А. Сахаров (редактор) - Екатерина I

• Название: Екатерина I
• Автор: А. Сахаров (редактор)
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87994-060-8

Все три произведения в этой книге повествуют о событиях недолгого царствования императрицы Екатерины I – с 1725 по 1727 год. Слабая, растерянная Екатерина, вступив на престол после Петра I, оказалась между двумя противоборствующими лагерями: А. Д. Меншикова и оппозиционеров-дворян. Началась жестокая борьба за власть. Живы ещё «птенцы гнезда Петрова», но нет скрепляющей воли великого преобразователя. И вокруг царского престола бушуют страсти и заговоры, питаемые и безмерным честолюбием, и подлинной заботой о делах государства.

---

– Напрасно, матушка, напрасно! Но уже буде этот совет вам дался, по крайности ты, моя умница, цесаревнушка, с муженьком там же сиди, с ворогами вместе. При вас всё же не посмеют кутить и мутить так, как заглазно. Особенно когда графа Апраксина да светлейшего туда же посадить. Тогда Головкин, хоть бы и с Толстым вдвоём, не сумеет ничего провести из своих злоковарных умыслов против государыни.

Цесаревна погрузилась в думу, но видно было по лицу её, что ум дочери великого Петра в это время работал с необычным усердием. Наконец в глазах её блеснул огонь, она встала с места, выпрямившись, и величественно протянула няньке свою руку, сказав:

– Спасибо, няня! Ты меня вовремя надоумила. В совете мне нужно быть, и я буду! Думать буду за себя и за мужа, и, надеюсь, мною останется довольна и мамаша… и все…

Раздались шаги по коридорчику, ведущему из парадных палат на половину её высочества, и в дверях показался герцог Карл-Фридрих, очень весёлый и довольный.

– Будет всё по-нашему! Мамаша приказала указ написать, и сестра Лиза при мне подписала его, так что теперь необходимо быть совету… – весело отрапортовал супруг по-немецки.

– Вот, Ильинична… совет будет. Мамаша согласилась, – перевела герцогиня гофмейстерине.

– Настаивай же теперь, чтобы тебя государыня туда посадила непременно! – дала совет Ильинична, целуя и крестя свою воспитанницу, и, поклонившись молча герцогу, ушла.

II СПРОВАДИЛИ?

Послушаем ещё и беседу у Авдотьи Ивановны Чернышёвой, по возвращении от цесаревны нашедшей у себя гостей, дожидавшихся замедлившую хозяйку. Гости эти были Макаров и Ягужинский.

– Наконец-то и ты к нам завернул, к некошным! – здороваясь с Макаровым, с тенью если не насмешки, то упрёка ласково молвила шутница хозяйка.

– Да завёртывал я и прежде к вам, одначе всё случая не имел дома залучить…

– Полно, голубчик Алексей Васильич, отговариваться… не путём. Раз коли не застал, в другой бы пожаловал, если бы подождал, как теперь… Вот я и перед вами. Спасибо, что подождали.

– Да уж было нашего терпенья… и не будь меня, Алексей Васильич бы не досидел, – смеясь, заговорил Ягужинский.

– Спасибо, спасибо… Экой бедный страстотерпец! – гладя фамильярно по голове Ягужинского, смеялась Чернышёва.

– Да спасиба одного, я тебе скажу, мало, коли мы досидели за полночь, алчущи и жаждущи.

– Напоим и накормим вас, странных – не горюй так да не плачься. Дай только срок. А пока уйду, распоряжусь. А чтобы вам не поскучать моим отсутствием, весточку вам дам на размышленье. Совет будет, и Сенату больше дела, и новые сенаторы назначены… Отгадайте-ка, кто в совет и кто в Сенат?

И Чернышиха исчезла, чтобы распорядиться по хозяйству и сбросить придворный роброн, заменив его шлафроком, тогда называвшимся здесь самарой (cimarra).

Оставшись одни, гости завели следующий разговор вполголоса:

– Дуня не знает, очевидно, – сказал Павел Иванович, – что Сама обещала мне раз светлейшему отложить совет. Дала верное слово.

– Понятно верное, когда князь к нам приехал и высказал. Пока не решено, он удерживается, как известно, от сообщений. Да и мне его светлость не велел являться завтра рано, до него, с бумагами. Сам обещал быть прежде и заявит, чтобы Дивиера посадили в военную коллегию, а не в Сенат. И список велел мне подождать подавать…

– Дуня, известно, бабьими вестями довольствуется, что которая услышит да переврёт ещё, того гляди.

– Не переврёт никто мне, голубчик, – услышав последние слова, на ходу крикнула Авдотья Ивановна, шурша своей новой самарой. – Вы, друзья, чего доброго, сами теперь обмануты Меньшиковым… невольно, конечно… а всё-таки обмануты… Его Сама провела, при своей уступчивости и настоянии зятя – сдержать данное слово, неотложно! При мне ведь был светлейший… Точно, просил об отсрочке, и ему обещано. А за ним приехали Сапега с Голштинским герцогом, и тот так просил, поддерживаемый Сашкиным братцем названым, что не устояла Катерина Алексеевна – соизволила. Герцог сходил и за Елизаветой Петровной. Заставили её написать тут же и подписать указ об учреждении совета. А в этот совет назначила: зятька-герцога, первым после себя; а затем: обеих цесаревен, Апраксина, Головкина, Толстого и Меньшикова. Сама я видела, как герцог взял указ с собой, уезжая. Накрыли стол для нас троих, но я, из приличия понимаете, отговорилась головною болью и уехала. Да и кстати. Приезжаю и нахожу: дорогие гости ждут.

