Борис Ельцин - Записки президента

• Название: Записки президента
• Автор: Борис Ельцин
• Издательство: Огонёк
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1994
• ISBN: 5-88274-083-5

В августе 1991 года случился путч. Это событие потрясло страну да, видимо, и весь мир. 19 августа мы были в одной стране, а 21 августа оказались совсем в другой. Три дня стали водоразделом между прошлым и будущим. События заставили меня взять диктофон, сесть за чистый лист бумаги и начать работу... Мне казалось, что все это будет прочитано читателями когда-то в будущем, не скоро.

Это «будущее» оказалось совсем рядом. В сентябре — октябре 93-го года в России произошли события, которые заставили меня вновь сесть за чистые листы бумаги, и через несколько недель я закончил рукопись. Я уверен в том, что именно сейчас, а не через год-два, должен рассказать, что же случилось со страной. Август-91 и октябрь-93 соединились в одну неразрывную цепь, разрушилась империя, мы стали свидетелями мучительного и жестокого прощания с целой эпохой.

Моя книга — это попытка объясниться. Попытка сейчас, а не потом разобраться, что же произошло с Россией, попытка понять, куда мы идём, что нас всех ждёт впереди.

---

Крючков как бы шёл на польский вариант. Он исходил из прецедентов, созданных в социалистических странах. Условно говоря, однажды он посмотрел на себя в зеркало и сказал: да, я гожусь на роль Ярузельского, который стал на многие годы главой государства. Пожилой военный, в очках, с тихим голосом, который спокойно и твёрдо вывел страну из тупика.

Поскольку у нас внешней агрессии не предполагалось — танки были свои, родные, то не предполагалось и сопротивления.

И в этом Крючков ошибся. Реакция народа на карикатурный, глупый сценарий заговора срезонировала с тем, что наших танков люди не испугались. Именно потому, что они были свои!

И тогда стало ясно, что надо стрелять. Но было поздно. Стрелять уже никто не хотел и не мог. Стрелять бы пришлось по живой, бурлящей толпе.

Хроника событий

19 августа 1991 года

Первая реакция москвичей — срочно в магазин за продуктами. Быстро разбирают хлеб, масло, крупы. Стоят очереди за водкой. Простые люди, домохозяйки, мамы и бабушки боятся крутых перемен, расхватывают то, что может кончиться в первую очередь.

Огромные колонны бронетехники на всех главных улицах, прилегающих к центру: на Тверской, Кутузовском, на Манежной площади. Много любопытных, парализованных в первые несколько часов страхом. Они постепенно все ближе и ближе подходят к боевым машинам, втягивают солдат в разговор, предлагают им сигареты, еду и питьё, просят и требуют ответить на главный вопрос: «Для чего?» Солдаты, поднятые по тревоге ночью, невыспавшиеся, голодные, взвинчены, но не агрессивны. Они тоже ничего не понимают. Никакой разъяснительной работы в частях не проводилось, боевой задачи они не знают даже приблизительно. Инструктаж командиров: «Для сохранения спокойствия в Москве», — противоречит тому, что они видят своими глазами. Москва взбудоражена появлением техники.

На улицах — люди с радиоприёмниками. Первая независимая радиостанция «Эхо Москвы» даёт в эфир всю имеющуюся у журналистов информацию о том, что происходит, какие-то обрывки противоречивых слухов о событиях в высших сферах власти, сводки из Белого дома… Вокруг приёмников уже другая обстановка. Здесь собираются не просто любопытные — а встревоженные, взволнованные москвичи. Толпы циркулируют: с окраин в центр, посмотреть на танки, оттуда уже прямиком к Белому дому. Во многих местах Москвы прекращено автомобильное движение.

На Центральном телеграфе не работает международная и междугородная связь, сам телеграф занят взводом Таманской дивизии.

Московские деловые круги сделали заявление, осуждающее переворот. На всех биржах прекращены операции.

Постановление № 2 ГКЧП «О выпуске центральных, московских, городских и областных газет». Приостановлен выпуск всей прессы, кроме нескольких центральных изданий, которые должны сообщать своим читателям официальную, успокаивающую информацию. В редакции этих газет — «Правды», «Известий», «Труда», «Советской России» — явились представители ГКЧП и высказали желание «ознакомиться» с содержанием завтрашних газетных полос.

На мосту напротив Белого дома люди остановили движение бронетехники. Калининский проспект также перегорожен троллейбусами, как и Садовое кольцо. Люди ложатся под танки. Вставляют железные ломы в гусеницы остановившейся техники. Напуганные боевые экипажи не получают по рации никаких приказов, кроме одного: «Сохранять спокойствие».

Ещё один очаг напряжения — на Манежной, непосредственно перед Красной площадью и Кремлём. Вдоль Манежа выстроились танки, БТРы, солдаты с автоматами. Они оттесняют толпу с Манежной площади. Столкнулись два БТРа, выскочившие на площадь с улицы Герцена. БТРы и у Большого театра.

Вышел указ Янаева о чрезвычайном положении в Москве. Это означает введение комендантского часа.

