А. Сахаров (редактор) - Екатерина I

• Название: Екатерина I
• Автор: А. Сахаров (редактор)
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87994-060-8

Все три произведения в этой книге повествуют о событиях недолгого царствования императрицы Екатерины I – с 1725 по 1727 год. Слабая, растерянная Екатерина, вступив на престол после Петра I, оказалась между двумя противоборствующими лагерями: А. Д. Меншикова и оппозиционеров-дворян. Началась жестокая борьба за власть. Живы ещё «птенцы гнезда Петрова», но нет скрепляющей воли великого преобразователя. И вокруг царского престола бушуют страсти и заговоры, питаемые и безмерным честолюбием, и подлинной заботой о делах государства.

---

Когда они появились в передней, двери в опочивальню её величества были заперты. Звуки движения, по-видимому, заставили выйти из спальни княжну Аграфену Петровну, почтительно доложившую Анне Петровне тихим голосом:

– Государыня императрица после тяжких страданий, продолжавшихся всю ночь, теперь в забытьи; но это, кажется, не сон, потому что тело государыни постоянно вздрагивает и порою открываются глаза… Жар очень сильный… С минуты на минуту ждём врачей… Не благоволит ли ваше высочество немного помедлить у себя, а потом пожаловать… Я буду иметь счастье явиться к вам при малейшем изменении положения её величества…

– Я, пожалуй, уйду, ваше высочество, – сказал Головкин, – а вы можете оставаться, я думаю… От вас шума может быть не более чем от ребёнка, если он проснётся. – И, указав на спящего великого князя, ушёл, оставив Скавронских и цесаревну с супругом в приёмной её величества.

Чрез несколько минут явилась цесаревна Елизавета Петровна. К ней, с таким же докладом, как к сестре, вышла опять княгиня Волконская; выслушав её молча, Елизавета Петровна последовала за нею в коридор и задним ходом, через него вошла в опочивальню. За нею прошла и старшая сестра. В комнате, где остались спящий великий князь, две девицы Скавронских и герцог Голштинский, воцарилась такая тишина, что можно было слышать полёт мухи, если бы это была не весна, а лето. В переднюю, где бодрствовал Балакирев, беспрестанно стали легонько стучаться разные высокопоставленные лица; но усердный слуга умел, однако же, всех их спровадить не впуская. Вдруг явились: граф Толстой, Скорняков-Писарев, барон Шафиров и генерал-полицеймейстер. На лёгкий стук их Балакирев отворил дверь, и не спрашивая его нисколько ни о чём, Толстой и Дивиер вошли первые, а за ними Шафиров и Писарев.

– Её величество находится теперь в забытьи, – загораживая дорогу, решительно сказал Балакирев.

– Мы, члены Верховного тайного совета, – сказал Толстой, – при таком трудном положении государыни должны находиться тут непременно.

– Вы, граф, один член совета, и, если угодно войти, я не смею перечить… – попробовал заметить Балакирев.

– Я, главный блюститель порядка, тоже должен быть, – отозвался Дивиер и, отведя руку царицына слуги, вступил в приёмную.

Остальные последовали за этою парою.

Движение и шаги четырёх мужчин разбудили мальчика, великого князя, и он сделал недовольную мину, увидев себя не в своей комнате. Осматривая сперва с недоверием место, где он находился, Пётр Алексеевич сел на кровать и не вдруг узнал Скавронских; а что касается герцога, он так на него посмотрел, что тот потупился. Полагая, что тут между ними может последовать столкновение, несмотря на разность возраста, Дивиер поспешил принять роль посредника и ласково спросил великого князя:

– Хорошо ли почивали, ваше высочество?

– Не скажу… Холодно что-то… Почему я одет? Неужели я так спал всю ночь? Оттого-то мне и было так неловко. Голова что-то болит.

– Можно, если угодно будет, прогуляться. А теперь можно приказать подать вам чай. Вы любите кататься?

– Ещё бы!

– А скакать?

– Как – скакать?

– А вот так… Садитесь ко мне на колени.

И Дивиер сел на кровать и начал его качать.

– Хорошо, хорошо. Какой же ты мастер! – поощрительно отозвался великий князь.

В это время Толстой тихонько сказал:

– Не лучше ли вашему высочеству будет у себя горячее испить… и Дивиер с вами пойдёт.

– Пожалуй, – согласился великий князь, и они пошли.

В передней Балакирев доложил великому князю:

– Я уже послал за чаем. Сюда принесут. Неравно простудитесь…

– Нет, я лучше дома. Здесь скучно.

– Разве вам не жаль вашей маменьки-государыни? Она тяжко больна, а вы хотите забавляться.

– И оставаясь здесь, великий князь нисколько не облегчит положения больной, – перебил Дивиер.

– Но государыня может спросить ваше высочество… По воле её величества вы остались здесь ночевать.

– Как же тут быть? – спросил в нерешимости князь-ребёнок.

