Лазарь Кармен - Шарики

• Название: Шарики
• Автор: Лазарь Кармен
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1977

В Одессе нет улицы Лазаря Кармена, популярного когда-то писателя, любимца одесских улиц, любимца местных «портосов»: портовых рабочих, бродяг, забияк. «Кармена прекрасно знала одесская улица», – пишет в воспоминаниях об «Одесских новостях» В. Львов-Рогачевский, – «некоторые номера газет с его фельетонами об одесских каменоломнях, о жизни портовых рабочих, о бывших людях, опустившихся на дно, читались нарасхват… Его все знали в Одессе, знали и любили». И… забыли?..

Он остался героем чужих мемуаров (своих написать не успел), остался частью своего времени, ставшего историческим прошлым, и там, в прошлом времени, остались его рассказы и их персонажи. Творчество Кармена персонажами переполнено. Он преисполнен такой любви к человекам, грубым и смешным, измордованным и мечтательно изнеженным, что старается перезнакомить читателей со всем остальным человечеством.

---

– Как же вы наказываете?

– А так, возьму да наложу зиноватому после работы побольше инструментов – пусть тащит до дома.

Кру-у-тится, вертится шар голу-бой,
Кру-у-тится, вертится над головой.
Кру-у-тится, вертится, хочет упасть…
Кавалер барышню хочет украсть! —

раздался из-за третьей топки чей-то пискливый и задорный голосок.

– Цыц! – прикрикнул старшина, и писк оборвался.

– Дай огня! – раздался сбоку тот же голосок, и вынырнувший снизу шарик потянулся потухшей свечой к горящей свече старшины.

– Это тебе уже двадцатый раз! – заметил ему старшина.

– Ну и двадцатый! Что ж, когда тушится! А тебе жалко? – возразил тот с прежним задором. – Небось не убудет!

– Много вас, шариков? – полюбопытствовал я.

– Сто наберется!

– А у кого служите?

– У подрядчика! Он ходит по пароходным конторам и берет на очистку подряды.

– По сколько же вы получаете?

– Кто по тридцать пять – сорок копеек в день, а старшина – шестьдесят.

– А тяжела работа?

Стук утих, и счетом восемь шариков выкатились наверх со свечами и окружили меня, как белки.

– Тяжела работа? – повторил я.

Шарики переглянулись. Все молчали.

Дух подрядчика, видно, витал здесь, и никто не решался высказаться.

– Сахалин! – вдруг отрезал кто-то.

Я обернулся. Отрезавший был лет двенадцати, хилый и слабый ребенок.

Маленькая стеариновая свеча так и прыгала в его слабой и худенькой ручке, и, весь покрытый грязным потом и испариной котла, он походил на дохлую и забившуюся в котел пташку.

– Ноги болят, грудь, руки, все, все чисто, – пролепетал он и понурил свою птичью курчавую головку.

Бедный ребенок! Глухо раздались его слова в безответном и мрачном котле, и я заметил, как к горлу у него подступают спазмы.

– И сильно болит грудь? – спросил я.

– Сильно! А все – от накипи. Накипь, видите, бывает разная, пресная и соленая. Пресная-то – ничего, терпеть можно, а соленая!… Здесь, в этом котле, накипь пресная, потому что на всех пароходах Добровольного флота есть опреснитель. Идет, примерно, пароход в окиан, ну, в Черный…

– Какой Черный! – живо перебил маленького рассказчика другой шарик, со вздернутым носиком. – Такого окиана нет, море Черное есть, а окиан есть Индейский.

– Ну, Индейский, – смущенно согласился тот и продолжал дальше: – Вода, примерно, в котле вышла. Вот и накачивают морской в опреснитель. Опреснитель прежде очистит ее, сделает пресной, а потом уж ее в котел впустят, накипь и получится пресная. А на частных пароходах опреснителей нет. Только морской водой котлы питать и приходится. А в морской воде – соль. Она и оседает в котле вместе с накипью. Вот и сидишь весь день, молотком постукиваешь, и пыль соленая тебе – в глаза, нос, рот. И ест она здорово. Прямо слепнешь. Еще – соль есть разная. Есть соль Индейского окиана, Средиземного моря… Соль Индейского чуть-чуть горьковатая, а Средиземного моря – так не дай господи, какая соленая. Раз лизнешь ее и весь день пить хочется, так и печет на сердце. Бочку воды выпить можешь, ей-богу.

– Это еще ничего! – ввернул третий шарик. – Бывает и похуже! Срочный, например, пароход нынче пришел, а завтра уходит. Времени выходит стоять ему мало. А котел когда-нибудь да чистить надо. Тут-то и штука. Кочегар гасит топки, выкачивает пар, и нас загоняют в котел. А котел еще не отпотелся. И где ему отпотеться, когда три дня потеть надо. Трубы и топки в нем еще горячие, не остыли. Ну, и сидим мы, как в ванне, прямо дух захватывает. Печет руки, лицо, ноги. Весь обжигаешься. Свечи тухнут, тают, потому что горячо и воздуху мало. Голова болит, грудь болит, потом тебя прошибает, и так работаешь. Откалываешь соленую накипь, и соль тебе в рот, нос. Вот так работа! Каждые пять минут не вытерпишь, бросишь молоток и летишь наверх напиться и отдыхаться. А то тебе каюк, крышка (смерть). И работаешь так, когда спешная работа, до двух часов ночи.

– Как же механик посылает вас в такой котел?

