Яков Цветов - Синие берега

• Название: Синие берега
• Автор: Яков Цветов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Товарищ политрук!

- Отрезайте отход на шоссе!.. Отрезайте отход!.. Поняли?

Поняли. Вано и Пилипенко не откликнулись, понеслись: они успели, когда разорвалась граната, заметить и кусок шоссе справа от себя и согнутые фигуры, несшиеся туда. Теперь было ясно, куда строчить! Немцы отчаянно отстреливались.

- Драпают, бач, - проворчал Пилипенко, - а дают жизни!

Но на шоссе уже стихало. Отрывисто стучал немецкий автомат, один. На три-четыре очереди немца Пилипенко отвечал из кювета осторожной короткой очередью: черт его знает, сколько было у часового патронов в магазине! Вано вставил в автомат третий, последний магазин, старался бить тоже короткими очередями.

Оттуда, от домика, пламя, слишком красное, высоко прочертило небо. Ракета! Сигнал отхода!

- Пиль! - почти весело крикнул Вано. - Сматываться, да?

В темноте они не видели друг друга, их разделяли метров пятнадцать-двадцать. Вано сделал несколько шагов, и нога споткнулась обо что-то, чуть не упал.

- Кацо, Пиль. На фрица наскочил, слушай?

- Ладно, - неопределенно откликнулся Пилипенко.

- Слушай, Пиль! А фриц живой!

- Ну, где он, твой хриц? - приблизился Пилипенко.

Вано, схватив немца за ворот, хотел приподнять его. Тот упирался, не вставал с колен.

- Ну, хриц... - Пилипенко обшарил карманы немца.

- Фриц... Фриц... Я ейст Фриц... - Покорный, жалобливый голос.

- На кой хрен знать мне, кто ты.

- Нихтс понималь... Нихтс понималь... - испуганно бормотал немец.

- Поймешь. У нас поймешь.

- Нихтс понималь... - настойчиво твердил немец.

- "Курки", "яйки" все-таки понимаешь? Остальное пистолет договаривал?.. - Скорее произнесенные им самим слова, чем сам немец, вызвали у Пилипенко озлобление. - Сволочь!

- Я... ейст... гауптман...

- Бери, Вано, за шкирку, - наклонился Пилипенко.

- Зачем, слушай? Трахну его сейчас, да?

- Бери, и все тут. Раз "гауптман", шишка, значит. "Язык", значит. Бери!

Выбрались из кювета.

Немец неистово дергался, вырывался из рук Вано, что-то кричал, исступленно, потерянно.

- Пустиль... пустиль мих... Пустиль!..

- Потерпи. Потерпи, - успокаивал немца Пилипенко.

- А-ай! - вскрикнул Вано: немец изловчился и впился зубами в его руку.

- Чего? - насторожился Пилипенко.

Вано не ответил. Наотмашь ударил немца в скулу. Тот взвыл.

- Стрелять уже не можешь, так кусаться, да? - Еще размахнулся, еще удар.

- Смотри, не до смерти, - равнодушно произнес Пилипенко. - Может, немцам несем его... - Он стоял в нерешительности: так ли идут? Ни Семена, ни Саши не слышно. "Забредем немцам в лапы: берите вот своего гауптмана, выручили, донесли..." - Подождем, чи шо? Рассветет малость, разберемся, куда идти. По темну не сообразить. Да и волокти дерьмо это полегше будет.

Вано молчаливо согласился.

5

Немец стоял перед Андреем и Семеном по стойке "смирно", как принято в германской армии: ладони прижаты к телу так, что локти вывернуты наружу и узкая грудь его выпятилась вперед. Щуплый, с тупым сплюснутым носом, отчего тощее лицо немца казалось плоским, в измятом кителе с орлом, сжимающим в когтях свастику, над правым карманом, помертвелый, смотрел он вниз и, наверное, ничего не видел, кроме старого трухлявого пня и травы, ее мутил ветер.

- Кто вы? Какой части? И где расположена часть? - негромко, но требовательно спросил Андрей.

Немец вскинул голову, он продолжал стоять навытяжку, приставив ногу к ноге.

Андрей заметил, у того водянистые, навыкате глаза, светлые, бесцветные брови, белесые ресницы, рыхлые черты лица - ничто не запоминалось. Только кадык, выдававшийся острым горбиком, ходил вверх-вниз и ненадолго привлекал к себе внимание.

Немец молчал.

- Я жду. Вы поняли мой вопрос? Говорю, кажется, по-немецки?

Немец кивнул. Но продолжал молчать. Зубы стучали часто и дробно. Лицо его дергалось.

Семен не спускал с немца испытующего недружелюбного взгляда, и тот чувствовал на себе этот взгляд.

- Скажи ему, Андрей, что говорить придется, - злобился Семен. Нашел, гитлеровец, когда штучки выдрючивать.

- Отвечайте на вопросы! - резко произнес Андрей и сделал нетерпеливый жест. - Молчание вас не выручит. Не стройте из себя героя, герр. Героизм свойство людей благородных, так что бросьте... Будете говорить?

У немца задвигались скулы, видно, обдумывал, как быть.

После некоторого колебания, решившись, выговорил наконец:

- Да. Буду говорить.

- Повторяю: кто вы?

