Андрей Рубанов - Сажайте, и вырастет

• Название: Сажайте, и вырастет
• Автор: Андрей Рубанов
• Жанр: Контркультура
• Год: 2006
• ISBN: 5-8370-0436-Х

Сума и тюрьма – вот две вещи, от которых в России не стоит зарекаться никому. Книга Андрея Рубанова – именно об этом. Перед арестом у героя было все, из тюрьмы он вышел нищим... Мытарства и внутреннее преображение героя в следственном изоляторе «Лефортово» и «Матросской Тишине» описаны столь ярко и убедительно, что вызывают в читателе невольную дрожь сопереживания. Вы не верите, что тюрьма исправляет? Прочтите книгу и поверите.

---

Иначе сквозь меня живо штырь проденут. Хоть в камере, хоть в бараке. Такая у меня жизнь. Иногда – дешевлеотсидеть... И меня повели сидеть.

4

О бизнесменах, очутившихся в местах заключения, ходили в то время ужасные легенды. Говорили, что уголовное сообщество не приняло коммерсантов. Говорили, что преступный мир – организованный, спаянный убеждениями и обычаями – относится к новым людям с большой неприязнью. Говорили, что предпринимателей бьют и унижают. Отнимают еду и одежду. Говорили, что богатый человек, очутившись за решеткой, в обществе воров, убийц и насильников, окружен атмосферой всеобщего злорадства, его осыпают насмешками, презирают и сторонятся.

То же самое, впрочем, говорили в разное время об осужденных милиционерах, и о солдатах-дезертирах, и об иностранцах.

В общем, шагая меж двух решительных оперов в глубины Лефортовского замка, я не очень нервничал. В конце концов, со мной мои доллары! И адвокат! И босс! И влиятельные друзья! Со мной, наконец, я сам – поджарый, ловкий, умный, решительный, единственный в своем роде. Нищий студент, в несколько коротких лет поднявшийся до запредельных высот, до миллионных контрактов. Состоявшийся и состоятельный. Тюрьма? Пусть будет тюрьма: каземат, камера, изолятор, зона, каторга, лагерь – все что угодно.

Я делаю самое главное на свете – деньги. И на своем пути пройду сквозь всякую тюрьму, как нож проходит сквозь масло.

ГЛАВА 3

Я начал всерьез размышлять о тюрьме очень давно. Не то чтобы думал с детства – но тянуло. Заведение с решетками на окнах всегда казалось мне самым страшным местом на свете, и этот страх возбуждал меня.

Свои детские годы я провел в веселой ромашковой стране Совдепии. Преступность на ее территории была побеждена физически, морально и нравственно. Если в далекой провинции дураки грабили сберкассу, это расценивалось как чрезвычайное происшествие в масштабах всей Империи. Газеты, конечно, молчали – но все руководство милиции, госбезопасности и администрации той территории, где произошел акт бандитизма, в один миг лишалось своих мест.

Когда два брата по фамилии Грач образовали преступную группу, раздобыли автомат и убили из него милиционера, случилась чудовищная сенсация. Про неслыханный случай даже сняли художественный фильм.

Тоталитарные режимы уничтожают всякую серьезную преступность, не говоря уже о преступности организованной. Муссолини в пару лет вырезал под корень всю сицилийскую мафию. Известный историкам факт.

И вожди Совдепии пошли схожим путем. Хитрые – как и положено настоящим византийцам,– они решили совсем лишить своих подданных какой бы то ни было информации об уголовниках и местах их обитания. Официально преступность считалась ликвидированной. Тщательно, кропотливо насаждалась культура, полностью свободная от преступной идеи. Героями книг и фильмов, радиопередач и театральных постановок выступали честные, весьма положительные мужчины и женщины, не склонные к авантюре. А преступный мир изображался в виде горстки полностью опустившихся, ни на что не способных, глубоко несчастных людей, где каждый второй мечтает перековаться в добропорядочного члена общества.

Городские дети в дни каникул едут к бабкам в деревню; я же, сельский отрок, всякое лето путешествовал в обратном направлении. Из зноя и пыли – в прохладу, в город, к цивилизации. Десять кинотеатров, три стадиона, библиотека с читальным залом, парк культуры – а посреди всего великолепия бабушкина квартира. Просторная, с окнами в тихий двор. Во дворе – гипсовая балерина, в бабушкином шкафу – десять желтых томов «Детской энциклопедии» издания 1958 года. Можно почитать том «Наука и техника», а лучше том «Моря и океаны», после – оседлать велосипед, домчать до кинотеатра, изучить рекламный щит «Скоро на экране», купить и съесть мороженое за семь копеек, всласть погонять по дворам и вернуться к морям и океанам. И так – каждый день.

Отрок ощущал счастье, как нечто постоянное.

Но речь не о морях и океанах, а о тюрьме и об уголовниках.

