Симона Вилар - Светорада Золотая

• Название: Светорада Золотая
• Автор: Симона Вилар
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-966-343-607-4

Древняя Русь. Прекрасная юная княжна Светорада, дочь богатого cмоленского князя, признана всеми самой завидной невестой. Она красива и коварна, избалована вниманием женихов, которым любит кружить головы. Почему же князь Олег Киевский просватал ее для своего воспитанника Игоря? Ведь он сам привез ему из Пскова другую невесту – Ольгу. Сможет ли настойчивая и хитроумная Ольга разлучить суженого со Светорадой? Интриги, похищения, предательство и страсти сплетаются в сияющие золотом оковы любви, которые дарят блаженство влюбленным…

---

– Я всегда тебе рада, хоробр, но и ты меня пойми: дочку будем сговаривать. А дел невпроворот.

– Понимаю, княгиня. И не отвлек бы тебя, если бы… Но… Как быть, не ведаю.

Видеть всегда по-деловому спокойного Кудияра таким растерянным княгине было непривычно. Она посмотрела на него внимательнее, и воевода, отводя глаза, сказал негромко:

– Со Стемидом я приехал. Здесь он, в Смоленске.

Гордоксева только заморгала длинными ресницами, глядя на Кудияра, а когда рядом возник тиун с каким-то очередным вопросом, пропустила его слова мимо ушей. Потом даже разгневалась: что это они без нее ничего решить не могут! Пусть думают сами, за что это супруг ее им платит?

Она увлекла Кудияра в тенек под ели.

– Совсем боги помутили твой разум, Кудияр! Я ведь строго-настрого тебе приказывала, чтоб ни под каким видом парень больше не возвращался в Смоленск!

Кудияр опустил голову, нахмурив брови. Его сильные руки теребили затейливую пряжку на поясе.

– Ты не бранись, сударыня княгиня, а сперва выслушай. Я-то наказ твой не забыл, однако вот что скажу: перед отъездом вызвал меня к себе Олег Вещий и властно приказал, чтобы парень непременно поехал с дружиной в Смоленск.

На побледневшем лице Гордоксевы выразилась растерянность. Глядела на Кудияра, словно не видя его, и ее золотистые глаза потемнели от напряжения. Задумавшись, она не заметила, какое тоскливое выражение мелькнуло на суровом лице бывшего жениха. Словно зарница полыхнула. Ведь Кудияр был однолюбом, после отказа Гордоксевы с другими бабами не сходился, хозяйку в дом не привел, и даже о матери Стемы никогда не заговаривал, все еще храня в душе память о той, которая сейчас стояла перед ним, – статная, величавая, с годами не утратившая привлекательности, разве что живость и непосредственность юности сменились в ней властным достоинством.

– Мысли Вещего мне мудрено осилить, – вымолвила наконец Гордоксева. – А вот то, что мужа моего приезд Стемы не обрадует… тут и к волхвам ходить не надо. Тогда, несколько лет назад, страшно разлютился он на Стему. Да и за прошедшие годы никогда не вспоминал о парне, хотя я-то знаю – не простил ему старой обиды Эгиль Золото. Я же… Пойми, только памятуя, чей сын Стема, я и выпросила для него тогда помилование. Однако… Ты уж не взыщи, Кудияр славный, но и я не жажду своего прежнего воспитанника тут видеть.

– Да скажи хотя бы, что натворил Стемид! – даже хлопнул себя по бокам обычно невозмутимый воевода Игоря. – Пойми, не из праздного любопытства спрашиваю. Как-никак, сын мне Стемка. Должен же я знать, от чего его предостеречь, когда один князь строго наказывает изгнать его, а другой так же твердо велит привезти в Смоленск. Как говорят у нас в Киеве – оказался парень между молотом и наковальней. Тревожно мне.

– И мне тревожно, – кивнула княгиня. Оглянулась на двор, где шла подготовка к пиру, и где сейчас так требовался ее хозяйский глаз, но даже интереса прежнего не возникло. И, взяв Кудияра за широкий рукав рубахи, она потянула его за ближайшие строения, желая поговорить о тайном так, чтобы никто не отвлек.

За бревенчатой стеной ближайшего сруба княгиня опустилась на завалинку, поправила сползшее на плечи покрывало.

– Сам, небось, знаешь, каков у тебя Стемка. Дерзок, шустр, самолюбив. Ты рассказывал, что ни время, ни служба в дружине Игоря его не изменили. Но я-то понимаю, что не только боги таким норовом Стему наделили. В его нраве своевольном есть и наша с Эгилем вина. Да, некогда любили мы сына твоего, Кудияр, к роду своему приблизили, за один стол с собственными детьми сажали. Жилось ему в Смоленске вольготно и безбедно. А так как парень еще и пригожим уродился, то все его любили, а у баб и девок местных он особым вниманием пользовался. Помнится, ему только тринадцать годочков стукнуло, а я его, распутника, уже из девичьей по ночам выгоняла. Но одно дело покладистые теремные девки, а другое наша княжья кровь. Светорада-то всегда к нему тепло относилась, но так, как и к братьям своим. Он же… Как вспомню, что тогда произошло… Короче, прямо скажу: подло поступил с нашим доверием Стемка, и не будь он сыном моей подруги и твоим…

– Да не томи душу, Гордоксева! Каков собой Стема, я и без тебя знаю.

