Евгений Елизаров - Античный город

• Название: Античный город
• Автор: Евгений Елизаров
• Жанр: Философия

Понятия демократии и свободы обычно рассматриваются как некие абсолютные ценности. Однако анализ истории античного города приводит к шокирующим выводам.

Демократическая форма правления возникает и развивается вовсе не как ответ на чаяния угнетаемых масс, но как инструмент предельной мобилизации древней общины. В отличие от авторитарных государств демократический полис обретает возможность привлечь в обеспечение своей экспансии не только материальные ресурсы – инструментом войны становятся все институты государства, и в первую очередь его идеология и право. Более того, благодаря уникальной системе воспитания впервые в истории орудием агрессии становится нравственный потенциал гражданина. Благодаря всему этому античный город оказывается монопольным обладателем последней тайны войны и единственным «профессионалом» в окружении дилетантов.

Ведущаяся демократическим режимом война становится тотальной и вечной, ибо закончиться она может лишь по достижении абсолютной свободы, то есть после построения такого миропорядка, когда только один – победитель – получает обеспеченное силой оружия, закона и государственного мифа право вершить свой суд над всем миром. Свобода демократического полиса – это идеал, когда все повинуются одному не из страха перед репрессиями, но из благодарности победителю.

Для широкого круга читателей.

---

Хотим мы того или нет, навязывание своего закона – это род посягательства на самые устои чужого бытия, разновидность агрессии, пусть даже и неразличимой за возвышенной риторикой о царстве всеобщей справедливости, правды и праведности. Впрочем, в этой риторике не только посягательство на чужой суверенитет, – здесь (пусть и неосознанное) осквернение чужих верований, убеждений, чужой культуры. В Средние века аналогом этому станет насильственное навязывание своей веры и ругательство над чужими богами. Вот только там это будет делаться в неприкрытой ничем, открыто агрессивной воинствующей форме.

Словом, во всём этом род своеобразного суда над всем окружающим миром. Меж тем никакой суд немыслим без вынесения приговора, в свою очередь обвинительный приговор решительно непредставим без практического его исполнения. Ведь назначение судьи, в конечном счёте, состоит совсем не в судоговорении, но в действенном исправлении всех государственных пороков, во врачевании разъедающих общество язв, поэтому абсолютизация своего закона не может, не вправе ограничиться исключительно формами возвышенной риторики. Впрочем, подобное исправление чужих традиций, чужой государственности, чужого быта, чужой культуры ещё впереди. Пока же в возвеличивании римского закона звучит лишь род цеховой гордости.

Магия основанного на абсолютных принципах права начинает царствовать надо всем; она властно вторгается в любые отношения, которые связывают отцов и детей, кредиторов и должников, рабов и хозяев, свободных граждан и неполноправных выходцев из других общин, сословия, земли, города… Всё, что соединяет или, напротив, разъединяет их, обязано неукоснительно подчиняться его непререкаемому диктату, никакое изъявление ничьей воли уже не может быть свободным от требований закона. Закон как обязательное средостение встаёт между всяким волением и практической целью, между любым физическим действием и его реальным исходом; ни один результат никакого практического действия уже не может быть принят обществом до тех пор, пока он не кристаллизуется в этой парящей над обыденностью сфере чистых абсолютов. Ничто не подтверждённое императивами чистого разума – не истинно, ничто в общественной жизни не имеет права на существование не будучи освящённым ими.

Это меняет многое. Формирование подобных представлений в сущности революционизирует всю социальную практику античного полиса. Ведь до того любой исход был производен только от одного – фактического состава действия, предпринимаемого его гражданином. В сущности, любая возможность при стечении определённых условий могла стать реальной действительностью, если, конечно, обращению одной в другую не препятствовали какие-то неодолимые материальные силы. С новой действительностью можно было соглашаться, она могла быть опротестована теми, чьи интересы оказались нарушены, но право, опирающееся на людской обычай, лишь сверяло её с прошлым опытом общины и выносило какой-то свой вердикт. Если хранимый памятью обычай противоречил конечному результату, тот мог быть изменён, но – часто – только тогда, когда община располагала достаточными для этого средствами принуждения. Отсутствие же последних не могло не создавать прецедент, а значит, делало неправый результат элементом права, поэтому противоположно направленное действие по истечении какого-то времени само становилось незаконным.

Здесь же одного действия уже недостаточно, требуется свершение каких-то предваряющих его исход ритуалов, и если результат не находит своего обоснования в безупречности каких-то абстрактных правовых фигур, он обязан просто дематериализоваться, аннигилировать под влиянием высшей истины. Отныне любая возможность может реализоваться в обществе только в том случае, если этому не препятствует закон. А это значит, что никакое обладание уже не опирается на одну только силу; её совершенно недостаточно для утверждения достигнутой захватным действием цели, ибо отсутствие закона если и не парализует само действие, то обращает в ничто любой его итог. А значит, там, где соотношение возможного и действительного, их обращение друг в друга не урегулировано нормой права, любая возможность остаётся голой абстракцией, не имеющей никаких реальных перспектив на воплощение в нечто осязаемое.

