А. Сахаров (редактор) - Петр Великий (Том 1)

• Название: Петр Великий (Том 1)
• Автор: А. Сахаров (редактор)
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87994-053-5

Преобразование патриархальной России в европейскую державу связано с реформами Петра I. Это был человек Железной Воли и неиссякаемой энергии, глубоко сознававший необходимость экономических, военных, государственных, культурных преобразований. Будучи убеждённым сторонником абсолютизма, он не останавливался ни перед чем в достижении цели. Пётр вёл страну к новой Жизни, преодолевая её вековую отсталость и сопротивление врагов.

---

При напоминании об Азове взор царя ещё больше загорелся.

— Точно, Азов с Божьей помощью добыли… А немало в оной виктории нам помогли черкасские люди — хохлы… Жаль, что не вызвал их регимента[135] два-три под Нарву, — говорил царь, что-то ища в боковом кармане своего кафтана.

— Ты что, государь, ищешь? — спросил Меншиков.

— Да выметку из походного журнала, что прислал мне гетман Мазепа[136].

— Она у меня, государь, с письмом Кочубея.

При имени Кочубея у Ягужинского дрогнуло сердце. Он вспомнил его дочь, Мотреньку, которую видел три года тому назад в Диканьке и образ которой, прекрасный, как мечта, запечатлелся в его душе, казалось, навеки.

— Ты велел мне спрятать её, чтоб прочесть на досуге. Изволь, государь, вот она.

И Меншиков подал Петру выписку из походного журнала малороссийских казаков, участвовавших в осаде Азова. Царь развернул бумагу и стал читать вслух:

— «Року 1696 его царскаго величества силы великия двинулись под Азов землёю и водою, и сам государь выйшол зимою, и прислал указ свой царский до гетмана запорожскаго, Ивана Мазепы, жебы войска козацкого стал туда же тысячей двадцать пять, що…»

— Наш да не наш язык, — остановил себя Пётр, — год у них «рок», да эти «жебы», да «що», да «але»…

— С польским малость схоже, государь, — заметил Меншиков.

«Нет, не с польским, — думал Ягужинский, вспоминая певучий говор Мотреньки Кочубеевой. — Музыка, а не язык… А как она пела!

Ой, гаю, мий гаю, зелёный розмаю!
Упустила соколонька — та вже й не пиймаю!..»

Царь продолжал читать:

— «…що, на росказания его царскаго величества, гетман послал полковников, черниговского Якоба Лизогуба, прилуцкого Дмитра Лазаренка Горленка, лубенского Леона Свечку, гадячского Бороховича и компанию, и сердюков[137], жебы были сполна тысячей двадцать пять. Которые в походе том от орды мели перепону, але добрый отпор дали орде, и притянули под Азов до его царскаго величества. Где войска стояли его царскаго величества под Азовом, достаючи города и маючи потребу з войсками турецкими на море, не допускаючи турков до Азова, которых на воде побили…»

— То была первая морская виктория твоя, государь, — сказал Меншиков, — и виктория весьма знатная.

— Будут, с Божьей помощью, и более знатные, да вот здесь!..

И царь указал на море, как бы грозя рукою.

А в душе Ягужинского звучала мелодия:

«Упустила соколонька— та вже й не пиймаю!..»

— «…опановали козаки вежу, которая усего города боронила, — читал Пётр, — и из тоей вежи козаки разили турков в городе, же не могли себе боронити, которые и мусели просити о милосердии, и сдали город; тилько тое себе упросили турки у его царскаго величества, жебы оным вольно у свою землю пойти, на що его царское величество зезволил, отобравши город зо всем запасом, строением градским, и оных турков обложенцев казал забрати у будари на килькадесять суден и отвезти за море Азовское, у турецкую землю». Пётр остановился и взглянул на Меншикова.

— Полагаю, запись учинена с обстоятельствами верно, — сказал он.

— Верно, государь, — отвечал Меншиков.

— У черкас, я вижу, письменное дело зело хорошо налажено.

— Черкасы, государь, ученее нас.

— Может, и так…

А Павлуша Ягужинский, прислушиваясь к разговору царя с Меншиковым о черкасах, думал о своей «черкашенке» из Диканьки, и в душе его продолжала петь дивная мелодия:

Ой, гаю, мий гаю, зелёный розмаю!
Упустила соколонька — та вже й не пиймаю!..

10

Между тем, пока царь на берегу «чужого моря» волновался великими государственными думами, под Нарвой его преображенцы и другие воинские люди, большею частью, кроме преображенцев и семеновцев, состоявшие из неопытных новобранцев, продолжали возводить укрепления своего лагеря, готовясь к скорой осаде.

Время стояло осеннее, ненастное. То хлестал дождь, то слепил глаза мокрый снег, и северное пасмурное небо не располагало к спорой работе. Даже любимцы царя, преображенцы, чувствовали себя как бы покинутыми своим державным вождём.

— Не любы, что ли, мы стали батюшке царю? Из царей разжаловал себя в капитаны бомбардерской роты… Простой капитан!

— Да и прозвище своё родовое переменил: стал Петром Михаиловым.

