Елена Грицак - Архангельское

• Название: Архангельское
• Автор: Елена Грицак
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9533-2515-8

Среди множества памятников культуры Подмосковья усадьба в селе Архангельском занимает особое место. Ее история – это чередование периодов расцвета, упадка и полного забвения. В лучшие свои времена она служила для увеселения и сменила двух владельцев, имена которых были знакомы каждому россиянину тогда и не забыты теперь. Ни один из хозяев не жалел средств на ее украшение, и Архангельское, впитав в себя достижения западноевропейского искусства, стало, как ни странно, образцом чисто русской культуры. Между тем сегодня перед знаменитой усадьбой, уже давно ставшей музеем и лишь недавно обратившей на себя внимание Министерства культуры, стоит прямо-таки шекспировский вопрос: «Быть или не быть?». Содержание грандиозного комплекса, помимо средств, требует еще и того, чем обладали бывшие владельцы и чего не имеет музейный коллектив. Сможет ли дальше существовать творение князей Голицына и Юсупова или погибнет, разойдясь по рукам, сегодня не знает никто. Однако время покажет.

---

Так или иначе, но название «Менелай с телом Патрокла» закрепилось, как и сама композиция, оставшаяся на клумбе, видимо, навсегда. Когда-то вокруг нее кружились экипажи, доставлявшие гостей из Москвы на большие летние приемы. В такие дни окна и двери дома были распахнуты настежь, играла музыка, усиливая радостное чувство предвкушения праздника. Впрочем, праздник царил здесь всегда, поскольку в отсутствие нарядной публики душевный подъем обеспечивала архитектура. Человека, впервые оказавшегося в Архангельском, особенно изумляла живописная композиция на каменных кулисах, прикрывавших фасады флигелей. Выполненная маслом прямо по камню, она придавала парадному двору необходимую парадность, заодно усиливая «колонный» эффект: колонны на картине выглядели продолжением реальной колоннады. Когда вместо старых фресок были написаны новые, с изображениями муз вместо деревьев, дух парадности не исчез, хотя и стал гораздо менее выраженным.

Перестраивая голицынский дом, Николай Борисович, по примеру своих соседей, пользовался советами В. А. Левшина, чье сочинение «Всеобщее и полное домоводство», изданное в 1795 году, стало настольной книгой каждого русского помещика: «Зданию сему для удобности приличнее стоять между двора и саду, против главного приезду. Надобно ему быть отделенному от пристроек, заднего и скотного двора. Если обстоятельства позволяют, нужно четыре угла его учредить против четырех главных ветров, дабы ветры, кои с сих сторон бывают сильнейшие, ударяя в углы, не столько действовали, сколько бывает, когда они прямо приходят в лицо стены. Не худо, чтоб главные виды были на мартовский или сентябрьский восходы солнца».

Двухэтажный господский дом в Архангельском в целом хранит в себе черты классицизма и по канонам этого стиля является центром архитектурного ансамбля.

Южный фасад дворца

Неизвестно, правильно ли княжеский зодчий сориентировал углы, но «сильнейшие ветры» не оказали на здание никакого воздействия. Сегодня всякий посетитель может видеть почти все то же, что видел Николай Борисович: античный портик над низким крыльцом, старинные фонари в промежутках между стеклянными дверями, стены с высокими окнами в белых рамах наличников, бельведер, с которого вся усадьба видна целиком, как на плане де Герна.

Боковые фасады дворца смотрятся богато и живописно по сравнению со скромным главным. Оформляя самую заметную – центральную – часть постройки, архитектор проявил аскетизм, чему можно было бы удивиться, если не знать, что в ином случае ему не удалось бы так эффектно разместить 3 портика. Броские сами по себе, они выделяются на лишенном украшений фасаде, подчеркивая разнообразие объемов здания и заодно прибавляя ему красоты. Невысокие колонны 2 крайних портиков служат обрамлением дверей, открывающих путь на боковые крылечки, где лежат каменные львы. Средний портик, достигая крыши, удостоверяет важную роль этой части здания. Декоративные колонны южного – паркового – фасада отступают от стены на 2/3 объема, выделяя и без того заметный полукруглый выступ. Мягкими формами, куполом и застекленными дверями он походит на беседку, что сближает дворец с парком, а значит, делает его частицей природы.

Въездная арка, так удачно замкнувшая парадный двор, появилась почти одновременно с лифтом, устроенным по воле хозяина в самом дворце: диковинная для того времени подъемная машина двигалась с помощью… рук юсуповских крепостных. Этим закончилось оформление Большого дома, а вскоре завершилась и работа Стрижакова.

Вспоминая судьбу этого замечательного мастера, трудно не отметить горький, но, к сожалению, типичный для крепостной России факт: великолепие Архангельского складывалось из жизней тех, кто его создавал. Напряжение послевоенных лет сильно подорвало здоровье Стрижакова: летом 1819 года крепостной зодчий заболел и написал прошение об освобождении от всех работ. Однако барин, передав стройку другому, велел тяжело больному человеку, «чтобы хлеб даром не ел», выдавать дворовым вино. Осенью он умер, как оказалось, от туберкулеза. Юсупов устроил своему лучшему мастеру пышные проводы, не пожалев для погребения 100 рублей. Еще более щедрое «вспомоществование» было оказано вдове, получившей от князя 172 рубля 75 копеек.

