Константин Седых - Даурия

• Название: Даурия
• Автор: Константин Седых
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993

Роман Константина Седых «Даурия» – своеобразный сибирский вариант шолоховского «Тихого Дона» – представляет собой впечатляющую панораму жизни сибирского казачества, столкновение частных судеб с катаклизмами Большой Истории «Революция, Гражданская война» высекает искры подлинного драматизма.

---

– Храбрые вы, где не надо. На войне небось в кусты норовите, а здесь вон как безобразничаете. Нет, много у вас дрянного народа, как погляжу я на вас! Это все богачи отличаются, а глядя на них, и остальные туда же лезут. Ты тоже хапнул на свою долю из китайских лавок?

– Что ты, что ты, тесть. Да оборони Бог меня от этого, – забожился Лука. – Я ведь только так, подраться бежал.

Роману захотелось пристыдить Луку, уличить его на глазах деда, но он опять вспомнил о Ленке и сдержался. Однако оставаться больше за столом не мог, поднялся и под недоуменные взгляды Луки и Марфы Андреевны порывисто выбежал из горницы в кухню, где принялся жадно пить холодную со льдинками воду.

Вскоре после обеда Клавка и Настя повели Романа к Ленке Гордовой, у которой собирались на гулянку парни и девки. Гордовский дом с обшитыми тесом стенами был выкрашен в ярко-зеленый цвет, а ставни стрельчатых окон расписаны голубыми петухами.

Ленка встретила их в прихожей. Увидев Романа, она зарделась до самых волос и смущенно, с потупленными глазами, подала ему руку. Вчера она была в полушалке, из которого выбивался только кончик ее косы. Сегодня же Роман увидел, что коса у нее шириной в ладонь, волнистая, с золотым отливом. Еще больше вчерашнего поразили его и ее глаза. Голубые, в густых темных ресницах, они играли, как ключевая вода на солнце. Когда глаза их встретились, сердце Романа так и обдало тягучим сладким жаром. Одета была Ленка иначе, чем вчера. На ней было простое коричневое платье и вышитый белый передник. Все время, пока она угощала гостей, бегая то и дело из кухни в горницу, Роман безотрывно глядел на нее. А когда удавалось ему поймать ее мимолетный взгляд, он задыхался от радостного смятения. Чем-то неуловимым напоминала она ему Дашутку. Вспоминая о Дашутке, он больше не чувствовал прежнего раздражения и горечи.

Ленка подошла к нему с рюмками на подносе, пригласила его выпить.

– С гостями вас, – каким-то деревянным голосом, за который сразу же возненавидел себя, сказал он Ленке, поднося к губам рюмку, и так неловко выпил вино, что сразу закашлялся, отчего смутился еще больше и сидел, стесняясь подойти к столу. Клавка силой увлекла его к столу, успев шепнуть, что он рассердит Ленку, если не будет у нее закусывать, как дома.

В это время в горнице появился невысокого роста казак с частой сединой в окладистой бороде, расчесанной надвое. На нем были штаны с лампасами и лакированные сапоги. Он принялся здороваться со всеми парнями и девками за руку. Дойдя до Романа, протянув ему руку, сказал:

– Этого что-то не признаю… Откуда будешь, молодец?

– Из Мунгаловского.

– Чей же ты оттуда?

– Северьяна Улыбина.

– Гляди ты, какого молодца Северьян вырастил! – воскликнул казак. – А давно ли мы с ним такими, как ты, были. Я ведь, брат, с твоим отцом две войны отбухал. Передай ему поклон от меня. Скажи, что кланяется ему старший урядник Гурьян Гордов. – Тут только понял Роман, что перед ним отец Ленки. Он вспыхнул, словно его уличили в краже. Но Гурьян хлопнул его дружески по плечу и крикнул: – Ленка! Неси-ка две рюмки вина, выпью я с сыном моего сослуживца.

Когда Роман, выпив из рюмки самую малость, хотел поставить ее на поднос, Гурьян схватил его руку.

– Нет, брат, всю давай, всю… Ты казак, а не красная девица… Вот это другой коленкор… – сказал он, увидев, как Роман осушил рюмку до дна.

После выпивки Гурьян уселся рядом с ним и начал бесконечные расспросы об отце. Только когда девки и парни пошли от него в другой дом, он с сожалением отпустил Романа, поцеловав его на прощание.

Весь этот вечер, как только ушли от Гордовых, Роман и Ленка садились рядом в каждом доме, закусывали с одной тарелки, а как только выходили на темную улицу, чтобы идти дальше, норовили спрятаться в тень и торопливо целовались. А когда гулянка кончилась и он провожал Ленку домой, она спросила:

– Когда теперь увидимся?

– Это как ты захочешь. – Роман был навеселе и говорил без стеснения.

– Да как же этак-то?

– А вот так… Приеду домой и скажу отцу, что нашел себе невесту, краше которой для меня нет и не будет. Скажу: жени меня на ней и ни на ком больше.

– А меня ты спросил, пойду ли я за тебя?

