Виль Липатов - Глухая Мята

• Название: Глухая Мята
• Автор: Виль Липатов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1970

---

Семенов искоса наблюдает за ним, тоже разгребает снег на пеньках, а сам думает о словах механика, которые для него прозвучали так: «Да, приходится признать, что парни работают хорошо, хотя вам они доставляют много хлопот, но с этим, видимо, ничего не поделаешь, ибо придраться к ребятам нельзя». Есть еще какой-то смысл, который уловить Григорий пока не может, но понимает, что Изюмин готовит почву для разговора и оценка работы Виктора и Бориса – начало. Изюмин тем временем огребает еще несколько пеньков, удовлетворённо хмыкает, прислушавшись к грому падающих деревьев, произносит:

– Да, этого у них не отнимешь! Парни работают отменно!

– Я знаю это! – отзывается Григорий и опять расшифровывает: «Как бы вы ни относились к ребятам, парни работают хорошо!» В этом – скрытый смысл слов механика и тоже начало разговора с бригадиром, а то, что разговор должен состояться, Григорий знает: с самого утра ловит он на себе испытующие, оценивающие взгляды Изюмина, видит, что механик ищет случая встретиться с ним наедине, хотя раньше Изюмин вежливо обходил Григория, держался на дистанции наигранной почтительности и подчеркнутого признания его бригадирской власти. Всем своим поведением механик давал понять Семенову, что вынужден подчиняться ему, что в силу обстоятельств безоговорочно признает власть бригадира и что, собственно говоря, ему совершенно безразлично, кому повиноваться. Изюмин относился к Григорию так, как человек относится к вывеске «Не курить», – он не задается вопросом, почему висит объявление, кто повесил его, зачем, а прочитав, пожимает плечами: «Приходится подчиняться! Ничего не поделаешь – висит!» Так и механик – пожав плечами, решил про себя: «Ничего не поделаешь! Назначен!»

«Все ясно!» – думает Семенов, не отводя взгляда и радуясь тому, что понял механика.

Они теперь идут в ногу, рядом, и Григорий замечает, что механик почти одного роста с ним.

«Метр восемьдесят пять в нем, не меньше!» – соображает Григорий. Кожаная куртка, галифе идут Изюмину; он строен, подтянут, умеет празднично держать крупную голову с поседевшими височками. И почти против своей воли, против желания Семенов спрашивает:

– Валентин Семенович, вы женаты?

Механик, видимо не ожидая такого вопроса, слегка замедляет шаги, прицеливается на Григория левым глазом – второго не было видно из-за носа с маленькой горбинкой. Немного погодя, подумав, отвечает:

– Женат! – Опять думает и прибавляет: – Разве вы не знаете нового главного врача поселковой больницы?

– А что? – круто обертывается к нему Григорий.

– Это моя жена!

– Жена! – растягивает слово Семенов и останавливается, припомнив восторженный рассказ Ульяны о новом главном враче, которая, по словам Ульяны, была настоящим человеком и прекрасным специалистом. Рассказывала Ульяна восторженно, а это было непохоже на нее – она долго присматривалась к людям, оценивала не сразу.

– Странно: вы – Изюмин, она – Снегирева, – говорит Григорий, все еще стоя напротив механика.

– Ей показалась неблагозвучной моя фамилия! – отвечает Изюмин таким тоном, словно оправдывает жену в странности, но в то же время иронизирует над ней, как над человеком, которому свойственна чудаковатость. – Есть и еще причина. Моя жена – дочь профессора Снегирева. Ей не хочется менять знаменитую фамилию на безызвестную – Изюмин! – снова не то издевается над ней, не то оправдывает жену механик.

– Вот как! Я слышал о нем. Известный хирург!

– Мы поженились, когда я учился в техникуме…

Изюмин говорит об этом просто, спокойно и, видимо, без хвастовства, как о деле пережитом и продуманном.

«Вот оно какое дело!» – думает Григорий и уж теперь отчетливо примечает броскую красоту механика, которую он раньше видел мельком, меж делами, как вещь ненужную, несущественную для того, что происходит в Глухой Мяте. Теперь же красота лица механика приобретает иное значение – она имеет прямую связь с именем знаменитого профессора, а это очень важно Григорию. Он старается подробнее вспомнить рассказ жены о главном враче. По словам Ульяны, Снегирева – скромный, душевный человек, знающий врач, очень проста в обращении с подчиненными, чутка к людям. Вспомнив это, Григорий вспоминает и другое – однажды он видел Ульяну со Снегиревой. Они вместе входили в больницу, он окликнул Ульяну, она задержалась на крыльце, а Снегирева прошла в дверь, но он успел заметить крупную фигуру, покатые плечи и простое, немного широковатое лицо.

– А я видел вашу жену! – говорит он механику.

– Может быть! – небрежно бросает Изюмин, понимая значение взгляда бригадира и позволяя разглядывать себя.