Вход во дворец с южной стороны охраняют каменные львы

После Стрижакова в Архангельском работали его ученики, тоже крепостные мастера Иван Борунов, Андрей Бредихин, Лев Рабутовский, которые под контролем проектировщика Тюрина завершили перестройку Каприза и возвели здание-памятник под названием храм Екатерины. Благодаря Борунову в парке прижились закупленные декоративные растения, деревья редких пород, появились беседки, среди новых цветников были по-новому расставлены статуи. Тот же мастер занимался переделкой системы водоснабжения. Пользуясь проектами столичных инженеров, он заменил полусгнившие деревянные трубы чугунными, вместо гидравлической машины Норберга установил паровую российской конструкции (после нашествия французов все заграничное еще долго находилось под негласным запретом). Машина Борунова – устройство более современное – хотя и располагалась на старом месте, создавала больший напор, что позволило устроить в парке несколько «юсуповских» фонтанов в дополнение к единственному «голицынскому».

В конце января 1820 года усадьбе предстояло еще одно жестокое испытание. «Славное Архангельское сгорело, – шептались в московских салонах, – по неосмотрительности, а может и по скупости… для убережения картин и, более всего, дров князь велел топить галерею стружками». Так или иначе, но пожар действительно возник на втором этаже, именно там, где находилась галерея.

Огонь быстро охватил весь дом. Стояли крещенские морозы, многие из крестьян, сбежавшиеся на помощь к барину из окрестных деревень, домой ушли с отмороженными пальцами. Воды не хватало, а может быть и не было вовсе, поэтому пламя забрасывали снегом. Вещи, прежде всего картины и статуи, выносили через двери и спускали из окон. Пострадало несколько больших полотен, которые в спешке начали вырезать из рам, разбились многие выброшенные из окна статуи. Несмотря на все усилия, огонь уничтожил двери, рамы, драгоценные паркеты, от жара потекли росписи, обуглились полотна. Особенно пострадали башенка-бельведер и весь второй этаж, где погибло практически все, включая мебель, дорогую штофную обивку стен и художественную роспись потолков. Содержимое библиотеки, однако, удалось спасти.

Весной пришлось начинать отделку дворца заново, и только неисчислимое юсуповское состояние могло выдержать столь масштабные работы. «На приведение дома в первобытное состояние, – писал управляющий усадьбы, – теперь делаются подряды и надеяться должно отстроить к следующей осени». Вопреки мрачным прогнозам Архангельскому, по словам одного из писателей того времени, «пожар способствовал много к украшенью». Руководить восстановлением по просьбе князя взялся Евграф Тюрин, взяв себе в помощники Борунова. Обгоревший дом пришлось возрождать артели Осипа Иванова, которая справилась с задачей блестяще. Из купавинского имения прибыл отряд мастеров-паркетчиков: в устройстве новых полов особенно отличились столяр Василий Жигальцев (крепостной соседа Юсупова) и московский мещанин Николай Семенов. Москвичами – скульптором Иваном Лазаревым и мраморщиком Савелием Меркуловым – были заново сделаны лепные карнизы, колонны и пилястры. Последние выполнялись из искусственного мрамора, который в то время уже не был новинкой, поскольку широко использовался в столичных домах. Этот материал представлял собой пластичную массу из гипса c добавлением красителей. Хорошо перемешав, его наносили на поверхность слоями, отчего банальное дерево превращалось в почти настоящий мрамор – разноцветный, с крапинками, разводами, прожилками. Отполированные до блеска колонны и другие обработанные той же массой детали приобретали сходство со своим природным аналогом, а по мнению некоторых знатоков, превосходили его, «потому как были ярче и блестели шибче».

Пилястры из искусственного мрамора в парадном вестибюле

Именно такие детали стали главными в оформлении вестибюля – первого парадного помещения дворца, куда гости князя (разумеется, званые, поскольку для незваных имелся черный вход) попадали, миновав античный портик. Входные залы дворцов обычно не радовали обилием света. Декорированные скупо или, напротив, до вульгарности пышно, они либо контрастировали, либо сливались со следующими далее покоями. Вестибюль во дворце Архангельского, вопреки традиции, являл собой помещение светлое и просторное. Входя сюда, каждый посетитель наверняка ощущал холодноватую торжественность, которую ему придавали монохромность и каноническая отделка: серебристо-серо-белые тона, пилястры с пышными коринфскими капителями, расписной плафон. Потолок и стены вестибюля местами покрывала гризайль. Эта изящная живопись обычно выполнялась в разных оттенках одного цвета, чаще всего серого, о чем говорит и сам термин (франц. grisaille, от gris – «серый»). В данном случае она походила на изысканную скульптуру с изображением лир, курильниц, лебедей, переплетенных вьющимися лентами и листьями аканта. Все это великолепие завершала 6-угольная кайма, обрамленная меандром.