- Фриц... Фридрих... - Немец старался, чтоб вышло спокойно, но спокойно не получилось, слишком перепуган был. - Фридрих фон Швабинген. Гауптман. - И умолк. И снова опустил глаза.

- Дальше? Отвечайте, гауптман.

- Я офицер связи моторизованной дивизии "Рейх". Дивизия входит в состав Второй танковой группы Гудериана. Штаб - северо-восточней Пирятина.

Семен смотрел на Андрея, тот переводил, что говорил немец.

- Дальше? - Андрей - к немцу. - Куда вы направлялись?

Немец ответил.

- В штаб четвертой танковой дивизии этой же группы, - повторял за ним Андрей. Семен напряженно слушал. - А почему вы оказались в домике у шоссе? - спросил Андрей. - И что там размещалось? Теперь там, конечно, пусто, в домике этом?

Немец сказал. Андрей скосил глаза на Семена:

- Застрял, говорит, на ночь. Его это мотоцикл стоял у стены. А в домике дорожного мастера был штаб полевой жандармерии. Успели, выходит, и жандармерию подтянуть. Усач верно сказал, что жандармерия уже здесь. Снова обернулся к немцу: - Где продвигаются части немецкой армии?

- Везде.

- Точнее?

- Вы уже знаете: я всего офицер связи одной лишь дивизии, - говорил немец быстро и отрывисто. - Моя осведомленность ограничена. Но могу сказать вам то, что в дивизии известно всем: мы уже захватили Бахмач, Прилуки, Пирятин, Лубны. - Он рад был, что может ответить на интересующие советского офицера вопросы. - Как видите, вы окружены. На Киев с востока идет наша танковая группа и Первая танковая группа, которые уже соединились в районе Лохвицы. Посмотрите на карту, и вам станет ясно положение вещей. А еще добавьте Шестую полевую армию генерала Рейхенау, она движется со стороны Чернигова.

- А немцам известно, кто противостоит им здесь? - поинтересовался Андрей.

Немец пожал плечами: разумеется.

- Пятая, Двадцать первая, Двадцать шестая и ваша Тридцать седьмая армии, если не ошибаюсь, вы входите в эту армию. Но армий этих уже нет, они раздроблены на группы, на отряды и пробуют таким образом пробиться на восток. - Немец остановился на минуту, помолчал, потом, как бы не решаясь договорить, нехотя, добавил: - Скажу вам искренно и честно, - это бессмыслица...

Андрей смотрел теперь только на Семена. Семен не отводил глаз: все было ясно. Они в глубоком окружении. Дорог впереди много, и ни по одной из них нельзя идти - все пути отрезаны.

Андрея охватили гнев, и злость, и обида: что же, в самом деле, происходит? И убежденность, что положение будет исправлено, тоже стучалась в сердце - там, за линией фронта, где б она ни была, бьется сила народа, которая не раз сказывалась в истории России. Собственно, это и должен был он преподавать детям, если б стал учителем... Он сжал губы. Да, все пути отрезаны. Но рота пойдет дальше, говорил взгляд Андрея, говорили глаза Семена, она пойдет дальше, и все-таки выберется к своим.

Немец настороженно следил за выражением лица, за движениями Андрея, Семена, стараясь угадать, что решат эти русские офицеры. Он, кажется, сказал лишнее. Он хотел расположить их доверительностью, сочувствием, наконец, а вышло, получается, плохо для него, очень плохо. Тот, второй офицер, даже сердито махнул рукой...

Семен махнул рукой и пошел к бойцам, улегшимся на траве.

Немец напряженно ждал: чем все кончится? Плохо кончится.

Но вот Андрей повернул к нему лицо, похоже, спокойное, не злое.

- Послушайте, гауптман.

И голос спокойный, почувствовал немец. Надежда, что все, может быть, обойдется, вызвала у него подобострастную улыбку. Он весь подался навстречу Андрею.

Андрей как бы забыл о немце, забыл, что вот сейчас обратился к нему. Усталость сковала лицо Андрея, и только какая-то мысль делала сухие и блеклые глаза его живыми. Он думал, не может же все это быть концом такому вечному, как Родина, Россия, Советский Союз... Вечное - вечно. И его переполняло желание говорить об этом. Не для немца говорить, - для себя, облегчить душу. Пусть бойцы, очень утомленные, отдохнут еще немного: здесь, в глубине леса, можно недолго побыть в безопасности.

Луг, на котором ночью остановилась рота, оказался довольно большим. Бывают такие разрывы в лесу. Ночью этого не увидеть. Да ничего, Вано, Пилипенко, Петрусь Бульба, Саша и Шишарев в сторожевом охранении. "Ничего не случится, через полчаса тронемся".

Небо освободилось от вчерашних облаков, и видно было, как начинало оно теплеть над лугом и через каждые минут пять все дальше и дальше яснело, и вот уже растянулось до высокой зубчатой полосы дальнего леса. Лес вершинами покрыл добрую треть неба, и край неба западал за черный верх чащи. Бледный свет ложился на луг, на бойцов, привалившихся к комлям отбежавших друг от друга берез. Поредевшая листва рождала первую тень на земле. И невысокий немец и короткая береза, у которой он стоял, отбрасывали назад тень, такую длинную, что она протянулась почти до сосен, начинавших лес по ту сторону луга.