Константин Седых - Даурия

• Название: Даурия
• Автор: Константин Седых
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993

Роман Константина Седых «Даурия» – своеобразный сибирский вариант шолоховского «Тихого Дона» – представляет собой впечатляющую панораму жизни сибирского казачества, столкновение частных судеб с катаклизмами Большой Истории «Революция, Гражданская война» высекает искры подлинного драматизма.

---

Купец круто повернулся к Дашутке:

– Ты часом не сбесилась, молодуха? Ремня захотела? С какой стати посуду бить начала?

– Я неснароку, я нечаянно.

– Снароку, снароку… На вред мне сделала! – закричала Милодора.

– Замолчи! Тебя не спрашивают, – огрызнулся на нее купец и снова повернулся к Дашутке: – Ну, чего воды в рот набрала? Сумела набедокурить, умей и ответ держать.

Дашутка размашисто перекрестилась:

– Вот те крест, батюшка, нечаянно.

– А ругалась зачем?

– Жизни мне здесь нет. Всю шею мне перепилили они. Надоело мне терпеть от них.

– Вон как ты заговорила? – удивленно протянул Чепалов. «Вишь ты, когда ее проняло», – подумал он про себя. Он знал, каковы его старшие невестки, и охотно оправдывал Дашутку. Но чтобы показать ей свою власть, приучить ее на всю жизнь ходить по одной половице, он схватил подвернувшийся под руку ремень и, желая постращать ее, туча тучей пошел на нее. Дашутка виноватой себя не считала. С побелевшим лицом, отступая от купца в кухню, она угрожающе кинула:

– Не трогай меня, батюшка… Не трогай, говорю!..

Купцу это не понравилось. Загоревшись желанием проучить непослушную молодуху, он догнал ее и ударил ремнем по руке, которой она заслоняла голову. Дашутка вскрикнула и схватила стоящий у печи ухват. Вскинув его на перевес, как солдат винтовку, она угрожающе сказала:

– Ударь еще, попробуй… Я тебе так по башке съезжу…

Не зная, как подступиться к ней, купец остановился в замешательстве. Потом принялся грозить кулаком и кричать:

– Брось ухват! Брось, а не то…

– Уйди, не доводи до греха, – оборвала его Дашутка, подымая ухват. Купец опасливо покосился на него и начал пятиться. Молчавшая до этого Степанида Кирилловна, заломив над головой руки, принялась увещевать Дашутку:

– Господа Бога, молодуха, побойся. Опомнись, погляди, на кого ты ухват подняла. Сергей Ильич твой свекор, и поучит, так ничего тебе не сделается. В семье оно всяко бывает.

Дашутка уже и сама жалела о случившемся, но ухвата из рук не выпускала и упрямо твердила, наступая на купца:

– Уйди… Уйди лучше.

Он выругался, плюнул и побежал из кухни. Видя его отступление, снова заголосили притихшие было Федосья и Милодора.

– Замолчите вы, поганые! – крикнул он и, на бегу огрев Милодору ремнем, яростно хлопнул дверью.

В кухне сразу стало темно. Невестки молчали и только прерывисто повздыхивали. Степанида Кирилловна сокрушенно качала головой. Дашутка поставила на прежнее место ухват, поправила выбившиеся из-под платка волосы и, не зная, что делать, прислонилась к печке. Было ей явно не по себе. Степанида Кирилловна немного выждала и спросила ее:

– И не стыдно? Вон какой скандал затеяла. Нет, матушка, такие замашки бросать надо. Сергей Ильич до старости дожил, а этакого сраму не видел. И Федосье с Милодорой поперечить негоже, они постарше тебя, да и в дому у нас не первый год живут.

– Отродясь бы я им не перечила, да сами вяжутся.

– Черт бы к тебе вязался… – не сказала, а прошипела Милодора. – Оборони меня Бог с тобой связываться. Я тебе теперь слова не скажу.

– И не надо. Не шибко я в твоих словах нуждаюсь.

Степанида Кирилловна гневно забормотала:

– И в кого ты, молодуха, уродилась такая. Ни одного слова не терпишь. Досталось Алешеньке золото, нечего сказать. Хватит он с тобой горюшка.

Невыносимо обидными показались Дашутке эти слова свекровки. Она тяжело опустилась на стул, зарыдала. Закрыв лицо ладонями, раскачиваясь из стороны в сторону, с трудом выговаривала сквозь слезы:

– Да что я вам сделала-то? За что вы невзлюбили меня?

– Вот давно бы так! – злорадно пропела Степанида Кирилловна и, помедлив, добавила: – Поплачь, поплачь, авось ума прибавится.

Считая, что больше в кухне делать нечего, Степанида Кирилловна заботливо подобрала свою длинную юбку и удалилась к себе в жарко натопленную спальню. Федосья с Милодорой остались и злорадно поглядывали на Дашутку. Некоторое время спустя из коридора заглянул в кухню купец. Заглянул и скрылся. Федосья и Милодора переглянулись и стали ждать. Купец снова показался в дверях с нагайкой в руке. Стараясь не стукнуть, не скрипнуть, подкрался он к ничего не подозревавшей Дашутке и начал ожесточенно хлестать ее нагайкой, приговаривая:

– Не хватайся за ухват… Не хватайся, паршивая!

