Сосэки Нацумэ - Ваш покорный слуга кот

• Название: Ваш покорный слуга кот
• Автор: Сосэки Нацумэ
• Жанр: Классическая проза

«Ваш покорный слуга кот»один из самых знаменитых романов классика японской литературы XX в. Нацумэ Сосэки, первок большое сатирическое ппроизведение в японской литературе нового времени. 1907-1916 годы могут быть названы «годами Нацумэ» в японской литературе: настолько сильно было его влияние на умы японской интеллигенции тех лет. Такие великие писатели, как Акутагава Рюноскэ, Ясунари Кавабата и Дадзай Осаму считали себя его учениками.

Герои повести — коты и люди. В японских книжках для детей принято изображать животное как маленького человечка с головой зверя. Коты в повести Сосэки — это маленькие человечки в масках. Среди них сохраняются те же социальные различия, что и среди людей, ведь они живут в мире, где служанка часто расценивается ниже кошки. В повести они на роли клоунов: разыгрывают интермедии между основными номерами. Но если коты похожи на людей, то верно и обратное: многие люди не лучше животных.

---

Сегодня воскресенье, прекрасный солнечный день. Хозяин вышел из кабинета, поставил рядом со мной тушечницу и положил стопку бумаги, а сам улегся на живот и принялся что-то мурлыкать себе под нос. «Наверное, собирается писать, вот и издает такие чудные звуки», — решил я и стал внимательно наблюдать, что будет дальше.

Через некоторое время он вывел жирные иероглифы: «Воскурю благовония». «Что же это будет, хайку? Слова-то какие — „воскурю благовония“, слишком они изящны для хозяина», — мелькнула у меня мысль, но он уже оставил «благовония» и быстро начертал: «Сначала я, пожалуй, напишу о Тэннэн Кодзи» [50]. И тут кисть вдруг неподвижно застыла в руке хозяина. Хозяин глубоко задумался, но никакая блестящая идея так, кажется, и не осенила его. Тогда он лизнул кончик кисти языком, отчего губы его сразу стали черными. Чуть пониже написанной строчки он нарисовал кружок. Внутри поставил две точки, которые должны были изображать глаза. Потом нарисовал широкий нос и провел горизонтальную линию, которая обозначала рот. Это уже не могло быть ни рассказом, ни хайку. Да хозяину самому, видимо, наскучило это занятие, и он поспешил зачеркнуть рожицу. Потом опять начал с новой строки. Он, наверное, полагал, что стоит только начать с новой строки, как слова польются сами собой. «Тэннэн Кодзи — это человек, который изучает воздушное пространство, читает „Луньюй“ [51], ест печеный батат, под носом у него всегда блестят сопли», — одним духом написал он фразу на разговорном языке. Сумбурная, что ни говори, фраза получилась. Громко выкрикивая слова, хозяин перечитал написанное и расхохотался: «Ха-ха-ха, интересно», но тут же добавил: «"Под носом у него всегда блестят сопли" — это звучит немного сурово, вычеркнем», — и провел толстую линию. И одной такой линии было бы достаточно, но он провел и вторую и третью. Эти параллельные друг другу линии были очень красивы. Хозяин, не обращая внимания на то, что они заходят на другие строки, проводил их одну за другой. Когда образовалось восемь таких линий, а следующая фраза все еще не была придумана, хозяин отложил кисть в сторону и принялся крутить свои усы, словно говоря: «Вот я сейчас покажу, как можно из усов добывать хорошие фразы». Он яростно теребил усы, закручивая их то вверх, то вниз. В эту минуту из столовой вышла хозяйская жена и уселась перед самым носом мужа.

— Послушайте, — промолвила она.

— В чем дело? — глухим, как удар гонга под водой, голосом откликнулся хозяин. Жене такой ответ, видимо, не очень понравился, и она вновь обратилась к мужу:

— Послушайте.

— Ну, что там еще?

На этот раз он засунул в ноздрю большой и указательный пальцы и выдернул оттуда волосок.

— В этом месяце немного не хватило…

— Не может быть. Ведь и с доктором за лекарства рассчитались, и в книжный магазин еще в прошлом месяце внесли долг. В этом месяце должно было даже остаться, — ответил хозяин, сосредоточенно рассматривая только что выдернутый волосок, словно перед ним было одно из чудес света.

— И все-таки не хватило. Вы же не едите рис, вам обязательно хлеб подавай, да еще и варенье.

— Сколько же я съел этого варенья?

— В этом месяце восемь банок.

— Восемь? Не помню, чтобы столько я съел.

— Не вы один, вместе с детьми.

— Все равно, не должно было уйти больше пяти-шести иен. — И хозяин с невозмутимым видом принялся один за другим приклеивать к бумаге выдернутые им из носа волоски. Он вырывал их прямо с мясом, и поэтому они стояли на бумаге прямо, как воткнутые иголки. В восторге от неожиданного открытия хозяин подул на них изо всех сил, но волоски прилипли очень прочно и никак не хотели улетать.

— Ишь ты какие упрямые, — буркнул хозяин и начал дуть еще сильнее.

— И не только варенье, — продолжала хозяйка. От возмущения на щеках у нее выступили красные пятна. — Еще кое-что нужно было купить.

— Может быть, может быть, — ответил хозяин, снова засовывая пальцы в нос. Волоски были самых различных цветов: рыжие, черные, а один попался даже белый. Хозяин был этим немало удивлен и вовсю таращил на него глаза. Потом, зажав его между пальцами, поднес к самому лицу жены. С криком: «Фу! Гадость какая!» — та оттолкнула его руку.

