Самуэлла Фингарет - Огонь на ветру

• Название: Огонь на ветру
• Автор: Самуэлла Фингарет
• Издательство: Дет. лит.
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1989
• ISBN: 5-08-000076-7

Историческая повесть о дружбе двух народов, русского и грузинского, о силе искусства, объединяющего людей, вдохновляющего их на лучшие чувства, на подвиги.

Рисунки В. Алексеева.

---

Поверх тюков, ларцов и корзин лежала добыча главнее всех прочих – знамёна, отнятые у врага.

В память победы царица цариц раздавала захваченные богатства. Каждого, кто отличился в бою, нашла её щедрость. Наградой вельможам служили земли, крепости и селения. Воины из простых получили звание азнауров. Неимущие сделались сильными. Сильные укрепились, стали ещё сильней и богаче.

Радовались, веселились, охотились, пировали. Ходили слухи о предстоявших состязаниях, о раздаче новых наград.

В самый разгар веселья из дальних странствий возвратился Чахрухадзе. Он отсутствовал достаточно долго, чтобы многие при дворе успели забыть о нём. Но тот, кто знал и любил его умную речь и пылкие строфы, обрадовался его приезду, как собственной удаче.

В честь поэта-скитальца Закарэ Мхаргрдзели устроил пир. Сам Давид Сослани почтил дом амирспасалара своим присутствием. Но государь пробыл недолго. Едва начали обносить третьей переменой, он пожелал счастливого пирования, распрощался и ушёл. Всем было известно, что супруг царицы цариц называл пиры «самым пустым расточительством времени».

Пировали весело. Время расточали бездумно.

«Тяжелее горы лежали на столах сокровища и богатства, казна и драгоценности, и легче соломинки были заботы пирующих», – сказано в поэме о Вис и Рамин.

За окнами, обращёнными к Мтквари, висела непроглядная тьма. В пиршественном зале царил яркий день. Семь светильников спускались на цепях с потолка, как семь планет. Бронзовый шар в мелкой резьбе висел в середине и излучал сияние, наподобие солнца. На стенных изразцах отсвечивали золотые, лучистые звёзды.

Разместились за столом без чинов. Вельможные азнауры сидели рядом с поэтами и учёными. Знатность рода ставилась высоко, талант и знания, однако, ценились не меньше.

После ухода Давида Сослани резное хозяйское кресло с высокой спинкой оставалось пустым. Закарэ сидел среди остальных гостей, рядом с почётным гостем. В день возвращения Чахрухадзе передал слово в слово свою беседу с великим князем Савалтом, и амирспасалар остался доволен. За дружеским столом разговор протекал иначе. Чахрухадзе-поэт рассказывал о чудесах, увиденных за лесами.

– Как многие непосвящённые в истину, я представлял северные русские земли дикими и неприветливыми. Я ожидал увидеть шалаши с земляными крышами, в беспорядке разбросанные в лесу. Но стоило лишь вступить в речные ворота Владимира, как нелепость подобных вымыслов сменилась чувством восторга при виде красивого и разумно устроенного города. Храмы поспорят величием с константинопольскими. Дома горожан удобны и основательны. Русские строят жилища из брёвен, так как считают, что в каменных строениях трудно дышать.

– Русские правы, – засмеялся Закарэ и повёл рукой в сторону курильниц.

Вдоль туфовых стен с изразцовыми плитами выстроились бронзовые барсы, лошади, петухи. Сквозь узорные прорези, наподобие пятен на шкуре или разводов перьев, тянулся тонкий смолистый запах и освежал сгустившийся под каменным потолком воздух.

– Что превыше всего поразило твоё воображение? – спросил Шота. Он сидел по левую руку от Чахрухадзе и не сводил с рассказчика тёмных без блеска глаз.

– Поразила грамотность жителей. Даже женщины из простонародья умеют читать и писать. Много тем для размышлений предоставила также рыцарская поэма о походе против степных орд, и, насколько я мог расслышать музыку незнакомого языка, рассказ ведётся взволнованным и высоким слогом. Подобно птице, парит поэт над страной; он видит дальние дали и прозревает толщу ушедших лет, чтобы великие деяния предков постоянно служили примером ныне живущим. Саму неудачу похода поэт использовал для призыва к сплочению и единству.

– Возымел призыв действие? – с усмешкой спросил Закарэ.

– Несомненно, мой господин. Доказательством явился новый поход, собравший под свои знамёна почти всех владетельных русских князей. «Слово поэта – огонь на ветру» – так сказал владимирский историограф.

– Великие слова. Они достойны, чтобы их повторяли! – воскликнул Шота. – Назови нам имя русского собрата-поэта.

– Увы, не сумел спросить. Знаю только, что он спасалар во время войны, поэт и учёный во время мира. Список поэмы мне передали как дар великого князя Савалта.

– Поэма в Тбилиси и ты об этом молчишь?

– Поэма молчит в Тбилиси, Шота, и нужен второй Саргис Тмогвели, пересказавший нам «Вис и Рамин», чтобы поэма заговорила.

