Наталия Роллечек - Деревянные четки

• Название: Деревянные четки
• Автор: Наталия Роллечек
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Детская проза
• Год: 1976

Автобиографическая повесть польской писательницы, разоблачающая реакционную сущность различных католических организаций, которые уродуют судьбы молодежи.

---

Дама долго и молча рассматривала свое платье.

– У пани нет христианской покорности, – наконец заключила она, поднимаясь со стула. – А без покорности нет и подлинной просвещенности. Вот почитайте житие благословенной Аниели Салявы. Это просветит вас.

Гостья положила на стол книгу в черной обложке и, стоя уже в дверях, нехотя добавила:

– Завтра пани пусть сходит по адресу, который я оставила в книге. Госпожа баронесса Р., председательница «Католического действия», изъявила желание познакомиться с пани.

Ошеломленная мать горячо благодарила посетительницу.

Когда дама выходила, мы заметили на пятке ее чулка большую круглую дыру. И от этого почему-то почувствовали с Луцией громадное удовлетворение, а скорее – злорадство.

Однако наш триумф был кратковременным. Уже в следующую минуту гостья продемонстрировала свое несомненное превосходство. Она задержалась на пороге и сказала порицающе:

– Когда рассматривались заявления подопечных, то пани председательница выразила недоумение тем, что вы, живя вполне прилично, так упорно добиваетесь отправки за город обеих старших дочерей. Это в то время, когда столько по-настоящему нуждающихся детей проводят лето в сточных канавах и подвалах!

И, не давая матери возможности сказать слово, она сделала короткий жест рукой:

– Об этом пани, однако, уже сама расскажет госпоже баронессе. В мою обязанность входило только проинформировать пани.

На другой день мать старательно причесалась, вычистила порыжевшую шляпу и, готовая уже идти, присела возле стола. Нам показалось, что она хочет собраться с мыслями, и, чтобы ей в этом не помешать, мы тихонько сидели на кровати, устремив глаза на половик. Из-под полуприкрытых век по лицу матери бежали слезы. Луция, сильно побледневшая, сорвалась с места, намереваясь, видимо, подбежать к ней. Но мать быстро вытерла слезы, накинула на шею косынку и вышла. Мы бросились к окну и высунули головы. Мать не обернулась…

Католическая филантропия брала под свой прицел только туберкулезных, бараки и лохмотья. Мать прекрасно знала об этом. Но всё-таки, надев свой лучший жакет, скромная и покорная, она решилась пойти и попытать счастья, преклонив голову перед могуществом «Католического действия».

А несколькими днями позже, сопровождаемые матерью, мы с Луцией стояли в комнате, которая показалась мне громадной, и восторженно осматривались по сторонам.

Старинные картины, темные панели на стенах, ряды книжек с золочеными корешками, наконец, галерея, полная яркого солнечного света, – всё это действовало на воображение, волновало.

– Итак, значит, вы…

Голос был звонкий. Перед нами стояла худощавая, одетая во всё черное дама. Ее испытующий взгляд из-под очков вселял в нас страх. С огромным трудом выдавили мы из себя: «Здравствуйте…»

– Вот привела своих девочек, – сообщила мать, и глаза ее оживились, заблестели.

– Эта, что постарше, – Луция, да?… Очень, очень бледна! А как у нее с легкими?

Не один раз уже точно такой же вопрос приводил к тому, что мы так никуда и не попадали на время летних каникул. И эта хозяйка дома тоже, конечно, имеет детей и так же, как другие, оберегает их от инфекции. Вот почему она смотрела на Луцию столь подозрительно.

Мать, услышав вопрос хозяйки дома, покраснела и начала лихорадочно отыскивать что-то в своей сумочке.

– Я принесла рентгеновский снимок, как госпоже баронессе это было угодно. Очаги у нее уже обызвестковались…[12]

И мать протянула даме плотный кусок пленки, который тут же был положен госпожой баронессой на столик, в стороне от прочих бумаг.

– Отъезд состоится через неделю, – коротко сообщила баронесса. – Пусть пани оденет своих дочерей потеплее, поскольку им придется ехать от станции открытой повозкой. Кроме того, нужно будет перед отъездом взвесить их и вес записать. Это понадобится в дальнейшем для определения того, сколько прибавят девочки в весе за время каникул.

Таким образом, мы узнали, что известная в городе широкой благотворительной деятельностью госпожа баронесса возьмет нас на каникулы в свою летнюю резиденцию.

С этой минуты, радостные и возбужденные, мы то и дело вслух делились друг с другом своими предположениями и мечтами, горячо обсуждая предстоящую в нашей жизни перемену.

– Ты знаешь, мы наверняка получим там отдельную комнатку!

– Да. И, может быть, даже с балконом, – с энтузиазмом поддерживала я Луцию. – Тогда на нем можно будет лежать в шезлонге…

– Так, как в Закопане,[13] когда я была больна, – помнишь?

