Фред Паронуцци - 10 лет и 3/4

• Название: 10 лет и 3/4
• Автор: Фред Паронуцци
• Издательство: Флюид / FreeFly
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-98358-046-9

Эта книга – забавный путеводитель по миру взрослых, где в роли гида – задорный французский мальчишка. Он расска­зывает обо всем на свете – без недомолвок и запретных тем – так, как это видится с высоты его 10 и 3/4 лет.

С детской прямотой рассуждает он об устройстве мира, о политике и экономике, о людях разных национальностей и разного достатка, о древнейших профессиях и о том, «как стать новым сыном великой страны». О себе, о семье, о друзь­ях и соседях… О мире, который непрестанно учит его жизни. В том числе и на таких примерах, «когда страшненький дядеч­ка отхватывает себе красивую тетечку, и ему потом всю жизнь приходится быть начеку…» И ведь не поспоришь…

Свои смешные и трогательные истории автор адресует взрослым, живо рисуя картинки, которые становятся отправ­ными точками в жизни каждого человека. Все мы родом из детства.

Эта книга поможет вам взглянуть на себя со стороны. Глазами человека, только начинающего жить. Когда все внове, голова не забита штампами, а восприятие свежо и непосредственно. Не правда ли, интересно узнать, что ОНИ о НАС думают?

---

Нана, моя старшая сестра (вообще-то ее имя Фран­суаза, но нам больше нравится называть ее Нана), то­же иногда остается дома, по техническим причинам (у женщин раз в месяц бывает что-то вроде расстрой­ства желудка, только особого, женщинского), и встречает уставших атлетов воздушными пирожны­ми. Девушки – существа хрупкие.

А Жерар, мой старший братец, наш папа и я ежене­дельно носимся наперегонки по ближайшему лесу, временами встречая зайцев и белок, а иногда и вовсе косуль. Мы взбегаем по склонам и спускаемся в низи­ны. Лавируем среди лишайников, прыгаем через ручьи, обдавая друг друга брызгами, увязаем в грязи.

На финишной прямой я всегда вырываюсь вперед, от напряжения стиснув зубы, словно в олимпийской гонке. Проигравшие бегут снова, а победитель спо­койно бродит себе по лесу и собирает орехи, кашта­ны, землянику, ежевику, грибы, яблоки, вишню, ма­лину или совсем ничего, смотря по сезону.

А потом мы возвращаемся домой, и папа своим сильным и красивым голосом исполняет нам первый нумер итальянского хит-парада:

Una mattina mi son'svegliato
О bella ciao bella ciao bella ciao ciao ciao
Una mattina mi son'svegliato
E ho trovato l'invasor' (…)
Mi sepellirai lassu'n montagna
О bella ciao bella ciao bella ciao ciao ciao
Mi sepellirai lassu'n montagna
Sotto l'ombra d'un bel fior (…)
Quest'e il fiore della Rosina
О bella ciao bella ciao bella ciao ciao ciao
Quest'e il fiore della Rosina
Morta per la liberta

Это песенка Розины, молодой девушки, погибшей за свободу. Удивительно красивая песня…

Если на улице идет дождь, мы занимаемся армрестлингом, а Жерар отжимается с грузом на спине, что­бы стать мускулистым и соблазнительным, причем в роли груза обычно выступаю я.

Зимой мы катаемся с горки: стремительно несемся по склону, будто велосипедисты по ущелью Мадлен [7]. Папа смастерил специальные пятиместные санки, и надо видеть, как семейство Фалькоцци на полной ско­рости слетает с трамплина и все кричат одновремен­но, а шапки ближе к финишу уже несутся сами по се­бе – такого вы не увидите даже в цирке Барнума!

В школе некоторые завистники говорят, что у нас не все дома, но мне на них наплевать: у меня есть свои друзья.

Вот, например, Азиз Будуду. Он вообще-то верит в Бога по-своему, поэтому наши отношения с Христом его совершенно не волнуют. Азизу тоже нравится идея бегать назло фашизму, правда, ему приходится срезать утлы – мешает избыточная масса тела. Впро­чем, в финальной гонке я все равно выхожу победи­телем, даже несмотря на то, что теперь с нами бегает Ноэль.

Вас это удивит, но черные не всегда бегают быстрее всех…

* * *

Ноэль – это первый цветной человек, которого я увидел вживую. Я прекрасно помню, как это произошло. Он стоял у доски, рядом с учительницей, весь совершенно черный.

– Дети, – сказала нам мамзель Петаз, – хочу вам представить вашего нового товарища, который при­плыл из Африки… Как тебя зовут, дружок?

– Ноэль, – ответил мальчик.

И тут мне стало смешно, потому что еще даже Дня Всех Святых не было, так что парень явно идет с опе­режением [8], но вслух я решил не острить.

– Сейчас мы подвинем аквариум, и ты сядешь ря­дом с Фредериком, – сказала учительница. Поинте­ресоваться моим мнением она забыла.

Ууу… Предложение училки мне страшно не понра­вилось. С чего это она решила передвинуть аквари­ум? Мне не хотелось выглядеть грубияном, особенно в глазах иностранца из Африки, но разлучать меня с Идефиксом [9] и Джоли Джампер [10], красными рыбка­ми, которых я собственноручно кормил после уро­ков, это уже слишком. Ведь не случайно эти зверюш­ки светятся здоровьем, я же, черт возьми, заботился о них, и притом совершенно бескорыстно!

Возмутиться вслух я не решился, а учительница тем временем поставила аквариум возле книжного шкафа и придвинула к моей парте еще одну – для Ноэля. Мо­жете представить, какую гримасу я состроил в знак протеста против попрания моих гражданских свобод!

