Иван Наживин - Софисты

• Название: Софисты
• Автор: Иван Наживин
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-300-00243-7, 5-300-00233-X

Иван Федорович Наживин (1874—1940) — один из интереснейших писателей нашего века. Начав с «толстовства», на собственном опыте испытал «свободу, равенство и братство», вкусил плодов той бури, в подготовке которой принимал участие, видел «правду» белых и красных, в эмиграции создал целый ряд исторических романов, пытаясь осмыслить истоки увиденного им воочию.

---

XXII. «ИЛЛЮМИНАЦИЯ»

Время от 530 до 400 английские историки называют без всякого смеха «age of illumination». Многие предрассудки, уцелевшие от древности, говорят они, были разрушены в это время, но они точно не замечают, что не только в этот «век иллюминации», но и всегда это устранение старых предрассудков неизбежно сопровождается воцарением предрассудков новых: чем мощи Ленина лучше мощей старых митрополитов московских, не докажет никто. По мнению ученых, эта «иллюминация» распадается надвое около — грубо говоря — 450: как раз в эти годы проявляется известная реакция против философии и науки ионической школы. Некоторые мыслители, вроде Анаксагора, еще катятся по старой тропинке, но уже выдвигается блистательная, по их мнению, атомистическая теория, выработанная Левкиппом, и Демокрит, окруженный папирусами и трупами животных, уже трудится над ее укреплением, сидя у себя в Абдере. Тут жизнь выдвигает софистов — ну, и так далее…

Историки дают нам достаточно яркие доказательства тому, как в это время «ум человеческий пытался утвердить свое господство во всех областях жизни». Война в это время была нормальным состоянием всех этих крошечных городков-государств, а промежутки мира — подготовкой к новой войне, как всегда, даже в те века, которые довольно развязно претендуют на совершенно уже исключительную и уже окончательную, по-видимому, «иллюминацию».

Уступая Спарте, афиняне отпускают их пленников с о. Сфактерии. Спарта, конечно, видит в этом признак слабости, поднимает нос и требует очищения Пилоса. Афины начинают подумывать: не поставить ли во главе пелопоннесской коалиции дружественный им Аргос, старого соперника Спарты, который был теперь силен именно потому, что не принимал участия в этой десятилетней бойне. Но в Аргосе, увы, идет внутреннее баламутство: аристократия борется с демократией. И вот начинается:

Конференция в Аргосе…

Конференция в Коринфе…

Конференция в Спарте…

Конференция в Фивах…

Конференции эти — они стоили денежек — происходили совершенно так же, как и в другие, более счастливые времена[23], съезжались люди, разговаривали, затем, выходя с конференции с веселыми улыбками, сообщали всем, что они «чрезвычайно довольны достигнутыми результатами» и — озабоченно выискивали город, в котором можно было бы устроить для всеобщего удовольствия следующую конференцию. И Спарта, нарушая договор с Афинами, заключала союз с Беотией. По этому договору Беотия должна была, правда, возвратить Афинам ее Панакт и пленников. Так Беотия и сделала — предварительно разрушив Панакт до основания. Естественно, что когда спартанские фюреры явились в Афины для дальнейших переговоров, они получили не Пилос, а весьма суровый отпор.

Алкивиад и другие менее обаятельные фюреры действовали. Не в силах высадить туповатого, но благоразумного Никия из вожаков консервативной партии, Алкивиад примыкает к радикалам, вполне ясно отдавая себе отчет, что это решительно все равно. Дед его был спартанским выходцем, — проксенос — но так как Спарта отвергла теперь услуги Алкивиада в переговорах с афинянами и предпочла ему серенького, без всяких фейерверков Никия, Алкивиад чрезвычайно оскорбился и стал всячески вредить Спарте.

Вторжения не было уже три года. Аттика уже обстроилась и засадила вновь уничтоженные сады и виноградники. Спарте мир тоже был очень нужен. Но Алкивиаду он был совершенно не нужен: Спарту ему надо было раздавить обязательно. Никий упрямо стоял на своей позиции: только оборона и ничего дальше! Демократия не знала, за кем же ей идти и, пораздумав, мудро решила идти за… обоими и избрала стратегами на будущий год обоих. Алкивиад, понятно, увидел в этом некое поощрение своим воинственным замыслам и отправился в Пелопоннсс баламутить: ссорить племена, заключать союзы, расторгать союзы и все, что полагается. В Мантинее была собрана, понятно, очередная конференция, которая кончилась так, как и многие другие конференции потом, в более счастливые времена:

— Но что же, господа, мы разговариваем о мире?.. — сказали депутаты Коринфа. — Аргос и Эпидавр уже дерутся!..