– Ведь мы скоро придём, ваше высочество, – наставительно подсказал Дивиер, и великий князь готов был сдаться на этот совет; но в это время к полуотворившейся двери в опочивальню её величества бросились все находившиеся в зале. Цесаревны стояли в дверях и тихо плакали. По комнате раздавалось болезненное хрипение тяжко страждущей. Заплакали Скавронские, а Елизавета Петровна, обыкновенно живее чувствовавшая как радость, так и горе, предалась глубочайшей печали. Слёзы полились у неё из глаз порывистыми потоками, и она, почти теряя силы, покачнулась. Толстой поспешил усадить её на стул, а Дивиер, подлетев, сказал довольно громко:

– Я бы советовал вашему высочеству подкрепиться рюмкою вина. – Не сообразив неприличности своего предложения.

Видя всех плачущими, заплакал и великий князь. Желая развеселить ребёнка, Дивиер опять стал качать его, приговаривая:

– Напрасно плачете. Если Бог судил лишить вас маменьки, мы все, ваши верноподданные, постараемся утешить вас в потере. А то головка будет болеть. Пойдёмте-ка отсюда. Прикажем коляску заложить. Я ещё не так вас покатаю.

Утешившись и утёрши слёзы, великий князь стал утешать Софью Карлусовну и говорил ей:

– Полно и ты плакать… Авось, Бог даст, и поправится маменька. Дивиер правду говорит, что печалиться много вредно. Не плачь!..

– Не могу удержаться, – всхлипывая и несколько жеманясь, отвечала Софья Скавронская.

– Если не перестанешь, я тебя заверчу… рассмешу, – не отставал настойчивый Пётр Алексеевич, нетерпеливый от природы и любивший поставить на своём. – Не плачь же! Я приказываю. – И сам топнул ножкой, разумеется неслышно на мягком ковре.

Софья Карлусовна старалась не плакать и вызвала на лицо полуулыбку. Великий князь взял её за руку, дружески промолвив вполголоса:

– Вот и умница!

Дивиер, сидевший на кроватке, поощрительно молвил:

– Вот и давно бы так… Поглядишь – и пара выйдет.

– Какая пара? – робко спросила Софья Скавронская.

– Да хоть бы и ваша… рука с рукой, как жених с невестой, стоите. Глядишь, и свадьба у нас сочинится ещё. Лучше ведь его высочество, чем Сапега какой-нибудь? Не правда ли?.. – задал прямой вопрос импровизированной невесте Дивиер.

– Конечно… Сравненья нет! – отвечала она, обратив на генерал-полицеймейстера свои прекрасные чёрные глаза.

– Вот, ваше высочество, я и в сваты стал за вашу милость… усердствую с полною готовностью!

– Вижу… и всегда почитал тебя хорошим человеком, с кем-нибудь не сравниваю. Ты отца моего не губил! – произнёс вдруг запальчиво князь-ребёнок, и глаза его засверкали гневом.

Толстой невольно отшатнулся, а Шафиров заслонил Скорнякова-Писарева, придвинувшись ближе к великому князю.

Цесаревна Анна Петровна в это время горько заплакала, и на подвижном лице великого князя вновь изобразилась скорбь, а в глазах показались слёзы.

– Где же Наташа? – выговорил он голосом, полным тоски. – Её всё нет со мной!

– Пойдёмте за ней, если угодно! – предложил снова Дивиер.

– Не пустит ведь он? – полугневно, полугрустно выговорил великий князь, указывая на Балакирева, стоявшего в дверях передней и смотревшего на заботливость Дивиера с недоверчивостью.

– Как он смеет нас остановить? – отважно, вызывающим тоном молвил Дивиер, как видно, старавшийся всеми средствами увести отсюда великого князя, очевидно с обдуманною целью.

Это очень хорошо понял Балакирев и, подойдя к великому князю, доложил ему почтительно:

– Иду поторопить, ваше высочество, прибытие великой княжны Наталии Алексеевны и подачу чая. – И, выйдя из комнаты, запер дверь на ключ перед толпою придворных, наполнявших коридор.

На всех лицах выражалось одно грустное ожидание неотвратимого горя. Балакирев через толпу протиснулся прежде всего на двор и приказал запереть ворота с Большой Улицы и держать запертыми все входы во дворец. Затем коридором прошёл в приспешную[80] и потребовал немедленно принести чай и завтрак в собственные апартаменты её величества. Затем, из приспешной же, он отправил с ездовыми две цидулы: одну – к князю Меньшикову, а другую – к коменданту в город. В первой было только написано: «Поспешите! Враги окружают великого князя». Во второй заключалось напоминание – немедленно исполнить приказ, отданный ночью, то есть привести на дворцовый двор роту, назначенную в дежурство на следующий день. После отсылки цидул Балакирев заглянул к себе, на половину великого князя, и застал там в сборе всех противников светлейшего.

Не показывая изумления при виде такого количества нежданных гостей, Балакирев просил доложить государыне великой княжне, что братец просит пожаловать скорее на собственную половину, кушать утренний чай.

– Ну, что там делается? – спросил Балакирева канцлер.

– Её величество в забытьи… Врачи говорят: уже нет опасности.