Слуги внесли сациви из кур, с толчёными орехами, наполнили чаши. Загремели, загромыхали тимпаны, тонко повела шестиствольная флейта – ларчеми, запели трёхструнные пандури. В зал ворвались танцоры. Понеслись, закружились в вихревой пляске. Замелькали кинжалы, принялись разить плечи и грудь. Светлой молнией нож летел через спину и замирал на ладони танцора. Слуга в тёмном шёлковом ахалухе с трудом пробился сквозь пляску, напоминавшую яростный бой. Неприметной тенью он приблизился к амирспасалару, что-то тихо проговорил. Амирспасалар поднялся и вышел.

Танцоров сменили плясуньи, стремительные и лёгкие, словно ласточки. Запели певцы.

Пир шёл своим чередом, и не предвиделось конца веселью. Звенели чанги – грузинские арфы. Ларчеми и пандури заливались многоголосно. Шут в колпаке с петушиным гребнем дурачился и дразнил гостей. Семь бронзовых светильников обливали светом золотые блюда и чаши в каменьях, кубки из расписного египетского стекла и кувшины грузинской работы с высокими лебедиными горлами, в чеканных узорах.

Тяжелее горы лежали на столах сокровища и богатства. Но верно ли, что легче соломинки были заботы пирующих?

В закрытой от постороннего взора палате Закарэ ожидало письмо. Гонец вручил его слугам как спешное. Закарэ сломал печать, развернул скатанный в трубку лист. Бумага не содержала ни единого знака. Закарэ поднёс лист к курильнице с тлевшими углями. От тепла проступили чёрные буквы, нанесённые раствором нашатыря. Сообщение было столь же коротким, сколь и неприятным: «Гиорги Русский в Византии не появлялся. След разыскать не удалось».

«Поистине, тяжесть забот иногда тяжелее горы», – подумал Закарэ. Он сжёг донесение на жаровне. К гостям вернулся с ясным взором и безмятежной улыбкой.

– Пусть извинит меня мой господин, что докучаю в час отдыха и веселья, но гложет меня забота, чёрную тучу которой способен рассеять только амирспасалар, – такими словами встретил его Шота.

– Какие у поэта заботы? – Закарэ догадался, что разговор получится не из приятных и попробовал свести всё к весёлой шутке. – Мысль не укладывается в слова или слова не подчиняются заданному размеру? Только я всего лишь жалкий спасалар. Полки должным образом выстроить – за это возьмусь. Выстроить в ряд слова, увы, не сумею.

Шота шутки не поддержал.

– Мне случайно стало известно, что человек, спасший мне жизнь, заключён в крепость Верхняя, неподалёку от Тмогви. Ряды из слов не понадобятся. Одно слово амирспасалара способно вернуть узнику волю и снять тяжесть с души поэта, – произнёс Шота твёрдо.

– Откуда у тебя подобные сведения?

– Я сказал: «Мне случайно стало известно».

Улыбка сохранилась на мужественном, красивом лице амирспасалара. Только взор сделался твёрже стали.

– Забудь, что узнал, забудь об этом человеке.

– Моя просьба обращена теперь не к амирспасалару, а к близкому другу.

– Шота Руставели в скором времени займёт пост верховного казначея и получит кресло в дарбази. Плохой из него выйдет сановник, если он не усвоит простую истину: у дружбы нет власти над делами и тайнами государства.

Глава XIII В ПОКОЯХ ВДОВСТВУЮЩЕЙ ЦАРИЦЫ

Работать над чашей Липарит начал давно, но вперёд продвигался без спешки, то и дело чашу откладывал из-за новых заказов. После поездки в крепость положение изменилось. Заказчики могли гневаться сколько угодно. Оклады, перстни и кубки незаконченными отправлялись в ларцы и на полки ждать своего часа. Липарит занялся другим. С рассвета до темноты его молоток выбивал торопливую дробь по крюку-чекану для выколотки полых изделий. От ударов мелко подрагивала серебряная чаша на литых ножках, формой схожая с яблоком, у которого срезали верх. Как на подушках, чаша покоилась на мешочках с песком и медленно поворачивалась, подставляя чекану тщательно выровненные бока. С каждым поворотом ясней и отчётливей проступали на стенках фигуры. Пели певцы, плясали танцоры, веселье разворачивалось под арками дворцовых палат. А на серебряном поле, свободном и ясном, как небо, взмывала вверх огромная птица-паскунджи[8] и уносила в заоблачную высь великого Искандера.[9] Пожелав оказаться на небе, прославленный полководец оседлал паскунджи вместо коня.

О небывалом полёте Липарит прочитал в повести об Искандере. Он сразу, едва прочитал, загорелся желанием переложить рассказ о хитроумной выдумке на привычный для него язык металла. В начале работы он ни о чём другом больше не думал. Теперь же на чашу возлагались самые смелые надежды. Каждый удар по чекану Липарит соизмерял с биением своего сердца. Сильные крылья птицы-паскунджи поднимали к небу его мечты.