Естественно, что Спарта сейчас же двинула свои войска устанавливать мир и справедливость, — на этот раз была собрана грозная сила в двадцать тысяч гоплитов — Афины выступили со своим флотом, а Никий стоял за мир, и так успешно, что Алкивиад на выборах на следующий год провалился. Агий, царь спартанский, ворвался в Арголиду со своими гоплитами. Начались наступления, отступления, переговоры, обвинения в измене, грянула битва при Мантинее, спартанцы с союзниками разбили афинских союзников наголову и снова «слава» Спарты поднялась до облаков…

Чтобы еще более эту славу укрепить, Агий, царь спартанский, снова повел вскоре своих гоплитов на врага. Его встретил вновь выплывший Алкивиад, но неудачно: аристократия Аргоса, стоявшая за Спарту, испортила ему всю музыку. Нарушив договор с Афинами, Аргос заключил договор — конечно, на пятьдесят лет — со Спартою. Вслед за Аргосом от Афин отпал вертячий Пердикка, а за ним и халкедонцы. Но очень скоро в Аргосе демократы восстали и в уличном бою разбили своих собственных аристократов. Спарта бросилась своим приятелям, аристократам, на помощь, но уже на пути узнала, что часть аристократов зарезана, часть изгнана, а часть забилась в тараканью щель и не дышит. Конечно, сейчас же конференция, на которой Коринф отказался участвовать в карательной экспедиции против Аргоса, и Аргос вновь заключил союз с Афинами против Спарты — тоже на пятьдесят лет! Теперь Аргос не хотел уже главенствовать на Пелопоннесе, только бы сохранить свою независимость. Алкивиад подсказал им мысль, что для этого было бы хорошо соединить Аргос со своей гаванью стенами, как в Афинах. Мысль его была принята с таким восторгом, что все население, до женщин и детей, бросилось на постройку стен, Афины прислали мастеров, но пришли спартанцы, перерезали строителей, стены разрушили и ушли. Аргос ответил вторжением в Спарту, а Алкивиад увез в ссылку всех сочувствующих Спарте олигархов. Аргос опять вторгся в Спарту, а Алкивиад помогал им, опустошая страну с моря.

Предаваясь этим разумным развлечениям на стороне, афиняне деятельно продолжали иллюминовать свое время и дома: на утесе, пониже Парфенона, был закончен храм Нике Аптерос, Афине Победительнице, и началось восстановление и расширение Эрехтейона, было учреждено новое празднество в честь Гефеста и с помощью Софокла, поэта, установлен новый культ Асклепию, а философ Диагорас из Милоса за атеизм был поставлен вне закона, Алкивиада — несмотря на декрет, изданный во время восстания Самоса и запрещавший высмеивать на сцене живых лиц, декрет не соблюдавшийся настолько, что уже три года спустя на сцене высмеивали самого «Олимпийца» — «продернули» в театре, Протагор был обвинен в нечестии: оказывалось, что в частной беседе старый философ осмелился высказать мысль, что богов разумом постичь нельзя. И если Никий для того, чтобы подогреть демократию, пышно показал свое благочестие в Делосе, на священном острове Аполлона, то Алкивиад выпустил на олимпийском празднике целых семь четверок, взял все первые призы, пировал там на серебре, а когда вернулся он в Афины, то сам Эврипид составил в честь его, победителя, оду. Торговля по всей афинской империи велась теперь исключительно в интересах Афин, повсеместно введены были ее меры веса, вводилась везде ее монета: царица морей! Только Милос, крошечная дорическая общинка, продолжала сопротивляться уже несколько лет. Афины осадили его вместе со своими союзниками Хиосом и Лесбосом и голодом заставили милосцев признать власть афинской демократии, свободнейшей из республик. И по настоянию Алкивиада — он все больше входил во вкус иллюминации своего блистательного века — там был дан пример другим: все способные носить оружие мужчины были вырезаны, жены и дети их проданы в рабство, а остров был заселен афинскими колонистами.

Не менее весело проводили греки время и в Сицилии и также, как и в коренной Греции, их маленькие софисты старались представить все эти глупости, как какую-то торжественную иллюминацию дрянной истории дрянного и несчастного рода человеческого. И так же, как и в Элладе, там дрался городок с городком и в городке партия с партией: демократы думали, что иллюминацию несравненной Сицилии могут лучше всего устроить все ослы вместе, а олигархи, наоборот, полагали, что с делом куда лучше справятся ослы отборные. И потому.все старались друг друга уничтожить: ослы отборные — ослов рядовых, а ослы рядовые ослов отборных… Афины, желая подставить ножку Сиракузам, влияние которых росло, почли своим священным долгом в дело вмешаться.

— В этом походе я вижу только одно — заговорил перед народом серенький Никий, — это желание молодых возблистать на военном поприще, как они блистали своими четверками и пышной жизнью в Олимпии. Это безумие разбрасывать силы республики по всему свету, когда рядом — могущественный враг, глупо искать новых подданных, когда и свои то и дело восстают! Если даже Сицилия и будет завоевана, то держать остров в повиновении будет очень трудно, а то и невозможно… И пр., как обыкновенно говорят глупые старики. Было слишком ясно, в чей огород бросает камешки Никий, и Алкивиад, весь огонь, поднялся на трибуну. Многие, глядя на него, вспомнили Периклеса. Но если Периклес своим величием и спокойствием напоминал Зевса Олимпийца, то Алкивиад был скорее Аполлоном, летящим в лазури на своей четверке белоснежных коней.