Виль Липатов - Капитан «Смелого»

• Название: Капитан «Смелого»
• Автор: Виль Липатов
• Издательство: Мол. гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

---

В советах капитана первый штурман не нуждается – сам знает, куда ворочать, когда набивать и травить вожжевые: присутствие Бориса Зиновеевича необходимо ему, уверенность и спокойствие, которые ощущает спина от пристальных глаз капитана.

– Костя! – зычно кричит Валька. – Тысяча чертей! Валишь вправо…

В рубке, в тепле, в сонном запахе краски Костя Хохлов насмешливо кривит губы; зная, что замерзающий на палубе Валька не услышит его, чмокает губами и со смаком ругается. Прицелившись глазом на какую-то невидимую в тумане точку, штурвальный тихонько сваливает руль влево, так, чтобы Валька, занятый в этот миг переговорами с матросом на носовой лебедке, не сразу заметил перемены направления. После этого Костя высовывается из рубки, кричит:

– Эй ты, начальство!

– Ну, – отзывается Чирков.

– Где ты увидел, что сваливаю?

Валька прицеливается на ту же невидимую точку, что и Костя, пожимает плечами: действительно, курс верный, по всем признакам должны точно идти по створу, как и положено в этом месте Чулыма. «Чего же это я?» – думает Валька, но по привычке рявкает:

– Так держать!

– Бревно! Лежень! – ругает шепотом Костя штурмана.

Туман не прореживается. Наверное, всходит солнце: на востоке туман розовеет, раскаливается, голубые проплешины открываются в нем, но на воде туман по-прежнему густ. Все предвещает теплый день – холодок, голубые проплешины, звонкоголосое эхо.

– Каково идем? – спрашивает за спиной Вальки голос капитана.

– Нормально, Борис Зиновеевич!

Капитан осматривается. Он в бушлате и валенках; руки заложены за спину, зимняя шапка глубоко надвинута на лоб. Костя Хохлов, до этого примостившийся на лавке, тихонько пересаживается на высокий стул, специально изготовленный для штурвального. Осмотревшись, капитан кивает Чиркову:

– Дорога прямая!.. Позови-ка, Валентин, боцмана… Хохлов!

– Есть Хохлов! – кричит Костя.

– Держи прямо! Тут за мыском… – Капитан смотрит на берег, но мыска в тумане не видит. – За мыском будет поворот. Так не ворочай! Прямиком бери – вода большая! Слышишь?

– Так точно, товарищ капитан!

– Костя!

– Так точно, товарищ капитан! Я и есть Константин Иванович Хохлов, рождения тысяча девятьсот тридцатого года, беспартийный, холостой, за границей не был… Подробности в афишах! – высовывается из рубки Хохлов и, глупо помигивая, ест глазами начальство – вроде бы ничего не понимает Хохлов, а усерден до невозможности, до оторопи в ногах.

– Ко-о-с-стя! – повторяет капитан.

Хохлов дурашливо шарахается в рубку, хватает штурвал, прилипает к нему – глаза устремлены вперед, наклонена фигура, ноги напряжены. Это он изображает бдительного, зоркого рулевого. Капитан мнет улыбку в уголках губ.

– Доброе утро, капитана! – сонно улыбается боцман Ли.

– Доброе утро, Ли! Хорошо спал?

– Спасибо! Выспался, капитана… Плот поедем смотреть, что ли?

– Сейчас! Захвати папирос, махорки, радиограммы возьми у Нонны… Она знает какие!

…Осторожно, точно боясь наткнуться на берег, боцман гребет короткими веслами. Идут рядом с плотом, навстречу течению. «Смелого» уже не видно – есть только лодка да струящийся рядом поток бревен, поперечных лежней, сдвоенных бонов. На одной плитке капитан читает вырезанные на коре слова: «Коля Савин. Чичка-Юльский леспромхоз».

Кто знает, где кончит долгий путь сосновое бревно с именем паренька из чулымского поселка? Ляжет ли оно стропилом нового дома на целине, или, попав под жадные зубья пил, разойдется частичками по городам и весям? Кто знает! Может быть, на крутом завитке Вятской протоки ударит плот дикий Чулым о крутой яр и прощай Коля Савин! Как пушечный выстрел раздастся звук лопнувшего троса, освобожденная от окантовки древесина поплывет по реке, разрушая на пути запани, преграждая путь пароходам, унося сети рыбаков – никак не собрать потом лес. Захлебнется эфир точками и тире: «…Валов разбил плот Вятской тчк Чулыме организовать поимку части древесины тчк… » И поплывет бревно Коли Савина сначала по Чулыму, потом по Оби и будет плыть до тех пор к Ледовитому океану, пока не прибьется к берегу, чтобы гнить долгие годы, или же попадет в руки низового мужика-побирухи, который ни на сплаве, ни в лесу не работает, из колхоза вышел лет двадцать назад и в легком обласке бороздит Обь в поисках бревен, которые продает потихоньку на сторону, давно отгрохав себе из дарового леса хоромы. Не об этом мечтал Коля Савин, вырезая имя на сосновом кряже…

Струится мимо капитана плот – громадный, нескончаемый. Кажется ему, что вечность плывут они. Но вот в тумане появляется радужный кружок – пробивается свет сигнального фонаря, а еще через несколько взмахов весел появляется флаг.