– Знаешь ли? А вот послушай меня. Светораде тогда одиннадцать годочков было, когда Стема твой запер ее в конюшне да хотел снасильничать.

Кудияр промолчал, только в глазах его мелькнул настоящий испуг. Не гнев, не возмущение выходкой сына, а именно испуг. Ибо он понял, от чего тогда спасла Стему Гордоксева, вырвав кнут из руки разъяренного Эгиля, а потом отправив воспитанника к отцу в Киев. С наказом никогда не возвращаться в Смоленск…

А Гордоксева продолжала негромко:

– Не подумал тогда о малолетстве княжны сын твой. Подмял под себя, разорвал на ней рубаху. Но Светорада такой крик подняла, что конюхи выломали дверь и успели поймать Стему, когда он уже в окошко выскакивал.

– Быть такого не может!.. – только и выдохнул Кудияр. – Не мог Стема вам такого бесчестья желать! Ведь он и о тебе, и о князе Эгиле всегда только уважительно отзывался.

– Ну, уж как хочешь, так и понимай. А я бы никогда напраслину на сына подруги не навела. Да и тогда я не сразу поверила, пока не увидела дитя свое, растерзанное, заплаканное, пока не выслушала признания дочери. Говорю тебе, у княжны тогда только первое женское появляться стало, а Стеме уже пятнадцать было, сильный, здоровый уродился. По бабам бегал так, что мы с Эгилем думали его женить при первом же случае да привязать к жениному подолу. А Светорада… Она ведь души в Стеме не чаяла. Вот он, видимо, и решил, что и княжна Смоленская про него. А Светораде только одиннадцать тогда минуло…

В голосе Гордоксевы появились какие-то печальные нотки. Кудияр молчал. Что ж, любая мать затаила бы зло, а Гордоксева еще и спасла Стему. Но вряд ли забыла старую обиду, и тем более не мог забыть ее отец Светорады.

– Стема мой сын, – негромко проговорил Кудияр. – Я принял его, я успел сердцем к нему прикипеть. И я буду защищать его… Даже перед тобой и Эгилем!

Со стороны кухонь повеяло чем-то подгоревшим. Гордоксева оглянулась, словно только теперь вспомнив, где ей следует быть. Однако вопрос о неожиданном повелении Олега привезти Стему в Смоленск остался невыясненным. И княгиня только спросила, где сейчас сын Кудияра.

– Я велел ему пока не сходить с корабля, ждать наказа от меня.

Гордоксева понимающе кивнула, поправила на голове складки покрывала.

– Вот и пусть пока в стороне держится. Ни мужу, ни дочери о его появлении я говорить не стану.

– Но Олег приказал ему вечером в терем явиться, – заметил Кудияр, как-то виновато опустив голову.

Гордоксева смотрела на него с непониманием, потом протяжно вздохнула.

– Мудрено разгадать помыслы Вещего. Что ж… Если он велел, пусть Стема приходит. Но учти, Кудияр, я его в самый дальний конец столов посажу, среди уных и детских.[68] Чести для твоего сына в том немного, да только, если Эгиль и дочь моя его там не заметят, может, и обойдется все.

На том и порешили.

Солнце еще не опустилось за лесистые гряды, а пир во дворе смоленского детинца уже шел вовсю. Кухари и челядь несли на длинные столы большие подносы с зажаренными кабанами, гусями, дичью, ставили блюда, полные медвежатины, оленины, нежно золотившегося среди зелени мяса молочных поросят. По кругу ходили чаши и кубки, раздавались звуки музыки – мелодичное наигрывание рожков и сопилок, переливы гусельных струн, звон посеребренных бубенцов, удары бубнов.

Князья и самые знатные гости Эгиля восседали на галерее терема, глядя на тянувшиеся вдоль всего двора столы, слушали пение певца-гусляра, восславлявшего походы Олега.

Молодой князь Игорь, откинувшись на спинку удобного резного кресла, отодвинул от себя блюдо дичины, испеченной с яблоками. Он уже насытился так, что даже хмель не брал. Но время, когда положено напиваться, еще не пришло, пока все шло чинно: говорили здравницы за князей, поминали богов, восхваляли весь собравшийся честной люд. Все должны были понимать, что это не просто пир-братчина равных, а празднование уговора, заключенного между Киевом и Смоленском, объединения сил Днепровской Руси. Однако Игорь еще не видел невесту. Зато сидевший по правую руку от него княжич Ингельд указал молодому князю на тех женихов сестры, которым было отказано, хотя их тоже пригласили на пир.

– Видишь круглолицего хазарина, который сидит мрачнее тучи да глядит в свой кубок, словно желая увидеть там предсказание своей дальнейшей судьбы? Вот тот, с холеными усиками и длинными завитыми волосами, как принято у хазар. Так вот, эго и есть шад Овадия, сын самого кагана Муниша. На днях он уже отбудет, а пока зван на пир как дорогой гость. Я бы дал ему по шапке да прочь прогнал, отродье хазарское. Но нельзя. Отец даже дарами богатыми его одарил, чтобы не затаил обиды царевич и дальше поддерживал мир с подвластными Смоленску землями кривичей. А теперь, друже Игорь, взгляни на ромея в блестящей хламиде со сверкающей брошью на груди. Этот ведь тоже в женихах числился.