Зинаида Шишова - Приключения Каспера Берната в Польше и других странах

• Название: Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
• Автор: Зинаида Шишова
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1962

«Приключения Каспера Берната в Польше и других странах» – роман из истории Польши XV – начала XVI века.

Приключенческий сюжет романа, в основу которого положен документальный материал, раскрывает картины борьбы польского народа с Тевтонским орденом за независимость.

Особой удачей авторов является тщательно, с нежностью и любовью выписанный образ великого польского гуманиста Николая Коперника.

Ученый предстает перед читателями не только как «потрясатель основ» средневековой схоластической науки о светилах, но и как великий патриот, руководивший обороной польских рубежей от псов-рыцарей, как Человек с большой буквы. Все стороны его жизни проходят перед нами, все его ошибки и достижения, вся его прекрасная и горькая любовь.

---

Тревожить ночью уснувшего больного никто не решился.

Уже отзвонили к ранней обедне, когда отец Миколай пришел в себя. Чтобы отпраздновать торжественное событие, Каспер, Збигнев и Левше хотели собраться у его постели, но отец Доннер категорически запротестовал.

– Принесу ему его труд, пусть хоть на ощупь его узнает, глаза-то уже плоховаты. А лишних людей в опочивальне в эту минуту не надо! Помоги-ка мне, Вацюсь!

И Вацек, шагая через две и три ступеньки, взлетел наверх с тяжелым фолиантом в руках.

– Вот, брат Миколай, твои «Обращения», – чуть не плача от радости, сказал отец Ежи, входя к больному. – Прибыл наконец нарочный из Нюрнберга! – И положил на колени Коперника огромный, еще пахнущий типографской краской том.

Вацек не отрываясь смотрел на дорогое, внезапно просиявшее лицо.

С трудом выпростав из-под одеяла руку, отец Миколай попытался раскрыть тяжелый переплет. Вацек помог ему.

Потом больной устало закрыл глаза. Рука его упала на книгу и замерла без движения.

– Брат Миколай, ты слышишь меня? – окликнул его Доннер.

Обеспокоенный медик попытался было нащупать пульс больного. Потом, опустившись на колени у ложа Коперника, заставил стать на колени испуганного мальчика.

– Не верю, не верю! – бормотал старик, задыхаясь от слез. – Не верю – в такой-то день! Боже милосердный, дожить до получения своего труда – и вдруг…

Вацек оглянулся на скрип открывшейся двери.

В комнату вошли Каспер, Збигнев и Левше. Не дождавшись Вацка, они обеспокоились.

Немедленно послали за отцом Фабианом Эмерихом. С ним вместе поднялся наверх и Войцех.

Старый слуга не плакал. Господин его и друг приучил его спокойно дождаться этого дня.

– Ну, господи, теперь и меня ты уже не задерживай больше на земле! – произнес он, осеняя себя крестом.

Отец Эмерих подошел к больному, взял его за руку, потом приложил ухо к его груди. Торопливо шагнув к окну, он отдернул занавес. Затем поднес к губам отца Миколая зеркало. Поверхность стекла оставалась ясной, незамутненной.

– Nicolaus Copernicus mortus est![65] – громким голосом возвестил он то, что и до его прихода было понятно всем собравшимся у ложа отца Миколая. – Помолимся же, дети мои!

Не прошло и получаса, как по черепичной крыше замка загрохотали чьи-то тяжелые шаги: отец Эмерих велел приспустить на фромборкской башне флаг.

А еще через несколько минут в весеннем воздухе поплыл печальный и торжественный звон.

Известие о кончине милого друга и собрата, Миколая Коперника, застало епископа хелмского еще в Кракове.

«Ваше преосвященство, – писал ему Каспер Бернат, – нет на земле уже Миколая Коперника!»

Ни присутствовать при отходе друга в лучший мир, ни дать ему последнее причастие, ни проводить его в последний путь отцу Тидеману не довелось.

Его спешный нарочный, скакавший несколько дней и ночей подряд и загнавший четырех лошадей, сообщил гданьским гостям просьбу бискупа дожидаться во Фромборке его приезда. Отец Тидеман знал, с какою взаимною любовью относились друг к другу капитан Бернат и каноник Коперник, ему хотелось услышать о кончине Миколая из уст близкого человека.

Похороны пана доктора Коперника надолго запомнились окрестным мужикам. Такой длинной погребальной процессии им еще не доводилось видеть. Огромный кафедральный собор не мог вместить всех желающих проститься с покойным.

Однако из членов вармийского капитула на отпевание отца Миколая явилось только четыре человека, остальные находились в разъездах по диацезу. А уж из Кракова, от королевского двора, почтить своим присутствием похороны никто не собрался.

Погребальная процессия растянулась от городских ворот до замка Фромборк и до самой катедры,[66] да и по обочинам дороги толпами стояли люди. К хлопам из близлежащих сел, желающим проводить своего дорогого наставника, врача и заступника, то и дело присоединялись мужики из Бранева, Мальборка, Лидзбарка и Ольштына… Приплелись даже запыленные, усталые хлопы из орденского Квидзыня. Добравшись до Фромборка только через неделю после похорон, они тесной толпой заполнили храм, чтобы помолиться над усыпальницей, где их любимый отец Миколай покоился рядом с бискупом Лукашем Ваценродом.