Все ждут пресс-конференцию ГКЧП.

Эти сообщения непрерывным потоком поступали в Белый дом. Не знаю, как скоро гэкачеписты поняли характер событий, происходящих в столице. Думаю, что не сразу. Но если бы они осознали все это раньше, развитие путча, возможно, пошло бы по более крутому сценарию.

Боевая техника, хлынувшая в город, не «успокоила», не заморозила, не парализовала обстановку, а, напротив, заставила вспыхнуть народное возмущение.

К вечеру этого дня оно выльется в организацию стихийной обороны Белого дома. А пока возводят баррикады, толкают руками пустые троллейбусы, пригоняют грузовики, произносят речи, обрушивают шквал сообщений на редакции газет, на радио.

Видимо, у русских связан с Москвой какой-то особый комплекс. Её постоянно ругают, поносят, но при этом очень любят. Угроза безопасности Москвы всеми была воспринята как угроза именно национальной, российской безопасности. Как попытка замахнуться на какую-то национальную святыню. В умах людей, нормально думающих и чувствующих, в тот день произошла как бы личная национально-освободительная

революция. Советская империя окончательно отделилась от образа Родины. Россия — от СССР. Особенно это касается офицеров и солдат, для которых этот день стал тяжелейшим моральным испытанием.

Люди прекрасно понимали, что «скинули Горбачёва». И в общем-то эта информация вызывала противоречивые мнения. Неудавшиеся реформы генсека, его длинные и не очень внятные речи многим уже надоели. Значительное количество людей выступало за твёрдую власть, часть общества была недовольна нестабильностью и неуверенностью, которую принесла демократизация.

На этом и строился расчёт аналитиков КГБ, разрабатывавших сценарий путча.

В таких острых неоднозначных ситуациях большую роль играют вроде бы второстепенные детали, психологический фактор.

У ГКЧП не было не только «внутреннего» лидера, о чем я уже говорил выше, но и, на худой конец, «внешнего», «представительского». Фигура самого Крючкова вызывала мрачные ассоциации со сталинскими репрессиями. Маршал Язов на гражданскую роль не годился. Павлов за короткое время осточертел народу непопулярными мерами — жестоким обменом купюр и ценовой реформой. Хитрый и лицемерный Лукьянов тоже не вызывал положительных эмоций — слишком холодная, расчётливая личность.

…Возможно, на роль «первого лица» надо было выдвинуть какую-то новую для людей фигуру, например, Бакланова. Но путчисты, побоявшись нарушить конституцию, выпихнули вперёд вице-президента Янаева, надеясь на его напор и самоуверенность. Понадеялись зря.

При всем сложном отношении к Горбачёву, неопределённость его судьбы за один час сумела поднять рейтинг президента больше, чем за все годы реформ. Президент СССР превратился в глазах народа в невинную (возможно, уже и «невинно убиенную») жертву.

И, наконец, всех разозлили танки и бронетехника, бестолково и неуклюже перемещавшиеся по Москве. Боевая техника, стоявшая на улицах, как говорится, «для мебели», вызвала гневный протест людей. Социальная база чрезвычайного положения убывала с каждой минутой.

Ещё одной причиной фиаско гэкачепистов, несомненно, была коллективная ответственность, а вернее, безответственность за происходящие события.

Ночное сборище в Кремле накануне имело бы смысл, если бы Горбачёва смогли заставить «отречься от престола», официально сложить с себя полномочия президента. Но, поскольку делегация вернулась из Крыма ни с чем (что можно было предположить заранее), сбор всех высших руководителей страны, многие из которых экстренно были вызваны из домов отдыха и санаториев, имел совершенно другой подтекст. Его смыслом стала круговая порука, оглядка на соседа. Осторожная согласованность всех действий. И как следствие — отсутствие мотора, «центра нападения» в команде заговорщиков.

ГКЧП действовал по старой, проверенной схеме брежневского (а не горбачевского) Политбюро ЦК КПСС — номинальный представительский лидер, реально сильные теневые фигуры, сложная закулисная борьба.

Отсутствие «автора», безличность решений ГКЧП по идее должны были, как в застойные годы, внушить населению священный трепет, восприниматься как железная воля судьбы. Но за годы горбачевской перестройки многое в народной психологии изменилось. Люди привыкли к тому, что у нас появились личности. В том числе личность руководителя. Плохая ли, хорошая, но — личность. И не одна. Вокруг Горбачёва возникло достаточно много ярких фигур.

«Коллективность» принимаемых решений, «брежневский» стиль работы — группка высших начальников принимает решения, а ретивые исполнители их исполняют — сослужили Крючкову и его товарищам худую службу.

И самое главное — ощущение неуверенности, пронизывающее всю цепь вроде бы суперрешительных действий.

В самом Белом доме в эти часы кипела работа, на первый взгляд носившая довольно хаотичный характер.

Первым событием этого дня для нас, как я уже сказал, стало принятие обращения к народу России и первый указ президента России. Эти документы мы могли направить в другие города, разумеется, только по телефону и телефаксу. Телефонная связь, как правительственная, так и городская, то включалась, то выключалась.