Синтия Хэррод-Иглз - Черный жемчуг

• Название: Черный жемчуг
• Автор: Синтия Хэррод-Иглз
• Издательство: Крон-Пресс
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-232-00097-7

«Династия Морлэндов» – это серия романов об истории семьи Морлэндов. Действие происходит в Англии начиная с XV века. Переходя от жизнеописания одного действующего лица к другому, писательница повествует о судьбе многочисленного семейства на протяжении нескольких поколений. Стремительный, захватывающий сюжет, увлекательная интрига, известные и не очень известные события и лица описаны ярко и живо.

Пятая книга серии «Черный жемчуг» продолжает сагу о династии Морлэндов – уникальное повествование о жизни одной английской семьи. Годы правления Кромвеля были долгими и жестокими для Морлэндов, но с реставрацией монархии и возвращением в Англию Карла II у Ральфа – хозяина замка Морлэнд – появляется возможность занять прежнее почетное место в обществе и вернуть потерянные земли. Для красивой и тщеславной Аннунсиаты Реставрация дает шанс стать придворной дамой и разгадать тайну своего рождения. Начинается новая эпоха – время залечивания ран, но много испытаний ожидает Ральфа и Аннунсиату, прежде чем они обретут, наконец, желанное счастье и покой.

---

Ральф любил своих детей и обожал жену, родившую их, но Мэри хотела бы, чтобы между родами и следующей беременностью случались более длительные промежутки, дающие ей относительную свободу. Она гордилась своими детьми, радовалась, что они появились на свет – конечно, ведь бесплодная женщина считалась бесполезной, ее обычно презирали – но в действительности Мэри не питала к детям глубокой любви, кроме, пожалуй, Мартина. Только Мартин был похож на свою мать. Нед, Эдмунд, Ральф-младший и Сабина представляли точные уменьшенные копии своего отца – ширококостные, белобрысые и светлоглазые – и были красивыми детьми, которых любили все, особенно слуги, с радостью хлопочущие над ними и балующие всеми способами, когда этого не видела бдительная Лия.

Но Мартин, растущий за двоих, был хрупким, черноволосым и сморщенным при своем рождении и постепенно становился все больше похожим на мать. Это было изящно сложенное дитя с неожиданно темной кожей, блестящими черными волосами и темно-синими глазами маленького котенка. Он не так часто капризничал, как остальные дети в этом возрасте, на его личике с тонкими чертами часто появлялось чувствительное и задумчивое выражение, что в сочетании с хрупкостью заставляло думать, будто этот ребенок чужой в семье. Слуги иногда говорили, что Мартина подменили эльфы, но не могли нарадоваться на него, ибо он был самым очаровательным крошкой в мире, а воспитатель Ламберт часто хвалил его живость и сообразительность. Нед не умел читать, пока ему не исполнилось три года, Эдмунд до сих пор писал отвратительным почерком, а малютка Мартин, которому еще не было и двух лет, отлично читал, писал и уже знал три французские песенки.

Кавалькада проехала поворот на Тен-Торп и уже находилась за пределами владений Морлэндов, так как северную часть этих владений конфисковал Парламент. Земля теперь принадлежала хозяину Макторпу, твердому стороннику пуритан и Парламента. Он исполнял обязанности местного мирового судьи, и соседство с ним не радовало Морлэндов, так как им было хорошо известно, что Макторпу не терпится отхватить себе еще чужой земли. Руфь и Ральф сходились во мнении, что именно Макторп затеял нападение на церковь, но они держали свои мысли при себе из страха за своих родных.

Солнце начинало сушить росу в травах к тому времени, как кавалькада достигла Харвуд-Вин – дремучего, глухого леса, через который протекал чистый ручей. Здесь водились барсуки, лисы и олени, а в незапамятные времена – и зайцы; в лесу сохранилось множество древних и священных деревьев. Именно из Харвуд-Вин Морлэнды приносили домой майский шест, омелу и падуб на Святки. Здесь охотились с соколами и собаками, здесь играли дети и встречались влюбленные, забывая обо всем на свете.

Всадники ехали шагом по заросшей травой тропе и вскоре должны были спешиться и вести лошадей на поводу, так как низко растущие ветви не позволяли проехать под ними. В середине леса росло громадное старое дерево, вокруг которого было всегда сумрачно и таинственно. Как только они приблизились к нему, Мэри ощутила все очарование странного места. Все шли молча, в лесу стояла тишина, которую не нарушал ни один птичий крик, поэтому звуки шагов, шорох листьев, треск сучков под каблуками, звон шпор, случайный стук подков по корням казались неестественно гулкими. Впереди, между деревьями, показался просвет – поляна, на которой росло дерево, прозванное «великой старицей».

Ральф знаком приказал слугам отвести коней в сторону и подозвал Клема, сына дворецкого, который нес гирлянды. Ему не пришлось призывать всех к молчанию – никто не говорил, не смеялся, соблюдая тишину, и даже Аннунсиата стояла с широко раскрытыми глазами, позабыв поправить свои кудри или оглянуться на Эдуарда. «Великая старица» была самым древним деревом в лесу и обладала способностью с равной силой приносить добро или зло. Ее листья, плоды, цветы и даже кора использовались для приготовления множества целебных настоев и мазей, а побеги отгоняли злых духов. Но если старица бывала недовольна, она губила детей, и ходили слухи, что именно из такого дерева был вырезан крест, а на ветвях повесился предатель Иуда.

