Алексей Варламов - Григорий Распутин-Новый

• Название: Григорий Распутин-Новый
• Автор: Алексей Варламов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-235-02956-9

Книга известного писателя Алексея Варламова «Григорий Распутин-Новый» посвящена не просто одной из самых загадочных и скандальных фигур русской истории. Распутин – ключ к пониманию того, что произошло с Россией в начале XX века. Какие силы стояли за Распутиным и кто был против него? Как складывались его отношения с Церковью и был ли он хлыстом? Почему именно этот человек оказался в эпицентре политических и религиозных споров, думских скандалов и великокняжеско-шпионских заговоров? Что привлекало в «сибирском страннике» писателей и философов серебряного века – Розанова, Бердяева, Булгакова, Блока, Белого, Гумилёва, Ахматову, Пришвина, Клюева, Алексея Толстого? Был ли Распутин жертвой заговора «темных сил» или его орудием? Как объяснить дружбу русского мужика с еврейскими финансовыми кругами? Почему страстотерпица Александра Федоровна считала Распутина своим другом и ненавидела его родная ее сестра преподобномученица Елизавета Федоровна? Какое отношение имеет убитый в 1916 году крестьянин к неудавшимся попыткам освобождения Царской Семьи из тобольского плена? Как сложились судьбы его друзей и врагов после революции? Почему сегодня одни требуют канонизации «оклеветанного старца», а другие против этого восстают? На сегодняшний день это самое полное жизнеописание Распутина, в котором использованы огромный исторический материал, новые документы, исследования и недавно открытые свидетельства современников той трагической эпохи.

---

Но не только газеты. Были и пасквильные книги, хотя бы того же Илиодора, на которые вдохновлял монаха-отступника не кто иной, как великий пролетарский писатель. Не случайно так не любила Горького Императрица Александра Федоровна и, уже находясь в заточении, предостерегала Вырубову от общения с ним:

«Что ты познакомилась с Горьким, меня так удивило – ужасный он был раньше, не моральный, ужасные противные книги писал – неужели это тот. Как он против Папы и России все воевал, когда он в Италии жил».

(А Горький, в скобках заметим, хотя и помогал Вырубовой бежать за границу, но именно он в 1927 году, когда на уровне Политбюро было принято решение о приостановке публикации фальшивых вырубовских дневников, – так вот именно Горький против этого решения партии протестовал и требовал продолжения публикации.)

О возникшем еще в 1912 году интересе пролетарского писателя к Илиодору свидетельствует переписка Горького с позабытым ныне литератором Степаном Семеновичем Кондурушкиным, интересовавшимся формами народной религиозности.

«Дорогой Алексей Максимович, – писал Кондурушкин Горькому 20 марта 1912 года, то есть как раз в ту пору, когда Илиодор был заточен в исправительный монастырь. – Недавно я, списавшись с Илиодором, ездил по его приглашению во Флорищеву пустынь. Пробыл там у него три дня. Хотелось мне хорошенько с ним ознакомиться. Показался он мне человеком искренним и страстным в своей искренности. Многое сумбурное и дурное, что он делал, стало мне психологически, я бы даже сказал, общественно более понятным, ибо Илиодор символичен для настоящей русской жизни в известном, конечно, отношении… Я не собираюсь в письме этом охарактеризовать Илиодора и то, что я почувствовал за ним в жизни, хотел бы только поговорить об одной стороне знакомства моего с ним. Он рассказал мне много интересного о Распутине и его роли в высших кругах, о роли Распутина в деле падения еп. Гермогена и Илиодора… Но и это второстепенное для меня в данном случае. Самое важное это то, что Илиодор, по-видимому, находится в состоянии большого раздумья и сомнений в той области, где он так недавно страстно веровал, и причиной этого, по-видимому, был Распутин. Этот, по его выражению, "корявый мужичишка, гад" огадил в сознании Илиодора многие прежние святыни, за которые он – как иерей, ежедневно молился в ектениях… И вот озлобленный, больной и одинокий, Илиодор порывается теперь написать книгу о Распутине, под заглавием "Святой черт", каковую напечатать за границей. Книга эта, по его мнению, должна произвести не только грандиозный скандал, но и нечто большее скандала, чуть ли не политический переворот… Так, он пишет мне во вчерашнем письме, спрашивая моего совета, – писать или нет; а если писать, то как все это сделать? Он решается для этого (оно, конечно, и неизбежно) снять с себя сан монашеский и иерейский. Вот существенная выдержка из его письма: "Когда прочитал речь Саблера, правых негодяев, узнал о телеграмме арх. Антония Саблеру, об адресе св. Синода ему же, о том, что выступление Саблера в Г. д. в высших сферах принято сочувственно и Гр. Распутин едет в Петербург, то скорби моей, негодованию моему нет предела… Сердце мое так сильно заболело, что я другой день чувствую себя полуживым… Идеалы мои поруганы и втоптаны в грязь. И кем же? Носителями этих идеалов! Посоветуйте, напишите, что мне делать. Я не желаю умереть, не сказавши всей правды… Но сказать в России невозможно, ибо правда моя– действительно правда страшная… Ее придется говорить за границею. Говорить ее надо непременно мне. Значит, само собою напрашивается вывод о моем сане… Я готов на все. ибо у меня отняли все духовное, идеал, чем я жил, и дали мне только ссылку, истрепанные нервы и больное, больное сердце…"