Потом мы повторяли таблицу умножения до семи, и оказалось, что мой новый сосед знает ее наизусть. Он сразу поднимал руку, чем несказанно меня бесил: всем было известно, что по математике я прочно за­крепил за собой второе место, после Азиза, и, если этот новенький окажется умнее меня, я стану треть­им – не слишком ли много страданий для одного дня?

Я волновался за Идефикса и Джоли Джампер, кото­рые, небось, подумали, что я умер, и от сознания по­тери горько рыдали в своем аквариуме, – сквозь тол­щу воды выражения их лиц не просматривались, но я очень живо себе это воображал. Я телепатировал, не жалея сил, глаз не сводил с аквариума и в результате получил нагоняй от мамзель Петаз, которая, оказыва­ется, уже две минуты и тридцать секунд спрашивала меня про семью восемь.

В тот день мне вообще не везло…

На перемене весь класс обступил Ноэля, чтобы уз­нать, откуда он приехал. А я назло им пошел играть в шары под каштанами. И всем было на меня наплевать.

Четыре дня я специально его не замечал, хотя жил он в нашем доме на первом этаже и мы каждое утро одной дорогой направлялись к знаниям, но по отдель­ности.

В пятницу вечером я пошел гулять с нашим Псом (мы его прямо так и зовем – Пес), который уже на лестнице испускал удушающие газы. Мне было пору­чено набрать мазута для печки, и, честно говоря, бы­ло страшно, потому что подвал у нас очень темный. Никогда не знаешь, что именно свалится тебе на голо­ву в этом сомнительном месте, ситуация грозит вый­ти из-под контроля, и вездесущие силы зла уже при­таились за дверью, готовые наподдать вам коленом в первичные половые признаки. Но делать было нече­го, настала моя очередь идти за мазутом…

Я повел Пса выгуливаться на фрагменты лужайки, обрамляющие бельевые веревки, – справлять нужду. Пес такой старый, что уже не помнит, чего именно ему хочется, и на всякий случай задирает лапку, а от­туда может и струйка потечь, и кое-что погуще. Иног­да он долго трудится, и что-то в нем гудит, булькает и никак не выходит. И, конечно, заигрывать с девушка­ми, которые проезжают мимо на велосипедах, в этой ситуации непросто. Ну что поделать, Пес не виноват, что вышел из строя.

И вот в ту пятницу на углу дома появился Ноэль со своей собакой, которая выглядела еще хуже нашей: она даже ходить нормально не могла – ее задняя по­ловина лежала на тележке.

– Привет, – сказал Ноэль.

– Привет, – ответил я, как воспитанный человек. Ноэль посмотрел на Пса – тот пукал и никак не мог отважиться на большее.

– У нас в Африке говорят: «Любишь собак, люби и блох», – заметил он.

– У нас в Савойе ничего такого не говорят, но я, ка­жется, понимаю, что они имеют в виду, – ответил я, чтобы не показаться глупым. – А у твоего зверюги что не в порядке?

– У него задница парализована, – объяснил Ноэль, – поэтому мой папа смастерил ему тележку для зад­ницы. Его зовут Кили.

– Ух ты, – воскликнул я. – Это в честь Жана-Клода Кили [11], который выиграл три золотые медали в лыж­ном забеге?

– Да нет, – ответил он. – Мы его просто так назва­ли, для красоты. Я плохо разбираюсь в лыжниках, ни­когда не катался.

– Никогда не катался на лыжах? – удивился я. – И на подъемнике не ездил? И Фризон-Роша в Африке тоже не читают?

– Ну не знаю, я был маленьким, когда мы оттуда уе­хали, мы еще потом жили в Виллербане [12]. Но я бы его с удовольствием почитал, – добавил он.

– Ты бы мне сразу сказал, – с готовностью подхва­тил я. – Как это так, не читать Фризон-Роша!

– Ну спасибо тебе, я почитаю, – ответил он.

А потом он улыбнулся, и я уже не мог на него дуть­ся, потому что в его зрачках заблестели огоньки, на подбородке образовалась ямочка и засверкали осле­пительно-белые зубы, без единой дырки, не то что мои, пломба на пломбе, – меня можно к потолку при­магнитить, как поросенка в мясной лавке.

В эту минуту Пес предложил Кили понюхать свои тестикулы, тот чихнул и разразился жидким стулом. И мне стало смешно, потому что Ноэль разозлился и начал ворчать, что эта грязная псина могла бы подож­дать, пока ее задницу достанут из тележки, – он как-то враз позабыл африканскую пословицу про любовь к собакам и блохам.

Мы очистили тележку листьями салата из садика нашей консьержки, мадам Гарсиа, а потом я расска­зал Ноэлю, как однажды засунул в собачью миску вместе с остатками обеда бабушкин слуховой аппа­рат и как мне страшно влетело, когда Пес его съел. А потом нужно было внимательно наблюдать, что выхо­дит из его задницы, и даже помешивать специальной палочкой, потому что эта штучка оказалась сногсши­бательно дорогой. Так продолжалось три дня, потому что у Пса случился запор, а когда аппарат наконец-то показался, он был весь пожеванный, и промыть его тоже было нельзя, потому что он сложно устроен. Па­па тогда сказал, что было бы некрасиво надеть бабуш­ке аппарат, от которого разит собачьим дерьмом, и мне пришлось покупать новый, из собственных сбе­режений.

Ноэль хохотал так, что у него слезы потекли по ще­кам.

Потом я показал ему стройплощадку, где старшие мальчики целовали девочек языком и лапали под лифчиками, и вспомнил, как братец Жерар с другом Деде каждый год под видом маляров приходили красить трансформатор перед домом мадам Фабрюи, ко­торая все лето загорала на веранде совершенно голая, и, макая облезлые кисти в пустой бидон, разглядыва­ли ее волосатую сумочку.