Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех святых. Перстень с волком

• Название: Дитя Всех святых. Перстень с волком
• Автор: Жан-Франсуа Намьяс
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-13546-4

XIV век, Франция. Герою романа, рожденному в последний час ночи Всех святых, предсказано, что он проживет сто лет. И все эти сто лет по пятам за ним будет идти смерть. Она будет преследовать его во Франции и Англии, которые ведут войну, в Италии, где он отстаивает честь семьи на «божьем суде», и чуть не настигнет его, когда он попадет в плен к сарацинам.

---

И Франсуа безотлагательно принялся за дело. Ему недоставало физической активности. Его тело всегда испытывало потребность трудиться. А он уже столько месяцев оставался бездеятелен. Он отыскал отца настоятеля и попросил дать ему любую работу, требующую применения силы. Священник, обрадованный тем, что тот здоров и даже выражает желание быть полезным, доверил ему работу землекопа и могильщика.

Месяцы и годы Франсуа де Вивре перекапывал землю Валь-де-Бенедиксьон для нужд живых и умерших. Он был на правильном пути, и каждый прошедший день придавал ему уверенности.

Он работал лопатой и киркой, и всегда перед глазами у него было два кольца. Это видение, ни на минуту его не покидавшее, стоило больше, чем все рассуждения. Он был человеком льва и человеком волка, человеком красного поля и человеком черного поля, поскольку обе его руки трудились ради одной цели.

Физическая работа была его способом рассуждать; перед лицом неизвестности он действовал. Разве не таким был он всегда? В момент смерти матери он рыл ей могилу, в то время как Жан внимал ее последним словам.

Возвращаясь каждый вечер к себе в келью, доведенный до изнеможения, Франсуа чувствовал себя хорошо. Он произносил молитву и тотчас же засыпал. Он не испытывал никакого страха, что тревожные мысли настигнут его, что его станут преследовать кошмары. Он думал о завтрашнем дне, который будет подобен дню только что завершенному.

Даже работа могильщика не была ему в тягость. Он любил общество мертвых. Это были соседи Жана, и он чувствовал свою близость к ним. Зарывая их в землю, он разговаривал с ними. Он просил их передать брату привет.

В конце концов, он пришел к мрачной мысли, которая, впрочем, нисколько его не огорчила: он оказался здесь, чтобы измениться внутренне. И в течение всего этого времени Жан тоже изменялся — по-своему: он разлагался в своей могиле. Они всегда были очень близки, так близки, как только возможно. И по ту сторону смерти брат стал ему еще ближе. Когда Жан подаст ему знак, сообщая, что уже превратился в скелет, в нем, Франсуа, тоже завершатся необходимые изменения. Он будет готов…

***

24 июня 1392 года, четыре с половиной года спустя после своего появления в картезианском монастыре, возвращаясь в келью с лопатой и киркой на плече, Франсуа вдруг вспомнил одно из четверостиший книги. Он даже прочел его вслух:

— Часть людей обольщается жизнью земной,
Часть — в мечтах обращается к жизни иной.
Смерть — стена. И при жизни никто не узнает
Высшей истины, скрытой за этой стеной [21].

У Франсуа всегда была неважная память. Еще в детстве он с большим трудом запоминал молитвы. Это стихотворение он в свое время прочел вместе с другими, но то, что он вспомнил его вот так и дословно, казалось просто чудом! Или, вернее…

Знак! Это знак от Жана! Именно брат заставил его вспомнить это четверостишие. 24 июня, в свой праздник, он приказывал ему захмелеть и увидеть все самому.

Франсуа отправился к настоятелю картезианского монастыря Валь-де-Бенедиксьон, горячо поблагодарил за гостеприимство и сообщил ему, что завтра утром он уезжает. Затем спустился в винный погреб.

Он выбрал бочонок вина и направился к крытой галерее. Оказавшись в своей келье, вынул пробку и стал пить. Он пил торопливо, большими глотками, ибо не ставил целью получить удовольствие от вина. Речь шла и не о том, чтобы напиться пьяным, но о том, чтобы через опьянение попасть в таинственный край, где брат назначил ему встречу.

Перед его глазами все поплыло, и тут он вспомнил: черный кожаный мешочек, порошок, вызывающий галлюцинации… Не настал ли момент воспользоваться им?

Франсуа поднял плиту, под которой был спрятан мешочек. Он лежал рядом с книгой. «Нужно совсем немного», — сказал тогда монах.

Франсуа насыпал в стакан порошка, налил еще вина и залпом проглотил. Он почувствовал, что поднимается какой-то вихрь и уносит его. Спотыкаясь, он проделал короткий путь, отделяющий келью от могилы брата, и опустился на колени. Книгу «Четверостиший» он не выпускал из рук.

Сгущались сумерки. Синее небо было сумрачным, с небольшими розоватыми облачками. Пробили два удара вечерни. Монахи выходили из келий со свечами в руках и шли к службе. Они нисколько не удивились, увидев Франсуа на коленях на могиле брата. Они уже знали о его предстоящем отъезде и думали, что он пришел проститься.

