Яна Дубинянская - Финал новогодней пьесы

• Название: Финал новогодней пьесы
• Автор: Яна Дубинянская
• Жанр: Научная Фантастика

---

Прямо перед Франсисом шла девушка в короткой белой шубке и пушистом ангорском берете, еще более белом. Стройненькая, держится прямо, сапожки с белой оторочкой на высоких каблучках… и ножки! Ножки что надо, не придерешься. Когда-то у Франсиса с Полем была игра: слоняясь по проспекту, высматривать барышень и находить в них недостатки. Один высматривает, другой критикует, и наоборот. Побеждал тот, в чьей даме друг не сумел найти серьезных изъянов… хотя на практике, учитывая острый язык Поля и наметанный глаз Франсиса, никто никогда не побеждал. Просто, когда игра надоедала, оба находили очередных кандидаток безупречными и, согласно правилам, шли к ним знакомиться. Иногда, – не всегда, врать не будем, – вечер заканчивался еще веселее, чем начинался.

И где теперь Поль? Да и не только он, практически все друзья постепенно растворились в пространстве, потеряв интерес к женатому Франсису…

Барышня в белом со спины была очень даже ничего. Конечно, по настоящему оценить фигуру зимой на улице не представляется возможным, но в данном случае потенциальная ошибка держалась в пределах статистической погрешности, как выразился бы Поль. Франсис усмехнулся. Наверное, это старость: играть самому с собой в исконно мужские игры. Ну-ну, старость наступит тогда, когда для игры не будет нужна и женщина. А пока что… Он пригладил усы рукой в перчатке. Надо посмотреть, как у нашей красотки с лицом.

На этот счет тоже были свои правила. Забегать вперед женщины, чтобы взглянуть на ее физиономию, – несколько странно выглядит со стороны да и попросту невежливо. Клиентка должна обернуться сама, уловив затылком мужские флюиды… или по другой причине, не важно. Допускалось использование зеркальных витрин, но сейчас они все, как назло, были увешаны шариками, гирляндами и прочей новогодней атрибутикой. В дробных островках зеркал не получалось даже отыскать объект, не то что по-настоящему разглядеть. Оставалось только следовать за незнакомкой, посылая ей эти самые флюиды, что Франсис и делал более чем старательно. По-человечески интересно: есть ли еще порох в пороховницах?

Внезапно белая шубка резко повернула налево и скрылась за светящейся дверью, – профиль мелькнул слишком быстро, чтобы его рассмотреть. Франсис поднял голову к неоновой вывеске. «Плезир», надо же.

Ностальгические воспоминания нахлынули мутной волной. В этом заведении когда-то мы с Полем и прочими друзьями… Чаще, конечно, не только с друзьями, но Марше он об этом не говорил. Впрочем, ей все равно тут не понравилось: в «Плезире» разрешалось курить, да и официантки то и дело, забываясь, обращались к Франсису на «ты». К тому же «Плезир» без особых усилий мог за один вечер поглотить целиком менеджерскую зарплату. В прежние времена и такое случалось. В прежние времена…

Франсис помедлил перед дверью, восстанавливая в памяти содержимое своего бумажника. Да, положение дел таково: либо подарок Марше, либо коньяк и кофе на двоих в «Плезире». Ведь если барышня окажется выше всякой критики, по правилам игры придется с ней знакомиться, а знакомство в таком месте обязывает…

Выпить кофе с коньяком, взять телефончик, – потом бумажку можно будет ненавязчиво отдать на милость снега, – и ровно к восьми вернуться домой. Последнее Франсис знал абсолютно точно. Уж тут он был в себе уверен.

Кстати, может быть, она не такая уж красавица, – тогда он с чистой совестью повернется и потопает в ювелирный. Риск – неотъемлемый компонент игры.

Мужской игры.

Швейцар в пурпурном мундире с золотыми позументами широко распахнул дверь перед еще сомневающимся Франсисом, и сомнения так или иначе пришлось отбросить. Швейцар был уже другой, помоложе и выше на целую голову. А гардеробщик тот же самый – невысокий пожилой негр со скорбной физиономией.

Когда Франсис вошел, негр как раз принимал белую шубку и еще более белый берет у худенькой старушки в коротком фиолетовом платье, обтягивающем совершенно плоскую, хотя и стройную старушечью фигурку. Волосы у дамы были тоже фиолетовые или, скорее, нежно-сиреневые, под цвет тонких капроновых перчаток. А ножки ведь действительно, черт возьми, ничего!

Пожилая леди заметила внимание Франсиса, – не каждый день, наверное, на нее с идиотским видом пялятся годящиеся во внуки молодые люди, – и одарила его ослепительной улыбкой, сверкнув свежевставленными жемчужными зубами.

Вот тут-то он и расхохотался.

Не в голос, разумеется, и не во весь рот, – снаружи все выглядело вполне невинной улыбкой в глубине усов, – но на самом деле это был хохот, да еще какой! Более чем громовой, более чем саркастический. Мои поздравления, господин Брассен!