— А видели, как он намедни шанцы[138] копал да сваи тесал? Топор у него ажно звенит, щепы во каки летят!

Кто-то затянул вдали:

На Михайловский денёчек
Выпал беленький снежочек.

— И точно, братцы: завтра Михайлов день, и снежочек идёт…

— Какой снежочек! Просто кисель с неба немцы льют.

— Да и кисель-то не беленький, а во какой, с грязью.

Разговор переходил на то, что неладно-де… немца над войском поставили начальником. Всех удивляло, что командование войском поручено герцогу фон Круи.

— Ерцог!.. Да у нас на Руси ерцогов этих и в заводе не было.

— И точно, немец на немце у нас в войске…

— Один такой вон уже и тягу дал, в Нарву убег.

Это говорили о Гуммерте, которого обласкал царь, а он перебежал к Горну, коменданту Нарвы.

— Эй, братцы! Слышь, ты? Велят веселей работать… что бы с песеньем… пущай-де там, в Нарве, слышат… это чтоб страху на них напустить.

— А коли нет, так и запоем.

И какой-то преображенец, опираясь на заступ, визгливым фальцетом запел:

Задумал Теренька жаницца,
Тётка да Дарья браницца:
Куда тебя черти носили?
Мы б тебя дома жанили.
Или-или-или-или-или,
Мы б тебя дома жанили.

Дружный хохот наградил певца.

— Ну и тётка Дарья у нас!.. Жох-баба!

— А ты что ж, Терентий? — спросили добродушного богатыря, который продолжал железной лопатой выворачивать огромные глыбы сырой земли с каменьем.

— Что Терентий? Он не дурак до девок: он во как отрезал тётке Дарьюшке.

И другой преображенец, подбоченясь и скорчив рожу, запел:

Построю я келью со дверью,
Стану я Богу молицца,
Чтоб меня девки любили —
Крашоные яйца носили.
Или-или-или-или-или,
Крашоные яйца носили.

— Что, братцы, слышно в Нарве? — спросил певец.

— Должно, слышно: вон и вороны тамотка раскаркались на Тереху.

В это время к работавшим у шанцев подъехали князь Иван Юрьевич Трубецкой и заведовавший укреплением лагеря саксонский инженер Галларт.

— Бог в помощь, молодцы! — поздоровался Трубецкой с солдатами.

— Рады стараться, боярин! — гаркнули молодцы.

— Старайтесь, старайтесь. А завтра, ради Михайлова дня, я вас угощу большой чаркой, — сказал князь.

— Покорнейше благодарим на милостивом слове!

«Большой чарке» солдаты особенно обрадовались, потому что ненастная, сырая погода требовала чего-нибудь согревательного, бодрящего.

А князь Трубецкой тут просто придрался к случаю.

Его очень обрадовало письмо из Москвы, извещавшее о женитьбе сына на Ксении Головкиной. От жены он знал, что Ксения — редкая девушка и по красоте, и по душевным качествам. Кроме того, ему лестно было породниться с Головкиным, которого царь заметно приблизил к себе и отличал от других.

— А кто из вас так весело пел? — улыбнулся он.

Солдаты замялись, но простоватый богатырь Теренька выступил вперёд и сказал:

— Это они меня передразнивали, ваша милость.

И он указал на певцов.

— За что ж они тебя передразнивали? — засмеялся князь.

— Что я бытта хочу женитца.

— Что ж, дело доброе, добудем Нарву, тогда и женим тебя. Прощайте, молодцы, — сказал князь, удаляясь, и прибавил — Песельникам по две чарки, а жениху — три.

Солдаты были в восторге.

— Ну так, братцы, пой! Боярин похвалил, да и спорей работа пойдёт.

— Ин и вправду, заводи, Гурин.

— Какую заводить-то?

— Ивушку, чтобы горла-те мы все опрастали.

И Турин «завёл» высоко-высоко:

Ивушка, ивушка, зелёная моя!

— Солдатские «горла» подхватили, голоса все более и более крепли, а когда дело дошло до «бояр, ехавших из Новагорода», всех охватило воодушевление:

Ехали бояре из Новагорода,
Срубили ивушку под самый корешок,
Сделали из ивушки два они весла —
Два весла-весельца, третью лодочку косну,
Взяли-подхватили красну девицу с собой…

— Ну, братцы, в Нарве, поди, всех воробьёв распужали, — сказал, подходя, один семеновец.

— Да мы не даром поем: за пенье зелено вино жрём, — сказал Гурин.

— Ой ли! На каки таки денежки? Да тутай и кружала нету.

— Мы завтрея гуляем у самово боярина, князь Иван Юрьевича Трубецкова.

— Поддай, поддай жару, Гуря!

Гурин поддавал с высвистом:

Стали оне девицу спрашивати —
Спрашивати, разговаривати:
«Что же ты, девица, не весела сидишь…»

— Бояре, бояре едут! Как бы не тово, — и семеновец убежал к своим.

Это ехали осматривать работы князь Яков Фёдорович Долгорукий[139], имеретинский царевич Александр и Автаном Михайлович Головин.