Сергей Прокопьев - Ёксель-моксель

• Название: Ёксель-моксель
• Автор: Сергей Прокопьев
• Издательство: Издательство ОмГПУ
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-8268-0443-2

К Сергею Прокопьеву определения юморист и сатирик мало подходит. Он прежде всего — писатель. И если литература — зеркало жизни, то его рассказы, безусловно, подтверждают эту истину. Они отражают нашу жизнь, но под самобытным авторским углом. В большей степени Сергей Прокопьев, если так можно выразиться, иронист. Мягкая, беззлобная ирония пронизывает все его рассказы.

Расхожее утверждение, что народ жив, пока смеется над собой, сегодня надо применять осторожно: слишком заигрались, слишком много позволяем над собой смеяться: От щекотки тоже смеются. Таков смех у большинства современных эстрадных юмористов. Рассказы Прокопьева тоже вызывают улыбки и смех, но здесь смех — удивление, смех — восхищение, смех — грусть. Автор любит своих героев и никогда не позволит над ними насмешки.

---

Сергей ПРОКОПЬЕВ ЕКСЕЛЬ-МОКСЕЛЬ

несерьезные рассказы

СТЕРВЯТНИК ИЗ КУРЯТНИКА

ХВОСТАТЫЙ МСТИТЕЛЬ

Приснился мне тихий ужас — будто в бане в противогазе. В то время как я такая слабая на жару, даже в моечном отделении больше пяти минут не выдерживаю — сердце как рыба об лед бьется, а тут вдруг в парной да еще в глазастом наморднике. И две девахи, тоже в противогазах, в четыре веника меня охаживают. Я из-под веников вырваться хочу — глаза на противогазный лоб от нехватки воздуха лезут — и не могу. Всей противогазной головой на выход рвусь, да нижние с верхними конечности не включаются. Лежат пластом и ни тпру, ни ну, чтобы ползти, где дышать можно.

Кое-как проснулась из этого фильма с ужасом. И что вы думаете? В комнате аммиачный угар. Бьет в нос — не продохнуть.

Кот у нас, Филимон, не домашнее животное, а зараза! «Не зараза, а инфекция!» — муж всегда поправляет. Пусть будет инфекция, а все равно — зараза. Хотя и красивый. Лапки беленькие, сам серенький и в тигровую полоску. А уж зверюга — точно как из джунглей.

Облюбовал спать у меня в ногах. Да еще не смей его задеть во сне, потревожить лохматый покой. Разъяренным тигром набрасывается и рвет мое бело тело зубами-когтями. Обнаглел в стельку. Перед противогазной баней как раз жаркий бой выдержала. Задела во сне Филю пяткой — он как вцепится зубами! Еле отбросила пинком. Агрессор лохматый еще длиннее когти выпустил, будто я ему злейший враг, а не кормящая мясом и рыбой хозяйка. На его когти схватила тапочек и с одного удара приземлила зверюгу на пол. Удрал от воспитания! А я провалилась в сон с угарной баней.

Филимон, в отместку за бесцеремонное обращение, устроил мне аммиачный запах. Проснулась я и давай искать, где свершил грязное дело. Как юный следопыт, все углы обнюхала — везде сухо. От безрезультатных поисков перехотела спать. Ладно, думаю, посмотрю пока телевизор… Включила, а экран вспыхнул и погас. Я давай ручки крутить. Вот тут-то и почувствовала, где эта зараза акт возмездия устроил — на телевизоре, в прорези, что на задней стенке. Прямо народный мститель. Как теперь «Санту Бабару» смотреть? Запустила в него тапком, заскочил он на шкаф, рычит, глазами разбойничьими сверкает, а что толку — не работает телевизор. Надо мастера вызывать. Но стыдно… Молила, чтоб с атрофированным носом прислали…

— Двадцать лет работаю, — сказал мастер, выворачивая винты задней стенки, — такого еще не видел. Вы что, телевизор с туалетом перепутали? Или кино кому-то не понравилось?

Кот, говорю, зараза с инфекцией, холера ехидная…

— Вот уж, — обиделся мастер, — не надо с больной головы на здоровую пенять! Кошек, — говорит, — я знаю не хуже телевизоров! Это самое чистоплотное животное, в отличие от собаки и человека.

Мастер попался — кошатник, как клоун Куклачев. У него дома кошек больше, чем четверо детей. Поэтому принялся мне лекцию читать вместо ремонта.

— Вот, говорят, — отложил отвертку, — собака умнее кошки. Так это что — от ума у собак недержание? Ведь гадят на улице, где приспичит? Кошка разве позволит себе посреди дороги? Она — в укромном уголке, и обязательно зароет. А собака, этот друг человека, разве зароет? Еще и на виду у всех норовит! Мол, полюбуйтесь! И побежала довольная! Всех бы перетравил вместе с двуногими хозяевами, которые от своих собак научились. Говорят, человек — царь природы. Этот царь природу лифтов и подъездов так загадил, что на вызова скоро в противогазе придется ходить.

Хлопаю я на эту лекцию глазами, а что ему скажешь? Вдруг Филя со шкафа спрыгивает. Ну-ка, думаю, цапни этого кошачьего философа, чтоб не очень вашего брата расхваливал. Филя чужим не дает себя гладить, дичится, когти в ход пускает.

И вдруг этот хвостатый лицемер сам начал ластиться к мастеру. Ну, пай-котик, да и только. Мурлычет, о ногу трется.

— Разве такой культурный кот может нагадить? — снова завел обвинительную речь мастер.

Я сквозь землю чуть не провалилась. Мастер снял заднюю стенку.