«Красив! – думает Григорий. – Очень красив! Лицо сильное, волевое, умное!» А механик вэто время говорит с улыбкой:

– Ну, осмотрели меня?

– Осмотрел! – отвечает Григорий с той же долей вызова, которая прозвучала в голосе механика.

– И что же?

– Вы красивый мужчина! – серьезно отвечает Григорий.

– А не мало? – спрашивает Изюмин и тоже становится серьезным. – Давайте начистоту, бригадир!

– Давайте! – отвечает Григорий. – Может быть, присядем на сосну. Так удобнее будет.

– Присядем, – соглашается механик и садится первым.

Они – бригадир Семенов и механик Изюмин – сидят рядом, тесно, как старые друзья, но разговор их отрывочен. Они похожи чем-то на фехтовальщиков, которые еще не стали в боевую позицию, но уже внутренне готовы к схватке, хотя маски подняты. Фехтовальщики улыбаются, их руки еще хранят тепло пожатия, но один уже принимает боевую стойку, изгибает шпагу, чертит воздух – готов стремительным движением пронзить противника. Так проходит минута – и вдруг опускаются забрала, раздается звяк стали, лица фехтовальщиков глухо закрыты сеткой Они обмениваются молниеносными, хотя поначалу и прощупывающими ударами.

– Вам рассказали обо мне? – устремляется шпага Изюмина.

– Да! – следует ответный выпад.

– Что же вы ответили?

– Правду.

– А вы всегда говорите правду?

– Всегда.

– Слушайте, Семенов, вы действительно…

– А вы?

– Стараюсь!

– Стараетесь исправиться?

– Как видите… Слушайте, бригадир! А не много вы берете на себя?!

– По силам, Изюмин, по силам!

– Курите, Семенов. Вы, кажется, не выдержали, опять начали!

– Нет, не выдержал! По некоторым причинам опять начал…

И они враз опускают руки в серебряный портсигар механика, набитый дорогими папиросами. Их пальцы сталкиваются, и они на мгновение замирают для того, чтобы долго и пристально посмотреть в глаза друг другу. Никто из них первым не опускает взгляда, их глаза спокойны, раздумчивы: синие – у механика, черные – у бригадира. Оба понимают, что взгляды нужно развести разом. Так они и делают.

– Ну, бригадир, не ожидал я от вас такого! Сильный вы человек! – весело хохочет Изюмин и слегка похлопывает рукой Григория по коленке. – Что вы можете сказать против меня? Ничего! Вы просто доложите руководству, что механик со своими обязанностями справлялся отменно.

– Я обязан!

– Ну вот видите! – довольно потирает руки механик и шутливо раскланивается. – Меня ждут дела. Станция, знаете ли, требует присмотра! До встречи!

– До встречи! – тоже шутовски склоняется Григорий. Механик уходит, а Григорий еще долго сидит на сосне и ждет, когда перестанет биться у подбородка трепетный, горячий живчик. Умен, здорово умен механик, коли понял, что именно мог говорить о нем Сутурмин. И добился своего – узнал, что ничего плохого не сказал о нем бригадир в леспромхозе, на честности сыграл, на прямодушии Григория.

«Ничего! – думает Григорий. – Посмотрим, механик Изюмин, посмотрим, что ты дальше будешь делать, как поведешь себя! Сам хотел идти за бобиной – интересно! Очень интересно!»

Живчик у подбородка замирает.

«На дочери знаменитого профессора женаты, механик Изюмин? Интересно! Очень интересно!»

6

Федор Титов и Георгий Раков работают до поздней ночи – создают запас древесины на утро. Трелюют хлысты одним трактором, так как чокеровать некому – нельзя же держать вальщиков в лесосеке больше полусуток.

Споро работают трактористы. Всего час прошел, как ушли в барак товарищи, а уж гора леса громоздится на эстакаде. Поздняя ночь в Глухой Мяте, но Федор не устал, он весел и подвижен. Давно так хорошо не было ему, как в этот длинный, суматошно-радостный весенний день, а в мускулы словно вставлены маленькие пружинки, от которых каждое движение доставляет удовольствие. И еще больше повеселел Федор, когда вспомнил, что в будке механика Изюмина еще с того памятного раза сохранилась водка. Хоть и сильно он был пьян тогда, а все-таки запомнил, что на дне литровки немного – пальца на два – осталось водки. Вспомнил о ней, обрадовался Федор, решил приложиться вечерком, с устатку, чтобы еще больше ощутить радости; и от этого весь день нет-нет да и вспомнит о бутылке и еще больше повеселеет. Правда, после сытного обеда, вспомнив о водке, тревожно подумал: «Что это я – ровно алкоголик!», но потом тревога прошла, и уже через час после обеда опять удваивалась радость весеннего дня от мысли о литровке, лежащей в будке электростанции.