Дашутка пронзительно взвизгнула, сорвалась со стула и бросилась бежать в коридор. В двух или трех местах проступили у нее на спине сквозь желтую кофту темные полосы. Купец кинулся за ней, но, увидев на ее кофточке расплывшиеся полоски, понял, что это кровь, и остановился. Желая оправдать свою жестокость, нарочно громко вымолвил:

– Вот и допрыгалась. Будешь знать теперь, как со свекром жить.

А Дашутка той порой схватила на вешалке пальто с полушалком, открыла наружную дверь и вылетела из дому. Жадно глотнув на крыльце широко раскрытым ртом морозный воздух, всхлипнув несколько раз, решила идти к родным. Пошла не улицами, по заполью.

Епифан с Аграфеной молотили на гумне овес, когда пришла к ним Дашутка. Завидев ее, Епифан воткнул в сугроб молотило и весело сказал, выпуская изо рта клуб сизого пара:

– Вот легка на помине. Только мы с матерью о тебе речь вели. Без тебя у нас молотьба не шибко споро идет. Да ты чего такая пасмурная?

У Дашутки жалобно дрогнули губы:

– Столбовой нагайкой меня свекор отхлестал. Вся спина у меня огнем горит.

– Да что он, с ума сошел?

– Стакан я нечаянно разбила. Невестки пожаловались, а он и сдурел.

– Сними-ка пальто, покажи спину.

– Матушки вы мои! – заревела Аграфена, как только сняла Дашутка пальто. – Да у тебя вся спина от крови мокрая. Ах он изверг этакий! Гляди, Епифан, гляди! Ведь он ее насмерть бил.

Прикусив обледеневший ус, Епифан поглядел на Дашуткину спину, не сказав ни слова повернулся и быстро пошел из гумна.

– Ты это куда?

– А вот поговорю я с ним… Я ему за это душу в пятки вобью!

– Да подожди ты, Христа ради! – кинулась за ним Аграфена и вцепилась ему в рукав. – Ты лучше Дашутку к фельдшеру вези.

– Пошла ты к черту с фельдшером!

– Ну, так домой пойдем. Охолонись малость, одумайся, а потом и иди разговаривать… Только добра от своих разговоров не жди. Хуже собаки Сергей Ильич. Погубили мы дочь ни за грош ни за копейку. И все ты виноват…

– Ты, ты… Заладила… А сама небось больше всех радовалась, что с купцом породнилась… Да не держи меня! – вырвался от нее Епифан и стал участливо спрашивать Дашутку: – Тебя, может, и верно к фельдшеру свозить?

– Не надо. Без него обойдется.

– Тогда пойдем в избу. Отдохнешь немного, а потом поведу я тебя к Сергею Ильичу. Я его, подлого, живо отважу так обходиться с тобой.

– Не пойду я к ним, – плаксиво протянула Дашутка.

– Пойти-то придется. Тут уж все, девка, по гроб завязано. Только не бойся, я за тебя постою.

Когда вернулись в дом и пообедали, Аграфена уговорила Епифана до вечера не ходить к Чепаловым. Но и вечером не пришлось ему идти. Едва закатилось солнце, приехали к нему в кошевке Сергей Чепалов и Алешка. Увидев их в окно, Епифан усмехнулся:

– Сами, значит, пожаловали. Пойдет у нас теперь разговор…

Дашутка, переодетая в материнскую кофточку, испуганно ойкнула и заметалась по кухне. А потом спряталась в запечье.

Аграфена начала торопливо убирать со стола. Хотя было еще довольно светло, но Епифан приказал Верке бежать закрыть ставни, а сам зажег лампу и уселся на лавке, нетерпеливо поигрывая концом пояса.

Первым в кухню вошел Сергей Чепалов. Войдя, он помолился на иконы так, словно чистил пуговицы на своей борчатке, и глухо пробубнил, не глядя на Епифана:

– Здравствуй, сват.

Епифан угрюмо пригласил:

– Проходи, присаживайся.

Купец крякнул, положил шапку с рукавицами на голбец, прошел неторопливо вперед. Присел на краешек лавки, расстегнул воротник борчатки и зло спросил:

– Куда дочь спрятал?

– Что мне ее прятать-то? У меня она. Увидела тебя и за печку полезла.

– Так, так… Что же она домой не является? Приглашения ждет?

Насилу сдерживая закипевшее бешенство, Епифан спокойно сказал:

– Не знаю, тебе видней, – и забарабанил пальцами по столешнице, в упор глядя на купца. Не подымая головы, не отвечая ему, купец стал звать Дашутку:

– Ну, Дарья, вылезай из-за печки да расскажи отцу с матерью, как со свекром разговариваешь…

– Как тебя свекор нагайкой до полусмерти избил, – не вытерпел и добавил Епифан. Купец ожег его ненавидящим взглядом и снова принялся звать Дашутку. Дашутка упорно молчала и не показывалась. С надворья тем временем, впустив в кухню белый клуб холода, вошел Алешка. Он поздоровался, но ни Епифан, ни Аграфена ему не ответили. Алешка смутился и не посмел пройти вперед, а присел на табурет, под порогом. Выждав, пока не разошелся на кухне холод, купец обратился к сыну:

– За печку твоя законная спряталась. Иди поклонись, может, соизволит выйти.