Бабулька проскользнула внутрь, напоследок стрельнув в сторону Франсиса ярко-фиолетовыми – какими ж еще? – глазами. Печальный негр за гардеробной стойкой вопросительно уставился на него, и Франсис вдруг обнаружил себя в зеркале напротив стягивающим с плеч замшевую куртку. В конце концов, интересно же, что делать этой древней старушенции в таком месте! Поль, будь он здесь, непременно бы полюбопытствовал. И еще он, вдоволь нахохотавшись, объявил бы во всеуслышание: «Вот что делает с людьми женитьба!» Хорошо хоть, что Поля здесь нет.

Жалко, что Поля здесь нет.

Девушка в серебристом платье пела нежную неаполитанскую песню, и на потолке мягко мерцали крупные неаполитанские звезды. Девушка была уже не Анни, другая, а песня и звезды те же самые. В такое время «Плезир» еще почти пустовал, молодые парочки занимали только два-три столика, а остальные, сервированные бокалами и рюмочками богемского стекла, поблескивая, дожидались посетителей. У самого входа струйка сигаретного дыма очерчивала тонкий луч прожектора, ответственного за звезды на потолке. А старушка словно провалилась, и, оглядывая салон в ее поисках, Франсис автоматически поздоровался с человеком, пускающим дым. В прежние времена само собой разумелось, что он знал в лицо всех завсегдатаев «Плезира», только в лицо, ближе по негласному правилу никто ни с кем не знакомился, – в «Плезире» каждый имел право на уединение. Впрочем, Франсис и в прежние времена искал тут чего угодно, но не одиночества. В прежние вре…

– Господин Брассен, если я не ошибаюсь?

В этот момент звезды мигнули и погасли, серебристая девушка исчезла, вспыхнул горячий красный свет, и под жгучие латиноамериканские ритмы между дальними столиками появилась Анни в черном платье с разрезом от бедра и алыми розами за декольте и в волосах. Франсис помахал ей, хотя певица вряд ли могла это заметить, а потом повернулся к окликнувшему его незнакомцу.

Человек за крайним столиком был узколицый, бородатый, в его прищуренных глазах светились алые отблески, что в сочетании с красноватыми клубами дыма создавало впечатление какой-то мефистофельщины. Он загасил сигарету и поднялся во весь рост.

И тут Франсис его узнал. Альберт Сон, драматург со вчерашней пресс-конференции.

Тридцать три года, – самый молодой из Трех мушкетеров, – холост, родом с Юга, Скорпион по Зодиаку, Дракон по восточному гороскопу, рост два метра пять сантиметров, но в профессиональный баскетбол никогда не играл, интервью дает еще реже, чем Сведен с Фальски. Франсис усмехнулся. Все это рассказала ему Марша, которая целую неделю перед прессухой собирала досье на драматургов и совершенно не могла общаться на какую-либо другую тему.

Сон навряд ли столько о нем знает. Странно, что он вообще его узнал. Да, пресс-конференцию им устраивал Франсис, но все переговоры с ним вел Филип Фальски. Сон мог видеть менеджера только мельком, когда он встречал и провожал их у пресс-центра. Что ж, у мужика хорошая память. Наверное, это профессиональное.

– Не ошибаетесь, господин Сон.

Драматург опустился обратно за столик и указал Франсису на соседний стул.

– Присаживайтесь. Если вас не ждут, конечно.

Франсис вспомнил о старушке и усмехнулся. Потом подумал о Поле, о ребятах, об Анни, поющей теперь не ему, даже о той длинноногой шлюхе Линде, – и вздохнул.

Никто его не ждал. Конечно.

Он присел за столик напротив драматурга.

– Два коньяка, пожалуйста, – бросил Сон официантке. Новенькой, ни за что б не назвавшей Франсиса на «ты». – Здесь хороший коньяк, гораздо лучше, чем виски.

– Я знаю.

Что ж, почти как в прежние времена. Выпьем превосходного фирменного «плезирского» коньяка, – пусть не со старыми друзьями и подругами, так зато с самим Альбертом Соном. Все-таки великий драматург. Тридцать три года. Холост.

Везет же.

И тут Франсис по-настоящему, чуть не до крови прикусил язык, как если бы произнес это вслух. Мысль не прикусить, даже если она такая мелкая, подлая и кощунственная. Счастливая мужская свобода, то есть возможность ежевечерне торчать тут, просаживая деньги на выпивку и баб, – и Марша.

Сравнил. Додумался же сравнить!

Он уже собирался встать и уйти, вежливо поблагодарив драматурга за приглашение, когда Сон поинтересовался, который час. Было всего лишь пятнадцать минут восьмого, и Франсис решил, что уходить прямо сейчас не имеет смысла. Он обещал Марше быть вовремя и сдержит обещание с точностью до минуты. Торчать же почти полчаса на улице или в машине было бы глупо, тем более что…