— Да ты только посмотри, у меня в носу растут седые волосы. — Хозяин казался страшно взволнованным. Даже хозяйка, не выдержав, рассмеялась и поспешила уйти обратно в столовую. На экономические проблемы она, видимо, махнула рукой. А ее муж снова принялся за своего Тэннэн Кодзи.

Хозяин, которому при помощи волоска удалось прогнать жену, с облегчением вздохнул, как бы говоря: «Ну, теперь можно работать спокойно», — и каждый раз, выдернув волосок, порывался что-то написать, но у него так ничего и не получилось. Наконец он произнес:

— «Ест печеный батат» здесь совершенно лишнее, придется убрать, — и вычеркнул эти слова. — «Воскурю благовония» тоже звучит слишком неожиданно, выбросим, — без всякого сожаления вынес он себе письменное порицание. Осталось только одно предложение: «Тэннэн Кодзи — это человек, который изучает воздушное пространство, читает „Луньюй“». «А так слишком коротко получается, — подумал хозяин. — Ох, и морока, пусть уж это будет не рассказ, а просто эпитафия». Помахал он в воздухе кистью и начал усердно рисовать в верхней части листа орхидею — жалкое подобие рисунка автора на полях. Весь его огромный труд до единого иероглифа пошел насмарку. Тогда он перевернул лист и написал что-то совершенно невразумительное: «В воздушном пространстве родился, воздушное пространство исследовал, в воздушном пространстве умер. Ах, воздушный, ах, пространственный Тэннэн Кодзи!» И тут пришел Мэйтэй. Наверное, Мэйтэй не видел никакой разницы между своим домом и домами чужими, потому что всегда входил бесцеремонно, даже не постучавшись. Более того, были случаи, когда он неожиданно вторгался с черного хода. Еще при рождении он потерял все качества добропорядочного человека — стыд, совесть, стеснительность, застенчивость. Не успев сесть, он спросил хозяина:

— Никак опять великан Тяготение?

— Уж не думаешь ли ты, что я все время только и пишу что о великане Тяготении? Сочиняю эпитафию Тэннэн Кодзи, — многозначительно ответил хозяин.

— Тэннэн Кодзи — это такое же посмертное имя, как и Гудзэн Додзи [52]? — как обычно наобум спросил Мэйтэй.

— А разве такое тоже есть?

— Навряд ли, но я сначала было подумал, что ты имеешь в виду именно его.

— Гудзэн Додзи… Нет, такого имени я не знаю. А вот кто такой Тэннэн Кодзи, ты знаешь.

— Кто же вообразил себя Тэннэн Кодзи?

— Я говорю о том самом Соросаки, который после окончания университета поступил в аспирантуру и занялся исследованиями по теме «Теория воздушного пространства», но отдавал учебе слишком много сил и умер от перитонита. Ведь Соросаки был моим близким другом.

— Ну и прекрасно, что он был твоим другом, я не вижу в этом ничего плохого. Но кто переименовал Соросаки в Тэннэн Кодзи? Чьих это рук дело?

— Я. Я назвал его так. Это не то что вульгарные имена, которые обычно дают монахи, — самодовольно произнес хозяин, словно «Тэннэн Кодзи» и правда было необычайно элегантным именем. Мэйтэй засмеялся и потянулся за рукописью:

— А ну-ка, покажи мне эту эпитафию. Что такое?… — И громко прочитал: — «В воздушном пространстве родился, воздушное пространство исследовал, в воздушном пространстве умер. Ах, воздушный, ах, пространственный Тэннэн Кодзи!» Действительно неплохо, именно такая эпитафия подходит для Тэннэн Кодзи.

— Конечно, хорошо, — радостно вторил ему хозяин.

— Высечь эту эпитафию на камне, что кладут в кадушку с маринованной редькой, а потом отнести за ограду храма, пусть там лежит, как те камни, которые поднимают люди, чтобы испробовать силу. И красиво, и о Тэннэн Кодзи напоминать будет.

— Я так и собирался сделать, — совершенно серьезно ответил хозяин. Потом добавил: — Извини, пожалуйста, я сейчас же вернусь, а ты пока поиграй с кошкой, — и, не дожидаясь ответа Мэйтэя, вдруг поднялся и вышел из комнаты.

Мне совершенно неожиданно поручили развлекать Мэйтэй-сэнсэя, а поэтому нельзя было сидеть с угрюмым лицом. Я приветливо заулыбался и попробовал было взобраться к гостю на колени, но тут он сказал: «Ого, и растолстел же ты, а ну», — и, бесцеремонно схватив меня за загривок, поднял вверх. «Э-э, а задние лапы-то у тебя болтаются, не ловишь ты, видно, крыс… Как, хозяюшка, ловит ваш кот крыс?» — обратился он к сидевшей в соседней комнате хозяйке. Видно, моего общества ему было недостаточно.

— Какие там крысы. Вот танцевать с дзони во рту — это он умеет, — неожиданно раскрыла хозяйка мой старый грех.

Я продолжал болтать лапами в воздухе и не знал, куда деваться от стыда. А Мэйтэй все не отпускал меня.

— По морде можно догадаться, что он танцор. Хозяюшка, а физиономия-то у вашего кота прехитрющая. Он очень похож на кошку Нэкомата, которую я видел в одной старой книжке с картинками. — Болтая всякую несусветную чушь, Мэйтэй изо всех сил старался втянуть хозяйку в разговор. Та с досадой отложила свое рукоделие и вошла в гостиную.