— Фу! — сказал, — хоть противогаз надевай. Ладно, пусть проветрится, завтра зайду. Благодарите котика, так бы вообще ремонтировать не стал.

Я бы его поблагодарила!.. Развернул мастер телевизор на прежнее место и ушел. А этот зверюга, пока я на кухне крутилась, принялся зарывать содеянное. Стыдно перед мастером стало. Пахучие микросхемы — не песок, не нагребешь кучкой, Филимон начал книжками с полки, что над телевизором, забрасывать вонизм. Книга на заднюю панель кинескопа упала, и накрылся наш телевизор окончательно.

— Выкинуть кота, куда подальше, да и дело с концом! — муж говорит. — Со стола таскает! Обои дерет! Еще и телевизор испортил!..

Ничего себе заявочки!

— Тебя самого, — говорю, — тем же концом по тому же адресу. Развыкидывался! Подумаешь, телевизор! Ящик железа! И смотреть по нему, кроме мордобоя да выборов, нечего. Я сама в него скалкой запустить хочу. А тут котик — живая душа! Пусть и зараза с инфекцией, а все равно, — говорю, — только через мой труп!

— Эт точно — сказал муж, — смотреть по телеку нечего. Так что не будем устраивать трупы, пускай живет инфекция.

А что он еще может сказать?

СТЕРВЯТНИК ИЗ КУРЯТНИКА

С легкой руки внука Савельича, Генки, петуха звали Рэмбо. И был он коршуном с гребнем, травоядным хищником дворового масштаба.

Кровожадный характер проявился у Рэмбо с младых когтей. Насмерть задолбал пять собратьев по выводку, основательно проредив подрастающее куриное племя Савельича.

Заматерев в петуха, вообще всю живность во дворе начал держать в страхе. Свиньи, кошки, утки — постоянно испытывали на себе бандитские выходки Рэмбо. Пес Амур, с доброго барана ростом, не стерпел сволочной жизни, ушел со двора куда глаза глядят.

Что живность? Рэмбо людей терроризировал, только успевай раны зализывать. Савельича, особенно его тросточку, побаивался, тогда как Лидку, невестку Савельича и маму Генки, со свету сживал. Она была писклявой и одевалась петухасто — уж если кофточка, то революционно красная или африкански желтая, платья с разрезами и вырезами и разноцветные аж в глазах рябит. Или в шорты, как исподнее моряка, полосатые вырядится, все мясистые лапы, то бишь, ноги, наружу. А уж парфюмерией разило — крылья у Рэмбо заворачивало.

Лидка, приезжая летом на выходные, прежде чем открыть калитку с радостным «здрасьте», искала палку поувесистее — отбиваться от стервятника из курятника. И не расставалась с ней днем и ночью.

Рэмбо подкарауливал лакомую городскую жертву в самых неожиданных местах. Стоило Лидке показаться на крыльце, как начиналась охота. Крылатый паршивец мог налететь с тыла, норовя садануть острым, как гвоздь, клювом в ногу. Или с сараюшки пикирует, целя в лицо. Однажды подловил Лидку, когда та за домом цветник пропалывала, сидя на корточках. Бдительность среди анютиных глазок, пионов и другой красоты притупила, палку антипетушиную выпустила из головы и рук. Рэмбо только это и надо, вихрем налетел глаз выклевать. Эмоции от злости перехлестнули, промазал, в щеку угодил. Раненая Лидка отскочила в тупик между домом, забором и бочкой с водой. Из щеки кровь. Больно. А травоядный хищник и не думает убегать. Неудача лишь раззадорила. И боевая диспозиция лучше не придумаешь — в капкане жертва, убегать некуда. Один выход и тот под контролем Рэмбо, который твердо наметил лишить Лидку глаза. Взлетел на бочку, напружинился, в зрение противника метит. Бандюга, одно слово. Лидка верещит на все село, жить окривевшей перспектива не прельщает. Во время очередной атаки Лидка в отчаянии новую крепдешиновую блузку с себя сорвала, загородила зрение. Пикирующий Рэмбо вцепился в преграду. Намертво. Вниз головой висит, блузка под когтями трещит… Вместе с новой блузкой зашвырнула Лидка террориста в курятник.

— На суп давно зарубить надо! — плакалась Савельичу, разглядывая порванную, всю в курином помете блузку…

Свекор наотрез противился раньше времени лишать Рэмбо головы.

— А кто будет хохлаток топтать? — возражал на ворчание невестки. — Он пусть и варнак, а свое дело туго знает. У несушек показатели — хоть на выставку. В количественном и качественном разрезе. Яйца утиных габаритов…

Отправить кровожадного Рэмбо в курятник на пожизненное заключение Савельич тоже не соглашался. Во взглядах на скотоводство следовал железно-гуманитарному принципу: животина должна демократически развиваться, а не в загоне. Хочет курица в курятник — добро пожаловать, надумалось свинье в сараюшку — без проблем. Но и в обратную сторону — в любое время дверь настежь. И собак Савельич на цепь не цеплял. Живность имела все права на свободу личности.

В тот год свиноводство в хозяйстве было представлено Васькой с Борькой. Добрые были хряки, из породы — свинья везде лужу найдет. Что один, что другой вечно ходили со следами грязи на упитанных боках и справных мордах. И отвечали взаимностью на гуманизм хозяина, обожали сопровождать его в сельмаг. Картинка была загляденье. Савельич целеустремленным и торопливым командором, припадая на одну ногу, пылил впереди, следом веселой рысью, тряся жиром, спешили хрюканы. Причем, строго в кильватере Савельича. Не отвлекаясь на лужи и другие сладкие соблазны. Кто-нибудь из встречных односельчан обязательно спросит, завидя дружную компанию: на троих соображаете?