– Ему что?! Я, говорит, знать ничего не знаю. Котел должен быть чист, вот и все. Пусть чистят.

– А сколько вы работаете, когда срочная работа?

– С семи часов утра до пяти вечера и с семи часов вечера до двух ночи.

Ну, это, положим, ничего, но отчего котла не охлаждают и не дадут ему отпотеться?

Какой ужас! Котел горяч, не остыл, и в него загоняют детей, как микробов. Пусть жарятся и задыхаются в безвоздушном пространстве.

– А бывают какие-нибудь несчастные случаи с вами?

– Бывают! Прошлым годом один шарик поскользнулся в котле и сильно разбил себе голову. Был и такой случай, да это механик пошутил. Пьян был, что ли. Чистили мы третий котел, а в первом кипело, потому что лебедка была в ходу. Котлы все, знаете, связаны трубками. Вот механик возьми и открой клапан…

– И что?!

– Пар и забрался к нам. Вдруг чувствуем: горячо. Смотрим, идет на нас из-за угла пар душный, горячий такой. Я и кричу: «Пар, дети, спасайтесь!» Все, нас было десять душ, побросали инструменты и драло из горловины. Насилу спаслись, а то нас, как клопов, попарило бы.

– Вот так шутки! А механик что?

– Смеялся!

– А как зовут этого шутника-механика? Где он работает? – И я вооружился карандашом для того, чтобы отметить имя этого «доблестного» механика в записной книжке.

Шарик назвал.

Я отметил фамилию, но решил не выставлять ее. Бог с ним, с этим шутником, ведь он пьян был!

– Значит, вы вечно в опасности? – спросил я шарика. – Всякий пьяный может открыть клапан и вас изжарить?!

– Может и трезвый, если забыть, что мы в другом котле. Весь день ведь в ходу лебедка. В одном котле – пар, а в другом – мы. Ну, и держи ухо востро. Один клапан только повернуть – и мы сгорим, повернуть другой – брызнет в котел вода и мы потонем.

Наступила пауза.

Шарик, посвятивший меня в самые сокровенные тайны этого железного, злого и ужасного «сердца», тяжело вздохнул и, схватив молоток, стал нервно выстукивать ближайшую трубку.

Я прислушался. Из-за стука донеслись ко мне снизу голоса двух шариков.

– А мы теперь выбрались далеко, далеко, шесть верст отсюда, аж за Чумкой [3], коло кладбища! Мама в больнице. Завтра праздник, я с Сонькой пойдем к ней.

– А мой тятя в участке. У него документа нет. Хочешь покурить, Витька?!

– Хочу!

– На с гильзой окурок! Это «Ласточка». У меня этих окурков много. Я нынче встал рано и понасобирал их на бульваре. Дворники тогда еще не подметали. Хочешь, пойдем завтра, целый карман наберем.

Голоса смолкли, и вместо них по углам послышалось таинственное перешептывание. Шарики, как я разглядел по мерцающим огонькам, сбились в одну кучку.

О чем они перешептывались? Освещенные личики их горели лукавством. Дети, видимо, замышляли что-то.

Вдруг в котле воцарился мрак. Свечи потухли, и послышалось сдержанное хихиканье.

– Черти! – выругался старшина. – Вам бы только баловаться. Вот уж подождите. Будет вам, скажу хозяину. Ну, зажигай!

– Иуда, – буркнул кто-то.

Чиркнули тотчас же по углам спички, сделалось снова светло, и я разглядел смеющиеся веселые личики.

– Ванька! – крикнул один шарик другому, сидящему верхом на заогненном ящике. – Пойди время узнать!

– Время, время узнать! – подхватили детские голоса.

Ванька не заставил себя долго просить и юркнул хорьком в горловину.

– Кочегара спроси, у него часы с заводом! – запищал ему кто-то вдогонку.

– Половина двенадцатого! Пушка еще не вдарила и шар не упал [4], – заявил, моментально вернувшись, Ванька.

– А жрать хочется! – заметил один.

– Будет время, а пока работай! Ну, вы! Мишка, брось курить! – стал распоряжаться старшина.

Все опять схватились за молотки, и «сердце» забилось. Стук сделался до того сильным, что казалось, «сердце» не выдержит и разорвется на части.

«Чи-и-жик-пы-жик, где ты был?» – выстукивало это гигантское «сердце».

Я в изумлении посмотрел на старшину.

– Это они опять балуются, – заметил он.

«На Фонта-а-нке во-одку пил!» – продолжали в такт выстукивать по дымогарным трубкам и топкам шарики.

«Выпил рю-умку, выпил две!» – выводил кто-то двумя молотками на заогненном ящике.

«За-а-кружилось в голо-о-ве!» – продолжали остальные.

– Дурачатся, – заметил мне опять старшина, – потому что обед скоро. Собрались вместе и наигрывают. А там вот, посмотрите, в «козла» жарят.

Я посмотрел в угол.

Два шарика уселись верхом на топку. Перед ними – свеча, и у каждого в руках – карты.

– Пас!

– Пас!

– Семка, плати копейку!

«Бах!» – грянула на бульваре пушка, и все встрепенулись.

– Снедать, снедать!

И мимо меня один за другим стали проскальзывать шарики.

– Снедайте, только живее! – крикнул старшина. – Надо котел кончать скорее! Мишка, на десять копеек, ступай на набережную и купи мне на одну копейку печенки, только с рисом, на две – селедки, а на остальные – огурец, хлеба и фунт яблок!