– Возможно. Но в Закопане была веранда, а не балкон. Как ты думаешь, она будет голубая или еще какая-нибудь?

– Кто?

– Ну, наша комнатка…

Луция хмурила в задумчивости свои узкие, длинные брови.

– Наверно, светлая. Ведь мы пока считаемся детьми… Это ты, конечно, а я-то уж нет, – быстро поправилась она. – Будут в нашей комнатке две кровати, туалетный столик, стол, маленькая кушетка, три стульчика… – скрупулезно перечисляла Луция. – Стены обиты ситцем с цветочками или выкрашены какой-нибудь светлой краской. В комнатах для приглашенных гостей – ковры, кресла, картинки на стенах… Однако мы будем так себе, самыми обыкновенными гостями. Кушать каждый день будем за общим столом. Поэтому ты должна отучиться чавкать во время еды…

– Ну, подумаешь – общий стол, – пренебрежительно ответила я на замечание Луции. – Председательница говорила маме, что там есть огромный парк. Будем вместе с ее детьми бегать наперегонки, играть в серсо[14] и мяч. Только бы не были они намного младше нас!

Луция покрутила головой:

– Я не хочу бегать. Я лучше лягу в парке на одеяло и буду смотреть сквозь ветви деревьев на небо.

…Измученные, пропотевшие насквозь, высадились мы на маленькой станции. На привокзальной площади стояла пролетка с кучером, одетым в ливрею. Баронесса, которая приехала с тем же самым поездом, что и мы, но только в вагоне второго класса, уже поджидала нас в экипаже. Рядом с нею сидела долговязая, одетая во что-то серое панна весьма неопределенного возраста: по внешнему виду ей можно было дать с одинаковым успехом и двадцать с небольшим, и все тридцать лет. Голова, опущенная вниз, узкое лицо с узкими, бледными губами и узким, длинным носом, полуприкрытые веками глаза – всё это носило на себе печать безграничной покорности и христианского смирения.

Баронесса, кивнув головой в ответ на наш поклон, показала на место возле себя.

– Младшая поместится и здесь. А Луция сядет рядом с кучером.

Пролетка двинулась. Поначалу я внимательно рассматривала поля, хаты, коров, пощипывающих на выгонах траву, считала проплывавшие мимо деревья и оборачивалась с удивлением на ободранных ребятишек, стремившихся догнать нашу пролетку. Но по мере того, как время шло, а цели нашего путешествия по-прежнему еще не было видно, всё это начало мне надоедать. С Луцией, сидевшей ко мне спиной, разговаривать было трудно, а ни одна из паней на мои слова не отзывалась. Песчаная, ухабистая сельская дорога начала казаться мне бесконечной. Поскрипывание колес, шелест придорожных ракит, пыль, равномерное подпрыгивание экипажа навевали на меня дремоту. Набравшись смелости, я спросила негромко:

– Далеко еще до дому?

– Да, – коротко, злобно скрипнула долговязая панна, и ее узкие губы вновь плотно сомкнулись.

Испуганная ее тоном, я уселась поглубже внутрь пролетки. Еще два раза я о чем-то спрашивала, но никто не ответил. Мне страшно хотелось спать, веки у меня так и слипались… Горизонт вращался, как огромное колесо, в центре которого находилась я, а сбоку от меня – два молчаливых лица. Одно – покорное, с бледными щеками, другое – энергичное, с пронизывающим, испытующим взглядом. От кучера, от его ссутулившейся спины остался только квадрат. На высоте его локтя покачивалась на белой шее темноволосая голова Луции.

Я открыла глаза, когда повозка сворачивала с проселочной дороги в тенистую аллею. Неожиданно открывшийся впереди пейзаж привел меня в восторг. Аллея уходила в глубь парка. Густо разросшиеся каштаны дугой обступили белые стены трехэтажного дома. Перед фасадом здания, Украшенного четырьмя колоннами, в лучах солнца пламенели ряды благоухающих цветов, посаженных в огромные вазоны. Зеленый, гладкий, как спокойная поверхность пруда, газон был в алой от цветущих роз и бегоний окантовке.

– Панна Янина будет вашей опекуншей, – сообщила нам баронесса, вылезая из пролетки. – Янко, проводи их наверх!

С сильно бьющимися от волнения сердцами поднимались мы следом за панной Яниной по лестнице.

Вот второй этаж. Ковры, зеркала, картины – как в музее! На третьем этаже – холодная штукатурка ничем не прикрытых стен, пол из грубых, кое-как отесанных досок. Наша опекунша подошла к дверям в конце коридора и нажала на ручку:

– Это – ваша комната. Воду найдете в кувшине, мыло – в ящике стола. Когда умоете руки, сойдете вниз. Обед будет через полчаса.