У каждого из провожавших было чем вспомнить отца Миколая, помянуть его добрым словом… Тому он спас от смерти ребенка, у того вылечил жену, этой женщине купил корову, тех троих парней освободил из тюрьмы.

Слезы, рассказы о милосердии каноника, о его врачебным искусстве сопровождали усопшего до могилы.

Вацек лежал, уткнувшись лицом в траву, когда колокольный звон возвестил прихожанам, что во Фромборк пожаловал его преосвященство хелмский епископ Тидеман Гизе.

О том, что наступила уже настоящая весна, что на деревьях распустились веселые, сверкающие на солнце листочки, мальчик до сегодняшнего дня и не подозревал. Пребывая свыше десяти дней в полутемной опочивальне отца Миколая, он редко выглядывал в окна. С раскаянием Вацек вдруг осознал, что его уже не тянет домой, что уже ни Вандуся, ни маленькие братья, ни мама Ванда сейчас не смогут ему заменить человека, встречи с которым он дожидался два года и прах которого проводил во фромборкский собор.

Сейчас, забравшись в рощицу, подальше от людей, мальчик припоминал день за днем свою жизнь в замке. Как-то в хорошую минуту отец Миколай велел ему достать из стенного шкафа кипу бумаг.

– Это особенно дорогие для меня письма, планы, чертежи, мне не хочется, чтобы их перебирали чужие, равнодушные руки!

Камин был растоплен, весною в замке всегда сыровато, и отец Миколай зябнет даже под своим стеганым одеялом.

– Всю эту кипу брось, мой мальчик, в огонь! – велел каноник.

С замиранием сердца разглядел Вацек в пачке и свои неуклюжие чертежи и свои письма, выведенные крупными буквами на плохой бумаге.

«Значит, и о них отец Миколай сказал, что они дороги его сердцу!»

Пачка красивых золотообрезных листочков, исписанных мелким, бисерным почерком, была крест-накрест перевязана широкой шелковой лентой. Но и из-за ленты можно было разглядеть: почти каждый листок бумаги был переложен засушенной веточкой ландыша.

– Это тоже в огонь? – спросил Вацек с сожалением.

– Это – в первую очередь! – ответил Коперник, но голос его дрогнул.

– А эту тетрадку?

– Погоди-ка… да это ведь дневник Каспера Берната! Жечь не надо! Передай отцу!

В камин же были отправлены копии донесений отца Гизе об осаде Ольштына.

– Теперь оставь меня одного, – сказал отец Миколай, когда Вацек, по его приказанию, хорошенько размешал кочергой в камине пепел. – Мне нужно как следует попрощаться с прошлым.

…В лесу слабо и нежно пахло травой, молодой хвоей, а от прошлогодней прелой листвы – грибами. Подувший ветерок принес откуда-то тонкий и сладкий аромат.

«Ландыши! – подумал Вацек, вскакивая. – Уже расцвели ландыши! Надо собрать их побольше и отнести в собор на усыпальницу отца Миколая. Это его любимые цветы».

Красивая немолодая дама, стоя в густой, поднявшейся за несколько дней траве, держала в руках огромный букет ландышей.

Видя, как мальчик, собрав небольшой пучок белых подрагивающих бусинок, безуспешно раздвигает кусты и шарит под деревьями, она сказала ласково:

– Бедняжка, я обошла уже всю рощу… Тебе почти ничего не осталось! Я отдала бы тебе половину своего букета, но он уже обещан одному человеку… Одному мертвому, но бессмертному человеку! Только, пан Езус, как трудно мне будет на глазах у всех отнести их в катедру!

– Канонику Миколаю? – по какому-то наитию спросил вдруг Вацек. – Если вам трудно отнести, я сделаю это за вас… Я ландыши собирал тоже для отца Миколая…

Соединив оба пучка, дама перевязала их лентой.

– Вот так, – сказала она. – А помолюсь за него я тут, в рощице.

Направляясь в город, Вацек разглядел на опушке маленькую красивую карету. Сидя на козлах, кучер помахивал кнутом, отгоняя слепней, и с беспокойством поглядывал в глубь рощи.

Возлагая огромный букет ландышей на мрамор роскошной усыпальницы, Вацек не знал, что лишает епископа Яна Дантышка возможности уличить Анну Шиллинг в содеянном ею преступлении.

Слухи о ее посещении Фромборка так и остались слухами.

Однако четыре месяца спустя Дантышек в своем пастырском послании, направленном капитулу 13 сентября 1543 года, счел возможным упомянуть о ее приезде, не ссылаясь, однако, на свидетелей:

«…То, что особа эта, высланная ранее за пределы нашего диацеза, говорят, снова побывала к вам, мы не можем одобрить, независимо от причин ее приезда. Можно опасаться, что, подобно тому, как это случилось с почившим, коего она обворожила, она сможет, дорогие братья, взять в плен и одного из вас. Конечно, от вас самих зависит, разрешить ли этой женщине пребывание в вашем городе. Мы, однако, сочли бы за лучшее быть подальше от этой чумы и не допускать ее…»