Джек Йовил - Дракенфелс

• Название: Дракенфелс
• Автор: Джек Йовил
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-443-4

«Женевьева. Жажда крови» Джека Йовила – новая книга завоевавшего большую популярность сериала «Warhammer».

Знакомьтесь: Женевьева Дьедонне – прекрасная вампирша. Она могущественна, изобретательна, умна, бесстрашна и утонченна. Она властвует над миром Молота Войны уже более шестисот лет. В переполненных городах и темных лесах Женевьева и ее малопривлекательная свита противостоят обезумевшим силам зла и самому Вечному Дракенфелсу. А ведь в ее венах течет вампирская кровь, и значит, со времен темного поцелуя борьба со злом стала и борьбой за собственную душу. Но какую цену придется заплатить, чтобы не дать темным силам завладеть собой, знает лишь Женевьева Дьедонне.

---

– Тогда почему они не сидят с нами в этой камере?

– Хм... – Детлеф почувствовал себя пристыженным. – Ну, большинство из них были... как бы... мм... убиты. Боюсь, что кое-кто из вовлеченных в это дело оказался неспособен на широту взглядов. Мелочные умы и деньги губительны для артистического духа.

В углу камеры с потолка капала вода. Керреф пытался было ловить ее в воронку, свернутую из страниц книги, которую Зарадат не потрудился украсть, но Козински сжевал промокшую бумагу. Вчера к ним заскочила мышь, и Козински съел и ее тоже. Он сказал, что ему доводилось есть и не такое в походе в Северные Пустоши.

– И все-таки, – недоумевал Гуглиэльмо, – потратить такие деньги всего лишь на пьесу...

– Не всего лишь на пьесу, мой милый Гуглиэльмо! А на пьесу. Представление, доведись ему только увидеть свет, навсегда осталось бы жить в умах и сердцах смертных, которым посчастливилось видеть его. Это представление окончательно подтвердило бы мою репутацию главного гения наших дней. Представление, которое, мягко выражаясь, многократно окупило бы жалкие затраты на его постановку.

Пьеса называлась «Подлинная история Сигмара Молотодержца, основателя Империи, спасителя Рейка, победителя Тьмы». Детлеф Зирк написал ее по заказу выборщика Миденланда. Это эпическое представление должно было состояться в присутствии самого Императора Карла-Франца. Детлеф намеревался задействовать в постановке все ресурсы трех поселений в Срединных горах. Их обитателей наняли статистами, предстояло возвести деревянный замок, который по ходу пьесы должен был сгореть дотла, были приглашены маги для создания достоверных иллюзий в сценах с участием колдовства.

Естественный амфитеатр, в котором должно было состояться представление, располагался в двенадцати днях езды от Миденхейма, и Император с выборщиками собирались прибыть туда в составе пышной процессии. Потом предполагался двухдневный пир, просто в качестве пролога к драме, а действие эпоса разворачивалось в течение целой недели, с перерывами на еду и сон.

Сам Детлеф, величайший актер века, а также и главный драматург, назначил себя на роль Сигмара, одного из немногих литературных образов, по масштабу соответствующих его дарованию. А Лилли Ниссен, знаменитая красавица и – по слухам – в прошлом возлюбленная шести выборщиков из четырнадцати, согласилась сыграть Шаллию, богиню целительства и милосердия. Приглашенные наемники должны были драться едва не насмерть во время батальных сцен, искусными магами специально был выращен огромный гомункулус, чтобы исполнить роль Вечного Дракенфелса, целую армию гномов наняли играть союзников Сигмара, а других уговорили в масках изображать орды гоблинов, которых герой должен был изгнать из Империи, – Детлеф настаивал на настоящих гоблинах, но его актеры отказались работать с ними. Зерно трех урожаев было припасено, чтобы прокормить исполнителей и публику, и почти тысяча профессиональных актеров, певцов, танцоров, дрессировщиков, жонглеров, музыкантов, шутов, борцов, проституток, фокусников и философов была нанята для исполнения ролей в великой драме.

И все это пошло прахом из-за такой мелочи, такого пустяка, как вспышка морового поветрия среди статистов. Лилли Ниссен отказалась трогаться из Мариенбурга, когда до нее дошли новости об эпидемии, и она была лишь первой из множества вернувших приглашения. В конце концов, и сам выборщик вышел из игры, и Детлеф оказался перед необходимостью в одиночку разбираться с целой армией разъяренных кредиторов, когда казна выборщика отказалась вдруг платить по долговым распискам. Учитывая обстоятельства, он счел необходимым переодеться жрецом и удрать в Альтдорф, где, к несчастью, его появления уже дожидались посланцы выборщика. Издержки к тому времени достигли огромных размеров, и те, кто раньше выкладывал по тысяче золотых крон, чтобы он забронировал им билет, теперь шумно негодовали и требовали возврата денег. Ну и кроме того, ходили слухи, что три деревни намерены скинуться и обратиться с прошением в гильдию наемных убийц.