– А разве нет? – развязно улыбнулся Роман и попытался обнять Ленку. Но она оттолкнула его руку и сердито спросила:

– Ты чего надо мной смеешься? Когда я обещала за тебя замуж идти?

Роман стал оправдываться:

– Да я и не говорю, что обещала. Я говорю, что жизнь без тебя мне теперь не жизнь. Вот как.

– То-то, – сказала насмешливо Ленка, прижалась к нему и, заглядывая в глаза, спросила: – А шибко я тебе нравлюсь?

– Так нравишься, что, как взглянешь на меня, внутри у меня все гореть начинает. Веришь?

– Может быть, и верю.

– А ждать меня будешь?

– Недолго, так подожду.

– До Пасхи подождешь?

– Подожду.

– А задаток в этом дашь?

– Вот еще новости. Да я и без задатка не обману.

Но Роман так настойчиво продолжал требовать задаток, что она под конец сдалась. Перестав смеяться, она сорвала с головы полушалок, кинула ему:

– Вот, возьми! – И бросилась от него в калитку.

XII

После свадьбы повязала Дашутка голову бабьим повойником, заплела волосы в две косы. С этого и началась ее будничная жизнь в замужестве, привыкать к которой оказалось трудно и горько. Все Чепаловы стали звать Дашутку молодухой, исподволь приглядываться к ней. Старшие невестки Федосья и Милодора вели себя первое время сдержанно и старались во всем угождать Дашутке с той приторной предупредительностью, в которой всегда легко угадать затаенную неприязнь. Но едва убедились они, что Дашутка была бабой покладистой и работящей, как живо свалили на нее все кухонные хлопоты. Не стесняясь, начали они покрикивать на нее, как на прислугу, и раздраженно высмеивать за любую оплошность. Особенно доставалось Дашутке в то время, когда появлялись на кухне мужчины. Все, что ни делала она тогда, спешили невестки согласно охаять. Целыми днями скучавшие от безделья, при виде мужей и свекра бросались они показывать Дашутке, как ставить на стол самовар или выкатывать тесто. И все это делалось с видом искреннего желания научить бестолковую молодуху заведенному в доме порядку. Больно задевала Дашутку такая унизительная мелочная опека. Чувство стыда и возмущения охватывало ее. На смуглых щеках ее проступали беспокойные пятна румянца. Сама не замечая того, начинала она то и дело покусывать губы и делала все невпопад и не вовремя. Сергей Ильич и Никифор в таких случаях понимающе ухмылялись и хитренько подмигивали друг другу. Алешка, смущаясь за жену, угрюмо отмалчивался, не смея поднять глаз от стола. И только обычно неразговорчивый Арсений иногда сердито приказывал своей Милодоре замолчать и не вязаться к Дашутке. Дашутка Арсению сразу понравилась. Он заметно краснел и терялся, когда доводилось ему разговаривать с ней. Милодора видела это и ревновала его к Дашутке. И, приказывая Милодоре замолчать, Арсений подливал только масла в огонь. Не без опаски поглядывая на Сергея Ильича, Милодора принималась доказывать, что желает она молодухе добра, а не худа, что святая ее обязанность сделать Дашутку хорошей хозяйкой. От Милодоры не отставала и Никифорова Федосья. Вдвоем они доводили Арсения до того, что он выскакивал из-за стола, затыкал пальцами уши и выбегал из кухни.

Так продолжалось до тех пор, пока не сказал своего властного слова Сергей Ильич Чепалов. Молодухой он был вполне доволен, и если раньше не вступался за нее, то по той лишь причине, что считал полезным для нее и несправедливые нападки невесток. Но когда решил, что молодуха с честью выдержала испытание, то быстро и круто заставил невесток держать языки за зубами. Однажды нарочно громко расхвалил он сваренный Дашуткой обед, а Федосью и Милодору нашел повод обругать сороками. Этого оказалось достаточно. Больше в его присутствии они не смели вязаться к Дашутке. Но ни та, ни другая не смогли так скоро смириться с тем, чтобы считать Дашутку своей ровней. Оставаясь с ней наедине, принимались они потихоньку донимать ее насмешками над плохим ее приданым, которое уместилось всего-навсего в одном сундуке. Сами Федосья с Милодорой были взяты из богатых скотоводческих семей верхней Аргуни. За каждой из них пришло к Чепаловым по нескольку голов крупного рогатого скота, не считая окованных медью громоздких сундуков со всевозможным добром. Кстати и некстати, чтобы только как-нибудь досадить Дашутке, хвасталась Милодора тремя дюжинами шелковых платьев, шубами на беличьем и лисьем меху. Не уступала ей и Федосья. Она гордилась двумя десятками мериносовых овец, от которых расплодилась у Чепаловых, на загляденье всему поселку, большая отара. А ведь кроме овец были еще и золотые запястья, и кольца, и серьги с изумрудами, и чайный сервиз из тончайшего китайского фарфора. И разве могла после этого Федосья считать себе ровней такую голь перекатную, как Дашутка, принесшая к мужу в дом лишь несколько дешевых платьев и кофточек?