. Это капитан Соколов. Он должен срочно видеть подполковника.

— Жду вас, — говорит Чаушев.

Он смотрит на часы и открывает форточку. Пора проветрить. За окном у борта плавучего крана, дотаивает последняя льдина — серый комок на голубой весенней воде.

4

В общежитии института, в комнате со схемой мотоцикла на стене, — Вадим и Лапоногов.

Толстые пальцы Лапоногова тискают тонкую ткань, ищут и расправляют глянцевые, бархатные этикетки с маркой «Тип-Топ». Он сопит, издает губами какие-то чавкающие звуки, словно пробует товар на вкус.

— Нейлон с начесом, — смачно произносит Лапоногов. — Барахлишко люкс.

Отбросил блузку, скорчил гримасу, будто внезапно нашло отвращение.

— Игрушку свою купил? Тарахтелку?

Лапоногов смотрел на плакат. «Мотоцикл! — сообразил Вадим. — Откуда он знает? Или Валька сказал?..»

— Не так просто купить.

— Много не хватает тебе?

— Всего-то полторы сотни накопил. — Вадим даже вздохнул. Он отвечал искренне. И была еще надежда — завоевать любым путем откровенность Лапоногова.