Их я увидел впервые в жизни именно в городе, на летних вакациях. Во всяком населенном пункте моей страны есть особенные места – возле дверей в винный магазин, и еще на задах ларьков приема стеклопосуды – вытоптанные и заплеванные пятаки, где собираются в группы, переругиваются и занимают друг у друга медные монеты наиболее опустившиеся горожане. Там и заметил однажды счастливый юнец с мороженым в руке необычных людей. Шумных, бесцеремонных, в обвисших исподних майках, открывающих взору публики острые татуированные плечи. Угловатые, нечистые, смердящие приторным портвейном существа с выбитыми зубами. Особенно неприятными выглядели их подруги – невероятно грубые и крикливые женщины с опухшими, жирно накрашенными лицами.

Уголовники, с ужасом догадался отрок и нажал на педали своего блестящего велика. Уголовники! Преступники! Злодеи! Плохие, нечестные люди! Вези, вези меня прочь от них, мой быстрый велосипед!

Cам я был из тех мальчиков, которые, найдя кошелек с деньгами, тут же вешают на забор объявление: «Найден кошелек с деньгами». Моя честность, принципиальность и порядочность простирались в дали, столь же бесконечные, как глубокий космос. Тогда я бредил космосом, полетами, скафандрами, лазерными пушками и прочими подобными штуками.

В тринадцать с половиной лет я твердо решил, что стану писателем-фантастом и превзойду мастерством любимых мною авторов – братьев Стругацких. Гениальные братья открыли мне, что смысл и счастье человеческой жизни – в созидательном труде, в творчестве, в познании мира и в развитии личности.

Я решительно взялся за дело. С самого начала я положил себе за правило делать тексты каждый день. Минимум по два часа. Еще столько же времени проводил в городском читальном зале. Я изучал мировую литературу и упорно портил бумагу. Сверстники уже зажимали девчонок по подъездам, а я только усмехался – я строил свое будущее. Полировал за письменным столом детали секретного оружия, необходимого для победы над миром.

К шестнадцати годам я полностью сформировался как писатель: я знал, что буду делать легкую и злую сюжетную прозу. Смешную и горькую. Точную и отвязную. Я решил, что от моих книг чуваки и чувихи будут балдеть, как восьмиклассница от первой сигареты. Я поклялся себе, что буду работать без сна и отдыха, до обмороков, до темноты в глазах, – но превзойду всех. Стану самым лучшим. Великим. Неподражаемым. Поставлю на уши всю тысячелетнюю мировую словесность. Моими романами будут зачитываться, над ними станут хохотать и рыдать, их будут экранизировать и цитировать. Мои романы взорвутся, подобно бомбам. Они изменят человечество. Они выведут людей к свету.

Осталось накопить жизненный опыт.

Тут я опять подумал о тюрьме и об уголовниках.

Я хотел делать экстремальные, бьющие наотмашь истории. Соответственно, они требовали экстремального материала. В его поисках я для начала устроился строительным рабочим – отбойным молотком долбил землю в тридцатиградусный мороз. После часа работы лицо, шея и руки по локоть покрывались слоем машинного масла. Подлинного экстрима я тут не обрел. Вообще, я легко переношу тяжелый физический труд. Приучен сызмальства. В обеденные перерывы писалась повесть, где действовал герой, плотник-бетонщик Колюха, и героиня, председатель профкома, по прозвищу Доска Почета. Одновременно шла подготовка к поступлению на факультет журналистики Московского университета. Сочинялись бойкие репортажи для многотиражки строительного треста, боевого листка формата А2 с многосмысленным названием «Огни новостроек».

Однажды фотограф принес в редакцию портрет, сделанный им в каком-то котловане: красивейший черноволосый мужчина, рабочий, с ясным, открытым лицом, высоким лбом, белозубо улыбающийся, в романтически расстегнутой новенькой брезентовой робе, в ловко сидящей каске. Фото украсило бы любую выставку или обложку столичного журнала.

Возникла идея дать портрет на первую полосу, рядом поставить маленький очерк. Я тут же позвонил в отдел кадров конторы, где числился герой портрета, и сваял тридцать строк.

– Не пойдет,– сказал главный редактор, созвонившись с цензором. – Этот красавец – ранее судимый.

Школу я покинул невинным, как гладиолус, и поступил в университет с первого захода, выдержав конкурс в семнадцать человек на место. Перспективы виделись блестящими. Впереди простиралась широкая и светлая дорога, по которой я должен был пройти весело и привольно. Учеба, затем тяжелая, но интересная работа в редакции. Личный рост и так далее. Тюрьма сюда не вписывалась.

Но разве возможно понять людей и процессы в обществе, не побывав на самом его дне?

Мои мысли постепенно оформились в нечто вроде плана. Я предполагал нырнуть в зарешеченное заведение ненадолго – например, на полгода, – чтобы ознакомиться и понять и саму тюрьму, и преступную идею. А потом – мрачно ходить среди людей, излучая загадочную силу и тайну! Хорошо, что до этого не дошло.