Клем выступил вперед, снял шляпу и трижды почтительно поклонился дереву, а потом громким голосом прочитал молитву матери-старице, восхваляя ее добрые силы и прося позволить украсить ее листьями и цветами. Чтобы умилостивить дерево, Морлэнды принесли ему гирлянды медоносов и дикого чеснока, и Клем обвил ими те ветки, с которых предполагалось сорвать листву. Проделав все это, он отступил, прихватив корзинку, и оглянулся на Эдуарда. Мэри внезапно вздрогнула. В этом тенистом месте было прохладно. Она порадовалась, что ей не понадобится самой рвать листья – слишком уж многими детьми пришлось бы тогда рисковать. Клем был женат, имел двух сыновей, и его престарелая мать жила в лесу возле дороги на Уилстроп, так что Клем крайне неохотно согласился выполнить возложенную на него задачу, и об этом хорошо знал Ральф. Поэтому Ральф попросил собрать листья холостяка Эдуарда. Тот охотно, но неторопливо выступил вперед, взяв нож и ножницы. Он не слишком верил в старые обряды, магию и языческие божества, но все же снял шляпу и поклонился дереву, прежде чем начать свое дело.

Когда корзина наполнилась, двое мужчин вновь поклонились. Ральф вознес дереву благодарственную молитву, и все радостно поспешили уйти. Они торопливо проходили по северному краю леса, а когда наконец вышли на открытую местность, все вздохнули с облегчением, будто избежав опасности.

– Позавтракаем здесь? – предложил Ральф, приостановившись на травянистом берегу ручья. – Куда нам спешить? Клем, постели скатерть там, на ровном берегу. Варнава, отведи коней в тень и привяжи их.

Сразу послышались голоса и шум, как будто слова Ральфа разбудили остальных. Слуги засуетились, расстилая скатерти, Доставая еду, привязывая коней и указывая дамам самые удобные места. Ральф расстелил на земле свой камзол, приглашая Мэри присесть.

– Здесь трава еще сырая, ты можешь простудиться.

Мэри позволила мужу поухаживать за ней, оказавшись на свежем воздухе. По другую сторону ручья простирались пустынные и ровные торфяники, тянущиеся до самого Хиссея, а за ним начиналась низменность Марстон, где в бою погибло так много членов рода Морлэндов. Мэри услышала, как Кит-младший говорит Аннунсиате:

– Оттуда родом мой отец. Вы ведь никогда не бывали так далеко, правда? Когда-нибудь мы съездим туда.

Мэри оглянулась, успев заметить короткую схватку между ним и Эдуардом, на камзоле которого сидела Аннунсиата – схватку, в которой победил Эдуард, как побеждал почти каждый раз. Эдуард был красивым юношей и таким же озорным, как Аннунсиата, и Мэри знала, как опасен он может быть. Приходясь Ральфу дядей, Эдуард был четырьмя годами младше и настолько похожим на своего племянника, что люди всегда принимали их за братьев. Волосы Эдуарда были того же светлого оттенка; такой же сероглазый и привлекательный, с классическими чертами лица, он был пониже и потоньше. Той зимой, когда Ральф уезжал в Лондон, Мэри часто оставалась в обществе Эдуарда. Он брал ее с собой на охоту и на прогулки, танцевал с ней в длинном зале, играл в карты, аккомпанировал на лютне песням Мэри в длинные зимние вечера. Несмотря на то, что Мэри скучала о Ральфе, она чуть было не влюбилась в Эдуарда.

В него было немудрено влюбиться – в такого привлекательного, умного, внимательного мужчину, с неожиданно женским взглядом на многие вещи, что позволяло ему легко находить с женщинами общий язык. Впоследствии, по мере того как Мэри взрослела, она понимала, что Эдуард добивался ее любви, и ему удалось бы это даже сейчас, если бы он пожелал. Эта мысль показалась ей одновременно приятной и возмутительной, ибо такое распутство не очень-то сочеталось с остальными качествами характера Эдуарда. Он не был жесток и не враждовал с Ральфом – напротив, они были лучшими друзьями. И в то же время Эдуард постоянно мучил Кита-младшего, пытаясь привлечь внимание Аннунсиаты к себе, несмотря на то, что они с Китом выросли вместе и учили уроки, сидя бок о бок за партой. В детстве Эдуард защищал более робкого Кита от припадков ярости несдержанного наставника, часто совершая какую-нибудь шалость, чтобы обратить на себя его гнев. В свою очередь Кит, как более сообразительный из них двоих, делал уроки за Эдуарда, которые ему самому мешала сделать лень или тупость.

Сейчас Мэри видела, насколько Кит уязвлен действиями своего лучшего друга, но пытается оправдать Эдуарда тем, что он делает это отнюдь не из дурных побуждений. Мэри также была задета этим. Она не думала, что Эдуард влюблен в Аннунсиату, не считала, что эта влюбленность такого же свойства, которую прошлой зимой он питал к самой Мэри. Она сомневалась, способен ли Эдуард любить вообще. В нем была какая-то странность – что-то тревожное и подозрительное, Мэри не смогла бы определить точнее. Когда-то в детстве у нее был щенок, однажды он попал в капкан и повредил лапу. Тогда он был еще слишком мал, и кость срослась, так что пес казался совершенно здоровым и хромал только тогда, когда слишком увлекался погоней. Лапа срослась так хорошо, что трудно было поверить, что она когда-то была сломана. В поведении Эдуарда что-то заставляло Мэри вспомнить о своем щенке. В душе юноши так же что-то было повреждено, а потом постепенно срослось, оставив в напоминание только необъяснимые странности поведения.