– А мы, дурачьё, тебя ещё не только не похвалили, а взводили по заглазью навет, что ты, голубушка, продовольствуешься чужими слухами! Трижды выходим мы дурачьё и яко винные, как подадут винцо, на коленях примем, не иначе, свои стопки. Вот тебе моё искреннее покаяние! – нашёлся изворотливый Павел Иванович, стараясь скрыть неприятное впечатление, произведённое на него этими вестями.

Пока совет не был ещё учреждён, он думал попасть в его члены, но теперь приходилось ему оставить всякую надежду. Разлад в день свадьбы цесаревны с партией Толстого заставил его ухаживать только за Меньшиковым, а теперь он пожалел о своей непредусмотрительности. Поэтому, когда внесли поднос с кубками, Павел Иванович с досады осушил свой кубок залпом прежде всех, и, когда хозяйка, взяв кубок, чокнулась с Макаровым, Павел Иванович схватил другой кубок, чокнулся с нею и опять осушил его одним махом. Этот усиленный приём не охмелил его, но кровь прилила в голову и в глазах появилось выражение мрачной злости. Это сразу подметила хозяйка и вкрадчиво произнесла, ударив его по плечу:

– Не вешай головы умной, молодец хороший! Не то мы с тобой видали и не то переживали! А теперешнюю печаль-тоску скоро, будь уверен, снимет с тебя лёгкая рука… как моя, к примеру сказать…

Ягужинский молчал, а Макаров усмехнулся, отозвавшись:

– Я бы, Авдотья Ивановна, от одного такого обещанья не только бы повеселел, но самую вестницу радости расцеловал бы…

– Можно, сударь, целовать кого позволят, – сурово ответила хозяйка на эту непрошеную любезность.

– Да ты и обиделась словно, Авдотья Ивановна, – возразил ошеломлённый делец.

– Чего тут обижаться… Было бы на кого!.. – надменно обрезала ещё раз генеральша Чернышёва, обратившись совсем дружески к Павлу Ивановичу и принимаясь его утешать.

– Ты, как видно, другого склада, друг; у того нежности на уме, а ты совсем раскис с чего-то. А я было думала, что ты вправду пришёл рассеять мою тоску-кручину без мужа… как погляжу на тебя, ты словно совсем переродился с молодой-то женой? Хуже неутешного вдовца глядишь… Уж не сбираешься ли, по примеру прежней супруги, чёрное платье вздеть и вконец отречься от наших сует мирских? Право, я тебя не узнаю! В прошлом году, по весне, что ль, ты, говорят, не к месту перетрусился от посещения Андрюшки Ушакова и стал даже друзей предавать, себя неумело выгораживая. А теперь опять совсем не в себе стал оттого только, что вас светлейший уверил, будто совету не быть, ан не выгорело. Да скажи по крайней мере по душе, разве тебя какая корысть связывает с нашим величайшим, прозорливейшим и всевластнейшим герцогом всея Ингрии и прочих?

На этот вопрос, однако, ответа не последовало, а наступила долгая пауза, среди которой раздалось очень кстати заявление дворецкого:

– За стол пожалуйте!

– Ну, алчущая братия… поплетёмся для подкрепления сил своих! Авось, укрепившись, ты, Павел Иваныч, и поведаешь мне свою грусть-тоску великую, скорбь-печаль неразмычную, – со смехом прощебетала шутница, встав с места и приглашая гостей перейти в столовую. Макаров, преразвязно встав, проворно прошёл за дверь. Без него схватила Авдотья Ивановна Ягужинского за мягкие руки и, тряся его, наклонилась и прошептала на ухо:

– Оправься скорей… да сбагри как-нибудь Алёшку… Ты знаешь, как он мне противен… Зачем только ты притянул его сюда сегодня?

Ягужинский отвечал тоже шёпотом:

– Я не виноват тут… ты знаешь его навязчивость и цепкость. Мне бы самому хотелось с тобой один на один перемолвить, он и мне мешает.

– Добро же, я с ним справлюсь, не мешай только! – таща за руку Ягужинского, в дверях шепнула Дуня.

Вот все трое сели за стол, и, разливая по тарелкам похлёбку, Авдотья Ивановна влила в кубок Макарову целую фляшу сэка; как можно было заключить по лицу кабинет-секретаря, он был очень польщён этим, не обратив внимания на то, что Ягужинскому и себе хозяйка влила понемножку из пустой почти фляги, предлагая тост – за бывших врагов, превращающихся в друзей!

Макаров с непритворною радостью чокнулся с нею и опорожнил почти половину высокого кубка, не подозревая тут коварства хитрой Чернышихи.

После жаркого – новый тост за общее примирение! Ягужинский и хозяйка только приложились к своим кубкам, а Макаров опять хлебнул так основательно, что показалось дно в опорожнившемся сосуде. Авдотья Ивановна заметила это и немедленно долила кубок Алексея Васильевича как бы вином того же цвета. Но на самом деле вместо вина влита была ею Макарову сладкая, очень крепкая, с мускатным букетом наливка. Тут внесли индейку, и хозяйка предложила спрыснуть её. Переходя от слов к делу, Авдотья Ивановна подняла свой бокал, произнеся пожелание общего мира, причём, первая отпив, сказала: