Поль Феваль - Карнавальная ночь

• Название: Карнавальная ночь
• Автор: Поль Феваль
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-202-4

Париж, 1832 год. Последняя карнавальная ночь, как всегда, полна событий – веселых, неожиданных и кровавых. В эту ночь Ролан, влюбленный юноша, единственный наследник огромного состояния герцогов де Клар, выходит из дома, чтобы никогда больше не вернуться

В основе романа – любовь и приключения главных героев Ролана и принцессы Ниты Эпстейн.

Хитросплетение сюжетов, предчувствие тайн, занимательность интриги отличают и этот роман французского писателя Поля Феваля.

---

Он направился в угол, где оставил ребенка, и взял его на руки движением опытной кормилицы.

– Иди сюда, Саладен, птенчик мой, – продолжал он. – Заносчивость и гордыня изглодали сердце виновника твоего рождения. Поклон всему обществу. Амедей, его сегодня отучили от соски, только что, не обнимешь ли ты его мимоходом?

– Сгинь! – злобно сказал Симилор.

Эшалот в возмущении протянул руку, чтобы схватить Симилора, но не зря говорили великие писатели: «Изо всех чувств, которые делают честь роду людскому, самое прекрасное – дружба». Рука Эшалота опустилась; он посадил ребенка на спину и вышел, еле слышно сказав:

– Это все игра страстей! В душе он не такой уж скверный. Пошли, Саладен, подождем на улице, он как-никак твой отец!

– Ну, наконец! – воскликнул Симилор, пожимая плечами. – Избавились-таки от этого! Старые слуги считают, что им все позволено, а я с ним обхожусь мягко, потому что он был верен нашему семейству. Но в моей частной жизни и в моих развлечениях в парижском светском обществе с ним просто сраму не оберешься.

Ролан жестом остановил его болтовню. Тот приложил руку к чубу и встал со словами:

– К вашим услугам! Готов объяснить все, что знаю. Чего изволите? Будучи членом высшего совета этого дела вместе с полковником, господином Лекоком, графом Корона и прочими, никогда не отказывал в любезности. Что вам угодно знать?

Господин Барюк перекинулся парой слов с хозяином, который согласно кивнул.

– Господин Симилор, – сказал господин Барюк, – мы с господином Гонрекеном славно поужинали и были навеселе сейчас, когда тягали вас за уши.

Симилор с достоинством отвечал:

– Бывает, господин Барюк. Принимаю ваши извинения и извинения господина Вояки, как это принято среди порядочных людей.

– Вы пытаетесь набрать в нашей мастерской сообщников, господин Симилор, – вновь начал Дикобраз, – я слышал ваш разговор с натурщиками.

– Подумать, какой тонкий слух! – вскричал соблазнитель мадемуазель Вашри. – Он подслушал мои шуточки наедине с юной актрисой! Я и не скрывал ничего: люблю женщин, игру, вино и срывать весенние цветы всех удовольствий жизни…

– Значит, – прервал его господин Барюк, – эта машинка все еще крутится?

– «Будет ли завтра день?» Разумеется! Куда она денется! В Париже это дело бессмертное, как Вандомская колонна!

– И работа движется?

– Не особенно, в связи с выходкой господина Лекока, который простыл, и учитывая, что граф Корона в бегах; ограничиваемся тем, что потихоньку обделываем кое-какие дела с промышленностью и наследствами.

– Как дело де Клар? – спросил Ролан.

– Первый раз слышу, – откровенно сказал Симилор. Ролан прикрыл рот господина Барюка, который собрался было что-то сказать.

– Имею в виду дело нотариуса с улицы Кассет, – сказал он.

– А! Это другое дело! – вскричал Симилор. – Документы из дома номер три! Был я там! Вы знаете, мне это все равно, а вдруг вы из полиции, Господин Сердце, и эти два господина. У меня на шее Эшалот, мой лакей, мне его надо кормить, и я никогда его не брошу, несмотря на все его бесконечные дерзости, и Саладен, мой единственный сын от одной великосветской дамы. Надо работать; нет низких ремесел; шпион – лишь пустое слово в девятнадцатом веке… по мере прогресса народного просвещения. В моем положении за золото я готов безоглядно предать все мои самые торжественные клятвы.

Вояка Гонрекен, с его рыцарской душой, совсем оторопел, но господин Барюк улыбнулся.

– Вы знаете, где находятся свидетельства, переданные нотариусу? – спросил Господин Сердце.

– Трудно сказать, хозяин, – уклончиво отвечал Симилор.

– Вы знаете имена тех, кто занимался этим делом, на улице Кассет?

– Господа Кокотт и Пиклюс. Надежные!

– Больше никто?

Симилор понизил голос и картинно сделал шаг.

– Поговорим в открытую, хозяин, – сказал он. – Вы хотите знать о Черных Мантиях вообще, а также об их темных секретах?

Господин Барюк был на седьмом небе. Гонрекен раскрыл глаза от изумления.

– Да, – сказал Ролан, – именно о Черных Мантиях.

– Там доктор Самюэль, Луи Семнадцатый, аббат, граф Корона; эти давно, со времен полковника… новые… Мне надо вам сказать одну вещь, – прервался он. – Вы не найдете в Париже второго, кто мог бы столько порассказать вам о головоломке «Шаривари» сколько я! Я жил в собственном дома господина Лекока и Трехлапого; играл в пульку-другую в кабачке «Срезанный колос»…

– Новые кто? – повторил нетерпеливый Ролан.

– Трехлапый исчез, – отвечал Симилор, – и торговец одеждой тоже, господин Брюно. Новенькие – господа Жафрэ и Комейроль, оба в прошлом письмоводители конторы на улице Кассет, и вы понимаете, что, толкаясь в этом злачном месте, они знали достаточно всякой всячины на предмет изрядно поживиться за счет этого.

– И это все? – спросил молодой человек, хмурый от напряженной работы рассудка.

– Нет, хозяин, есть еще граф дю Бреу, которого они называют Дурак…

Ролан вздрогнул.

– Вы не знали! – заговорил снова обрадованный Симилор. – Я-то в эту компанию попал, поскольку там вообще полно людей великосветских. Есть еще бывшая Маргарита Бургундская, жена предыдущего, настоящая графиня, представьте! Которая была любовницей Приятеля – Тулонца. Государство и частные лица вполне могут мне платить: я чистый кладезь сведений… но когда мне говорят: «Молчок! Тут задеты интересы!» – я молчу как могила!

Ролан думал: «И граф тоже! И Маргарита… графиня! Опекун и опекунша принцессы Эпстейн!»

Дверь, ведущая в спальню, отворилась.

– Письмо для Господина Сердце, – сказал лакей Жан.

Ролан взял сложенный листок и развернул. Он читал, и рука его дрожала. В письме было написано:

«Граф и графиня Жулу дю Бреу де Клар просят Господина Сердце оказать им честь, пожаловать на бал, который они дают в ближайший вторник 3 января в особняке де Клар.

В вечерних туалетах».

Под этим от руки стояло: «Маргарита» с тонким росчерком, при виде которого на висках у Ролана проступил пот.

РОЗА ДЕ МАЛЬВУА

Мэтр Леон де Мальвуа, видный нотариус, душеприказчик и доверенное лицо всего пригорода Сен-Жермен, сидел за своим широким рабочим столом черного дерева в просторной и высокой комнате, служившей, должно быть, гостиной в этом старинном особняке. Комната имела строгий вид, облик же молодого человека не вязался с комнатой.

На столе, на самом виду, перед непомерной горой бумаг лежало раскрытое письмо.

На шелковистом и глянцевом листке дорогой бумаги значилось:

«Граф и графиня Жулу дю Бреу де Клар просят господина и мадемуазель де Мальвуа оказать им честь, пожаловав на бал, который они дают в ближайший вторник 3 января в особняке де Клар.

В вечерних туалетах».

Под этим стояла подпись: «Маргарита» и тонкий росчерк.

Было начало холодного декабрьского вечера, назавтра после того дня, что мы почти целиком провели в окрестностях Сорбонны, в мастерской Каменного Сердца. Единственная лампа освещала мрачноватый кабинет, в камине угли двух сиротливых, одетых седой золою головешек едва хранили остатки огня. На дворе в последних лучах сумерек медленно раскачивались на ветру высокие припорошенные снегом деревья сада.

Мы уже встречались с ним, Леоном де Мальвуа, в том же доме на улице Кассет; тогда этот дом был конторой нотариуса Дебана, мы видели его в карнавальную ночь – красивого, молодого, смелого, веселого и безрассудного, и в ногах его постели лежал женский платок, и он спрашивал: «Который нынче час?», как и все прочие безумцы, что становились потом преступниками. Припомните? Его гордый лоб вовсе не был похож на прочие физиономии канцелярской братии: может, в нем сидел черт, но глаза его светились прямотой и достоинством; он готов был говорить о воинской службе, но без горечи или издевки, и эта мальчишеская удаль так шла к ловко сидящему на нем костюму Буридана.

Теперь, по прошествии десяти лет, он еще хранил свою былую красоту, а может быть, также гордость и отвагу; не сохранил лишь прежней жизнерадостности.

Взгляд его замер на пригласительном письме. Он глубоко и сосредоточенно размышлял. Эти ранние морщины – следы честолюбивых замыслов и скорбей. Без сомнения, Леон де Мальвуа много желал и много страдал. Он сидел, опершись на руку лбом, бледным, как слоновая кость, и окруженным уже поредевшими волосами. Губы застыли в горькой и грустной улыбке.

Не из тех ли вы, кто до сих пор верит, что у каждого ремесла своя физиономия? У нас во Франции, более чем где-либо в другой стране, физиономии сословий вымерли. Я жил в одном доме в Марэ, где привратник избрал себе титул «хранитель». Он был членом «цеха», где его величали майором. Без преувеличения, у него был вид по меньшей мере бывшего конюха из «Олимпийского цирка». Говорю бывшего, ибо нынешние вида не имеют.

Нотариусы долго держали свое лицо, дольше адвокатов, дольше стряпчих; и сдались, лишь когда возникла опасность, что их станут принимать за регистраторов. Я знаком с одним превосходным человеком, похожим на какое-то божество из древнего мифа; его осанка повергает в трепет, шевелюра сияет словно снег: одно слово – друид, только в черном одеянии. Он нотариус. Я знаю человека твердого как железо, разящего как обоюдоострый меч, способного истереть точильный камень; это окровавленный скальпель, который пускает кровь, ампутирует и полосует в интересах клиентов со всем хладнокровием Дюпюитрена или Жобера. Этот человек-нож – тоже нотариус. Я знаю третьего нотариуса, нежного, масляного и даже липкого, который пахнет чуть подсыревшим кульком с конфетами. Четвертый нотариус простодушен и добр до того, что готов поверить своему «коллеге»; пятый, напротив, скептик, опустошенный вдовец собственных иллюзий, вольнодумец от нотариата, сомневающийся в своем галстуке и проклинающий богиню Подлинность. Вот вам пятеро обывателей, которые вполне могли быть такими же майорами, как мой хранитель-привратник.