– Это должно было быть великолепно, Гуглиэльмо. Ты бы рыдал, увидев это. Сцена, в которой я побеждаю силы зла при помощи одного лишь боевого молота и благородного сердца, навеки сохранилась бы в анналах великого искусства. Представь себе: я – Сигмар, все мои союзники мертвы или бежали, гномы еще не перешли на мою сторону, и я направляюсь, отбрасывая перед собою массивную тень, чудо сложных световых эффектов, к центру поля битвы. Гоблины выползают из своих нор. Целых два часа я стою неподвижно, пока собираются гоблины, один ужаснее другого. Женщин и детей на этом месте драмы удаляли, их развлекали в другом месте акробаты. Я заказал хорал потрясающей силы моему постоянному композитору, Феликсу Хуберманну. Я лично разработал маски для каждого гоблина. Когда их орды, наконец, собрались бы вокруг меня, я должен был достать молот – мой сверкающий, священный, поющий металлический боевой молот, – и он сиял огнями, каких ты никогда не видывал. Ты надолго онемел бы от величия «Темы Молота» Хуберманна и почувствовал бы, как юность возвращается к тебе, когда я показываю свой героизм и мужество в сражении с гоблинами и Великим Чародеем. Это было бы триумфальным венцом моей и без того великолепной карьеры.

«Трагедия Бретонской куртизанки» была бы забыта, «Любовь Оттокара и Мирмидии» совершенно померкла бы, и критики, которые так глумились над моей экспериментальной постановкой Клейгеля «Великие дни Империи», вспороли бы себе глотки от стыда.

– Если бы слова были пенни, ты уже давно вышел бы на свободу, – заметил Джастус.

– Пенни! Только их я и могу надеяться заработать здесь. Видели моего вчерашнего посетителя? Парня с порочным взглядом и отвратительно подергивающегося?

Гуглиэльмо кивнул.

– Это был Сальный Грюнлиб. Вы, может, его помните. Он обычно бывал придворным шутом в дни Люйтпольда. Его коронным номером было небольшое тошнотворное представление с дрессированными ягнятами. Когда он стал слишком старым, толстым и противным, чтобы выступать дальше, он расширил свое дело. Теперь он владелец кучки так называемых артистов, кривляющихся, показывающих фокусы и кувыркающихся в трактирах, и забирает три четверти их заработка себе. Если неуклюжий жонглер роняет мяч, менестрель поет голосом больного василиска, а комик рассказывает истории, бывшие злободневными в дни Бориса Неумелого, то можете быть уверены, что они принадлежат Грюнлибу. Как бы там ни было, этот кусок падали в человечьем обличье, этот истинный орк в одежде клоуна имел наглость предложить мне работать на него...

Капала вода, а Детлеф вспыхнул при воспоминании об унижении, гнев все еще клокотал в нем...

– И что он от тебя хотел?

– Хотел, чтобы я писал для него шутки. Сочинял сатирические стихи по пенни за строчку, чтобы снабдить его толпу безмозглых неумех запасом смеха, как будто можно научить скейвена играть на скрипке или расхитителя гробниц обсуждать кулинарное искусство Катая. Я, над чьими поэмами принцы проливали слезы, которые запомнятся им на всю жизнь. Я, чьи простые экспромты заставляли отшельников, давших обет молчания, буквально лопаться от подавляемого смеха...

– Пенни за строчку, – задумчиво повторил Джастус. – Знаешь, сколько нужно строчек, чтобы вернуть долг в сто девятнадцать тысяч двести пятьдесят пять золотых крон семнадцать шиллингов и девять пенсов при цене по пенни за строчку?

– Ну, если посчитать...

Джастус посмотрел на потолок и закатил глаза.

– Лучше не знать. В большой университетской библиотеке столько не наберется.

– Как вы думаете, из меня получится хороший «надежный»? – спросил Детлеф.

Козински неприятно рассмеялся:

– Вот это верная мысль.

II

С террасы монастыря Женевьеве видны были глубокие, медленные, прозрачные, как стекло, воды реки Талабек, текущей в сотнях футов внизу. Река, обрамленная густыми, сладко благоухающими сосновыми лесами, была подобна главной артерии Империи. Не столь длинная, как Рейк, пробегающий полные семьсот пятьдесят миль от своего истока в Черных горах до устья в Мариенбурге, но все-таки прорезавшая карту подобно кинжальной ране, от стремительных ручьев в Горах Края Мира, через самое сердце Великого леса, потом, разбухнув от слияния с Урскоу, к внутреннему порту Талабхейма и оттуда, бурная и мутная от черного ила, собранного в Срединных горах, в Альтдорф, к Рейку. Брось Женевьева с террасы свой платок, и он, вероятно, добрался бы через всю Империю к морю. Прямо сейчас какое-то речное судно – редкость в этой глуши – причаливало к монастырской пристани.

Здесь, уединившись ото всех, ей нравилось размышлять о реках, подобных кровеносным сосудам. Она пошла в монастырь, чтобы уйти из мира, но века, проведенные среди людей, привили ей вкус к их делам. Вкус, который отец Гонорио не одобрял, но подавить который ей не удавалось. Когда спускалась утешительная тьма, она смотрела, как высокие деревья превращаются в тени и встающая луна колышется в воде. Как там дела в Альтдорфе? В Миденхейме? Правит ли еще Люйтпольд? А «Полумесяц» все еще работает? Стал ли уже Освальд фон Кёнигсвальд выборщиком Остланда? Все это ее не касалось, и отец Гонорио клеймил эти ее интересы как «страстную любовь к сплетням», но она не могла существовать без них. Судно, что там, внизу, привезло животных, одежду, инструменты, специи. Но не книги, не музыку, не новости. Предполагалось, что в монастыре все довольны неизменностью жизни, что их не трогает хаотичный поток ее событий, прихотей и тенденций. Четверть века назад Женевьева нуждалась в этом. Теперь, возможно, ей следует вернуться в мир.