Это стабилизирует общество, исправляет его нравы, ибо вошедшая в кровь народа правовая норма со временем становится нормой общественной морали. Внезапные потрясения уже не грозят государству, поскольку любое действие, имеющее целью изменение каких-то его институтов, прежде всего, должно совершиться в сфере права, но эта сфера надёжно защищена некими абсолютами чистого разума, и любой, кто дерзает посягать на них, обязан хотя бы домысливать уже стянувшуюся верёвку на своей шее.

§ 4. Право как инструмент мобилизации

В связи с этим, как бы в порядке отступления, необходимо заметить следующее.

Античная демократия, в отличие от современных её форм, представляет собой демократию непосредственного типа. Это проявляется в том, что воля тех, кто собрался на сход, немедленно становится общеобязательным законом. Этим античность принципиально отличается от современности, поскольку здесь могут господствовать лишь представительные формы народовластия. Считается, что власть неодолимых количеств, давление таких факторов, как численность населения, территории государств, развитость и состояние средств связи, делает невозможным оперативное выявление народной воли и точное документирование её результатов.

Но, строго говоря, именно республиканский Рим закладывает первые основания представительности, ибо более совершенная форма демократии возникает вовсе не там, где накопление людских масс и разделяющих их расстояний вдруг начинает служить причиной каких-то необратимых изменений в окружающем мире. Все дело именно в этом появлении нового ранее неведомого никому измерения социального бытия, – единственной сферы, где перед чем-то абстрактно возможным, эвентуальным впервые открывается осязаемая перспектива обращения в реальную действительность.

С возникновением новой области человеческого духа практическое действие уже перестаёт чисто механически порождать собою физический результат, оно в состоянии лишь материализовать то, что обретает свои законченные контуры только здесь, в сфере права. Всё это ведёт к тому, что сама практика уже не может увенчаться успехом без законодательного обеспечения её исхода; и новые условия порождают совершенно особый, ранее не встречаемый нигде, вид человеческой деятельности – правовую подготовку, сопровождение и закрепление результатов любой гражданской инициативы. Само собой разумеется, что этой многосложной деятельностью (часто куда более важной, чем даже собственно физический акт) обязаны заниматься специально обученные люди, профессионалы, поэтому её появление влечёт за собой формирование некой особой касты юристов. Посредничество этой касты становится категорически необходимым во всём значимом для государства и для гражданина, ибо только усилия её представителей могут подготовить, обеспечить и закрепить желаемое.

Но если это справедливо для действия отдельно взятого лица, то тем более это справедливо в применении к жизни всего государства в целом. Источником власти в нём в конечном счёте является весь народ, но эту власть ещё нужно как-то реализовать и закрепить. Между тем сравнительно проста лишь жизнь родовой общины; логика её собственного развития, равно как и её взаимодействия с окрестными племенами пока ещё открыта для всех, кто обладает житейской мудростью и опытом. Поэтому совместное принятие решений всеми, кто возлагает на себя ответственность за её судьбы, не вызывает больших трудностей. Но жизнь огромного полиса – это куда более сложное переплетение самых разнообразных связей – политических, административных, хозяйственных, семейных (великий немецкий философ К.Маркс назовёт их общественными отношениями)… Именно они объединяют друг с другом всех его граждан, делают из них государство (собственно, именно они и составляют его силовой каркас). С его ростом, с поглощением им других, ранее самостоятельных общин все эти связи бесконечно множатся и усложняются, и житейской мудрости вождей и опыта народа становится недостаточно, ибо ответственные государственные решения из области наглядного переносятся в таинственную сферу недоступных обыденному сознанию абстрактных юридических принципов. Теперь тем более требуется посредничество специально обученных профессионалов, способных осуществить аутентичный перевод любого волеизъявления любой общественной силы в строгие термины общеобязательного закона, равно как и обратную транскрипцию последнего на языке предметно-практических действий.

Именно то обстоятельство, что любая инициатива начинает требовать выполнения каких-то обязательных юридических процедур, связанных с правовым обеспечением и правовым же закреплением своих результатов, и порождает институт представительства. Только безупречная строгость этих сложных ритуалов может гарантировать успех любому начинанию, но действительное значение всех юридических заклинаний сокрыто от простого ума, а строгость их формул доступна лишь посвящённым. Вот поэтому-то новая каста профессионалов – свободно ориентирующихся в сфере закона опытных управленцев, ловких политиков, просто демагогов, наконец, собственно юристов – и становится сословием, выполняющим функцию посредничества перед законом, представительства. Именно сфера этих новых ритуалов и бизнес этой впервые формирующейся касты посвящённых и порождает средостение между практическим действием и законом, волеизъявлением и результатом, словом, известную современности форму демократию.