По-видимому, он почувствовал ко мне доверие и расположение, и вот спрашивает совета. Я-то считал бы этот выпад его бесплодным, т. е. он не оправдает ожиданий Илиодора. Он думает, что если сказать и доказать, что вот "гад корявый", мужичишко, хлыст Гришка Распутин имеет некое значительное отношение к царской семье, – так уж Бог знает как много сделать! Наивно, конечно! Я так и пишу ему, что, по-моему, делать этого не нужно. Кажется мне также, что пишет он мне и спрашивает совета на всякий случай, в своем отчаянии. Как бы ни доверял он мне, как бы ни расположился, все же виделись мы с ним в монастырской келье в течение трех дней. Письмо его свидетельствует о том, что он теперь в состоянии некоторого душевного перелома. Последует ли он моему совету и оставит ли затею произвести и новый и почти бесплодный шум – не знаю. Обратится ли он снова ко мне – тоже не знаю. Но пишу я вам обо всем этом по двум причинам. Во-первых, – м. б., это вам не безынтересно. Во-вторых, – вы осведомлены об условиях и возможностях вот такого сорта заграничных изданий. Как бы это можно было Илиодору сделать, если бы он не отказался от мысли своей написать и издать вышеназванную книгу?

Ну вот, дорогой Алексей Максимович, напишите мне ваше мнение и соображения».

Мы приводим это письмо целиком, так как оно представляется чрезвычайно важным. Из него следует, что уже в марте 1912 года (а не позднее, как писал С. Труфанов в своем пасквиле) Илиодор был готов снять с себя иноческий сан. Уже тогда у него возник замысел написать книгу, направленную против Распутина, и издать ее за границей. Прошло меньше года с того дня, когда прощенный Государем царицынский монах отслужил всенощную во дворцовой церкви в Петербурге и произнес проповедь, которая произвела сильное впечатление на царскую семью, и вот этот человек уже был готов идти на дворец войной.

Обращает на себя внимание и позиция его корреспондента, писателя Кондурушкина: никаких книг писать не надо – выйдет новый и бесплодный шум. Но вместе с тем Кондурушкин на всякий случай спрашивает совета у авторитетного Горького – как быть?

И что же Горький? А Горький в ответ на длинное послание собрата по перу отвечает всего несколькими строками, которые звучат как директива, партийный приказ и разбивают все соображения Кондурушкина:

«Дорогой Семен Степанович!

Мне кажется, – более того – я уверен, что книга Илиодора о Распутине была бы весьма своевременна, необходима, что она может принести многим людям несомненную пользу.

И я очень настаивал бы, – будучи на вашем месте, – чтоб Илиодор написал эту книгу. Устроить ее за границей я берусь.

Действуйте-ко! Право же, это очень хорошо!»

Кондурушкин то ли обиделся, то ли остался при своем мнении, во всяком случае в его переписке с Горьким наступает перерыв на полгода, а потом она вообще прекращается, сам он делает доклад об Илиодоре на заседании петербургского Религиозно-философского общества, где его резко критикуют Мережковский, Карташев, Кузьмин-Караваев и прочие интеллектуалы. Горький же два года спустя находит более интересного корреспондента, с коим можно обсуждать илиодоро распутинскую тему, и не только обсуждать, но и разыгрывать эту карту.

«Думаю, что в близком будущем к вам быть может явится некий россиянин, довольно интересный парень, обладающий еще более интересными документами, – писал Горький А.В.Амфитеатрову 29 июля 1914 года. – Было бы весьма чудесно, если бы вы помогли ему разобраться в хаосе его души и во всем, что он знает».

Илиодор здесь по имени не называется, хотя речь идет именно о нем, и несколькими абзацами ниже Горький писал: «Бегство Илиодорово многими оценивается как событие катастрофическое, говорят, будто-де оный беглец исполнен знанием многих тайн».

В некоторых книгах, посвященных Распутину, утверждается, что вся история с покушением Хионии Гусевой на Распутина и поспешным бегством Илиодора за границу была организована при содействии московского генерал-губернатора, масона В. Ф. Джунковского. Никаких серьезных аргументов в пользу этой захватывающей версии не приводится, зато существуют очень веские доказательства того, что побег за границу Илиодора был устроен с помощью Горького.

«Убегая за границу, я в Петрограде и Финляндии виделся с А. С. Пругавиным и А. М. Горьким, – писал Илиодор Амфитеатрову. – Эти господа своим авторитетным словом утвердили мое намерение разоблачить печатно подоплеку жизни династии Романовых; последний из них обещал оказать этому делу всяческое содействие, посоветовавши поселиться около Вас, г. Амфитеатров, ожидать берлинского издателя Ладыжникова и из Парижа адвоката по печатным и издательским делам. К сожалению, последовавшая война разрушила наладившиеся было планы и я на время поселился в Христиании».

Встреча произошла на даче еще одного писателя – Чирикова, где Илиодор зачитывал Горькому имевшиеся у него письма и документы, а несколько позднее, в сентябре 1914 года, в экстренном прибавлении к 240-му номеру газеты «День» сообщалось о том, что «Илиодор прислал письмо родителям с подробностями своего побега из России и упомянул, что границу Финляндии ему помогли пересечь "друзья-писатели"».