Лодка мягко тычется в бревна, течение разворачивает ее. Бросив весла, Ли выпрыгивает на плот, капитан – за ним.

На головке никто не спит. Сплавщики кружком сидят вокруг костра. Завтракают. Увидев капитана и боцмана, задерживают ложки, теснятся. Капитан и боцман здороваются, подходят к костру, который разведен в большом ящике с землей. Пламя потрескивает, ластится. Уютно и весело на плоту. Старшина сплавщиков – краснолицый, бородатый мужик с диковатыми глазами – протягивает боцману и капитану ложки:

– Садитесь снедать, мужики! Уха, должно быть, скусная! Борис Зиновеевич, сидай!.. Мы намедни на берег смотались, рыбешкой разжились… Исетра кусок, нельмы хребтина…

Настоящий нарымский говор у старшины: слова произносит вкусно, дробно и в то же время немного тянет окончания.

– Пригостевайте, мужики!

Сплавщики согласно кивают головами, улыбаются и не едят, ждут, когда присядут речники.

– Садись, Борис Зиновеевич! Ли, гостюй!

На Чулыме речники – люди известные. Иной столичный артист позавидовал бы славе чулымских капитанов, слова которых в чулымских деревнях и поселках передаются из уст в уста. Бежит без проводов и антенн: «Борис-та, Валов! Возле кривой ветлы проходил, так брал левее… Ишь, знать, мелина проплюнулась!.. Верзаков-та Семен говорил, ежели Петька Анисимов не выдет этим разом на сплав, не видать Петьке, дескать, Вальку…» Все знают в деревнях про капитанов – на ком женат; что носит; к какой бабенке присватывается, коли грех попутал; что купил в деревнях. Оттого капитаны ухо держат остро и, что скрывать, как огня боятся осуждения деревенских языков, от которых одно спасенье – уходить с Чулыма.

Боцман и капитан на приглашение отвечают чинно, по закону:

– Да завтракали мы… Успели… Спасибо… – А сами косятся на котлище, глотают загустевшую слюну.

– Гостюйте, гостюйте! – повторяет старшина и командует: – Таскай, ребята!

Капитан и боцман быстро присаживаются – церемонии кончились. Погружают ложки в густую уху, жгутся, морщат носы от запаха свежей рыбы. Вкусна уха! Ложки стучат о металл, осторожно шарят по стенкам. Зацепив кус, сплавщик ставит ложку на хлеб и так несет в рот, чтобы не пролить.

Молчат до тех пор, пока не притушен аппетит, пока стук ложек не становится ленивым, разнобойным; все чаще застывают руки на весу, от буханки отрезают не толстые куски, а деликатные, тоненькие ломотки. В котле в жидкой ушице осталось несколько кусков рыбы, поддев их на ложку, сплавщики незаметно опускают обратно: вежливость не позволяет съесть остатки.

– Борис Зиновеевич, Ли, – говорит старшина. – Таскайте последнее!

– Сыт, – отвечает капитан и быстро кладет ложку. Ли делает то же самое. В два голоса благодарят:

– Спасибо, ребята!

– Шибко вкусная уха!

Сплавщики закуривают. Спокойны, радушно-улыбчивы медные лица ребят: от еды, от сытости тела неповоротливы, на толстых шеях бугрятся складки. На всех брезентовые куртки и брюки, заправленные в новые кирзовые сапоги; на сапогах толстый слой дегтя, а подошвы промазаны варом, смешанным с воском. Под брезентовыми куртками почти у всех вельветовые рубашки – мода сплавщиков Чулымья. Курят только махорку, а кто похозяйственнее – самосад дикой крепости.

– Ну, ребята, с утра – Вятская! – напевно, точным нарымским говорком начинает капитан, обращаясь к старшине. – Часа в четыре, а поможет ветер, раньше набежим…

– Пожалуй, что так! – соглашается старшина, поглядев на мутное небо, на клочки тумана, ползущие по плоту. – Видняет. Надо быть, к вечеру сиверко нахлестнет… К утру бы не заматерел!

Сплавщики тоже вертят головами, принюхиваются к туману, ловят легкое трепетанье воздуха, помолчав, пораздумав, поддерживают старшину:

– Должно так!

– Бесперечь задует!

Под головкой плота, щебеча, струится Чулым, бревна плавно покачиваются, торкочут, между ними брызжут струйки воды. И только по этому можно определить, что плот движется, иных признаков нет – берега в тумане, небо скрыто, а розовый круг над восточным берегом, там, где поднимается солнце, – неподвижен. Редко-редко закричит невидимый «Смелый», и опять безмолвие. С головки плота кажется, что среди воды и тумана застыл небольшой кусок дерева.