Франсуа тоже видел, как они один за другим покидают внутреннюю галерею. Когда из глаз скрылся последний, он пошел по плитам вдоль стены и лег на спину. Голова кружилась все сильнее. Он открыл книгу наугад и прочел при последних отблесках дневного света:

— Жизнь уходит из рук, надвигается мгла,
Смерть терзает сердца и кромсает тела… [22]

Головокружение было слишком сильным. Листки выскользнули у него из рук, и он уснул, не закончив четверостишия.

***

Франсуа проснулся оттого, что чья-то рука трясла его, пытаясь разбудить. Ему понадобилось время, чтобы понять, где он находится. Но он все-таки вспомнил: это был парижский трактир «Старая наука», где он встретил Жана. Впрочем, брат был здесь же, рядом с ним, за тем же столом, где они когда-то заснули. Помещение было пусто.

Жан снова встряхнул его. На этот раз Франсуа ясно увидел брата. Одетый в черное, он был в расцвете своей студенческой юности, не то чтобы красивый, но очень привлекательный: бледное лицо с выпуклым лбом, живые глаза и длинные черные волосы, обрамляющие тонзуру.

— Проснись, уже утро!

Франсуа чувствовал себя неважно.

— Мне плохо!

— Это вполне естественно — после того, что ты проглотил. Поторопись, у нас много дел!

— Каких? Гулять по Парижу?

— Нет, навестить мертвых.

Жан прошел в угол комнаты и вернулся с каким-то золотым предметом в руках. Франсуа узнал фальшивый ковчежец, который брат показывал студентам, говоря, будто в нем хранится великая тайна, и который затем разбил на тысячи осколков.

— Он цел?

— Как видишь.

— Где мертвые?

— Здесь.

— Так ларчик не пуст?

Жан не ответил. Он открыл ковчежец, и наступила тьма. Ни единого луча света сквозь густой туман.

— Смотри, вот они!

Вдалеке появились мертвые, теряясь в глубине пейзажа, которого Франсуа не мог рассмотреть. Скелеты шли тесными рядами, как воины в бой. Иногда попадались совсем маленькие — то были дети… Они шествовали нескончаемым потоком. Жан показал рукой на их процессию.

— Ты никогда не задумывался над тем, насколько мертвых больше, чем живых? Представь себе, сколько их было после Адама и Евы! Это похоже на море. Вы, живые, — всего лишь последняя волна, несколько капелек пены на гребне для равновесия; нас же, мертвых, неисчислимое множество. Когда через несколько мгновений вы разобьетесь о песок, мы вдохнем вас, и вы к нам присоединитесь.

Франсуа охватила внезапная тревога. Брат заметил это и положил ему руку на плечо.

— Успокойся, все они сюда не придут. Ты увидишь только семерых, включая и меня. И у всех нас есть одна общая черта, которая нас объединяет, и тебе это будет приятно.

— Какая?

Жан исчез, и в тумане ответил его невидимый голос:

— Мы любили тебя…

***

Атмосфера нереальности усиливалась. Поднимался розоватый туман, а воздух наполнялся затейливыми ароматами, которые жгли в кадильнице. Разливалась медленная нежная музыка. Франсуа показалось, что он очень долго простоял один в этих райских кущах.

Наконец из тумана выступил какой-то силуэт. Это была Жилетта из Берси. На ней было голубое платье с декольте, прикрытым куском муслина, который скорее подчеркивал, чем скрывал ее грудь. Вокруг шеи у нее обвивался золотой поясок, на котором она повесилась и который казался теперь странным украшением.

— Жилетта!

Казалось, Жилетта не идет, а скользит по воздуху.

— Ты вспомнил меня! Я боялась, что ты забыл.

— Как я мог забыть тебя?

Молодая женщина протянула ему руку.

— Ты пригласишь меня танцевать?

Франсуа тотчас же согласился, и они сделали первые па танца.

— Мы одни?

— Да, как в летаргии. Я была так счастлива тогда, а потом ты обрел память, и я стала несчастна.

Музыка становилась все мелодичнее, а улыбка Жилетты — все нежнее, но Франсуа чувствовал себя плохо.

— Помнишь тот день, когда ты вернулся в Париж с королем Иоанном, чтобы присутствовать на Те Deum в соборе Парижской Богоматери?

— Не говори мне об этом!

— Ты был со своей невестой, а я смотрела на тебя из окна. Но ты не поднимал глаз на наше окно. Ты должен был уехать, а мне оставалось только принять твое решение. Я не просила у тебя даже слова прощания. Я просила у тебя лишь единственного взгляда. Один только взгляд, всего-навсего взгляд — и я бы не покончила с собой.

— Жилетта!

— После церемонии вы поднялись в дом и обнаружили меня. Ты закричал от ужаса. Но это из-за нее. Повешенная — не то зрелище, которое следует показывать невесте, особенно когда она знатна и красива!.. Ты закричал, Франсуа, но не заплакал. Одна слеза, единственная слеза, смыла бы твою вину.