Фридрих Незнанский - Встретимся в суде

• Название: Встретимся в суде
• Автор: Фридрих Незнанский
• Жанр: Полицейский детектив

Валентин Баканин, сорокалетний глава концерна «Зевс», попал в СИЗО уральского города Александрбург по ложному обвинению в убийстве. На самом деле партнеры Баканина по бизнесу, которых он считал друзьями, постарались убрать его с дороги, воспользовавшись услугами нечистых на руку сотрудников прокуратуры и милиции. Потребуется вмешательство Александра Турецкого, чтобы восстановить справедливость… Роман поднимает важную тему коррупции в правоохранительных органах.

---

— Гражданин Баканин, — служебным ровным голосом, но все с тем же беспокойством пальцев произнес следователь Алехин, — вы обвиняетесь в том, что убили Рубена Айвазова руками нанятого вами исполнителя. Запирательство бесполезно, ваш исполнитель сознался.

«Вот оно!» Как ни готовился Валентин к чему-то подобному, сердце екнуло, толкнулось изнутри в грудь. Стараясь сохранять хрупкое спокойствие, он спросил с такой отрешенностью, будто речь шла не о нем:

— Зачем, по-вашему, мне было убивать Кин… Рубена Айвазова?

— Вы сами все отлично знаете, гражданин Баканин. — Устав попусту вертеть пальцами, Алехин снова принялся за шариковую ручку. — Кому еще знать, как не вам. Крупный бизнес. Экономические соображения. Рубен Айвазов был директором пансионата «Уралочка», это вы признаете?

— Тут нечего признавать или не признавать. Да, был директором пансионата…

— И вы признаете, что являетесь руководителем корпорации «Зевс»?

— Ну, в этом-то я, пожалуй, смело сознаюсь. — Валентин собирался улыбнуться, но душевных сил не хватило, и реплика, вместо того чтобы выйти шутливой, получилась мрачной. Это не упустил подметить Алехин — и со значением кивнул, задрав свой капитанский подбородок.

— Отлично. Большой прогресс. Так мы с вами скоро дойдем и до признания… А зачем сопротивляться, а? Раньше признаетесь, раньше под суд пойдете. А условия содержания в камерах предварительного заключения у нас куда хуже, чем на зоне…

— Так ради чего, по-вашему, мне нужно было убивать Айвазова? — изо всех сил подавляя просачивающуюся изнутри тела дрожь, возвратил его к прежнему вопросу Баканин.

— А очень просто. — Алехин словно констатировал всем известные факты, утверждая, что небо синее, а листья с деревьев облетают осенью. — Уральский пансионат является филиалом московского пансионата с тем же названием, «Уралочка». В настоящее время пансионат формально подчиняется крупной корпорации с мифическим, так скажем, названием «Зевс». Вы, гражданин Баканин, хотели незаконно завладеть пансионатом «Уралочка» в городе Александрбурге. И осуществили свой преступный план! Для чего в неустановленное следствием время, в неустановленном следствием месте встретились с гражданином, чье имя вам отлично известно, и передали ему деньги в неустановленном следствием размере на убийство Рубена Айвазова. Ваше доверенное лицо, которое мы в ближайшем времени арестуем, наняло исполнителя…

— Где доказательства? — Баканина трясло уже в открытую. — У вас же одни голословные утверждения! Предъявите мне доказательства! У вас их нет!

Следователь встал, прошелся по кабинету, взглянул в потолок, точно поэт, который ищет вдохновения.

— Вся загвоздка заключается в том, — менторским тоном сообщил Алехин, точно вдохновение было им обретено, — что схема заказного убийства элементарно проста. Есть исполнитель, чаще его называют «киллером». — На таких словах, как «киллер», Алехин ставил ударение, словно окавычивая их, только не на письме, а вслух. — Есть «организатор» — этот человек отвечает за техническую часть мероприятия. По поручению «заказчика», получив от него деньги, он выходит на киллера. Организатор передает киллеру деньги своего клиента. Он же оговаривает детали убийства. Но проследить связь заказчика с исполнителем практически невозможно. Связь с киллером имеется только у организатора…

Продолжения этой речи Валентин безмолвно вынести не мог. Он чувствовал, что сейчас закричит, не вытерпит, взорвется. В ушах у него зазвенело, перед глазами снова начала расплываться какая-то муть. «От гнева», — машинально отметил он, подумав, между прочим, что и избиение могло иметь кое-какие физиологические последствия…

— Слушайте, гражданин следователь, — Валентин невольно повысил голос и тут же вынудил себя говорить тише, — это полная ерунда, что вы тут только что сказали. Когда это я захватывал пансионат «Уралочка»? Посмотрите вы в документы: «Уралочка» отродясь не была собственностью «Зевса»! Она находится в собственности фирмы «Уральский инструмент», которой управляют Леонид Ефимов и Марина Криворучко, а вовсе не я…

— Но «Уральский инструмент» принадлежит концерну «Зевс», — гнул свое следователь.

— Нет! Уже в дни убийства Айвазова это были два совершенно разных предприятия! Посмотрите документы: когда я возглавил «Зевс», то добровольно отказался от своего участия в управлении уральскими фирмами, возложив эти обязанности на своих друзей… на лиц, которым я доверяю… Можете проверить! Я вас прошу только об одном: проверьте! Ведь это же так легко!

«Как же, станет он проверять, — тоскливо подумалось Валентину. Приплясывающие на столе белые пальцы следователя Алехина вызвали у него такое отвращение, что он вынужден был отвернуться, чтобы не видеть их. — Ему совсем не хочется устанавливать истину, кто убил Кинга и его семью. Ему хочется обвинить меня. Тогда чего ради я перед ним тут распинаюсь? Рациональнее молчать, беречь силы». И Баканин замолчал.

— Ага, отмалчиваетесь? — как-то наигранно, без искренности торжествовал Алехин. — Отворачиваетесь?

Стараясь не смотреть на торжествующего Алехина, Валентин устремил взор в угол комнаты, где с начала допроса обретался какой-то человек среднего роста и средних габаритов — не худой и не толстенький. Все в нем было нейтрально, как-то проходя мимо внимания: и коричневый костюм, из-под которого виднелась светло-бежевая рубашка, и мышиного цвета волосы, и черты лица.

— По-моему, на сегодня достаточно, Сергей Владимирович, — сделал робкую попытку вмешаться нейтральный человечек.

— А я вас не спрашивал, Борис Аристархович. — Кажется, отчество — единственная нестандартная черта, которой мог похвастаться нейтральный обитатель угла следовательского кабинета. — Кстати, гражданин Баканин, это ваш адвокат, Борис Аристархович Фадин.

— Но у меня есть свой адвокат. Я требую, чтобы он прибыл сюда!

— Можете требовать, сколько угодно. — Лицо следователя по особо важным делам перекосилось и на несколько минут перестало напоминать лицо героического капитана дальнего плавания. — Адвокат у вас будет наш, или вообще придется вам обходиться без адвоката. Ну так как, надумали? Согласны с обвинением?

— Не согласился и не соглашусь.

Как ни старался, больше Алехин ничего добиться в тот день не смог. Баканин ни в чем не признавался, ничего не подписывал, даже спорить перестал. Он думал, что снова будут бить, возможно, пытать, но никто его не тронул даже пальцем. Поняв, что выудить из обвиняемого свеженькие признания не удастся, Алехин распорядился отправить его в камеру предварительного заключения. Конечно, там тоже был не курорт, и все же Баканин с облегчением воспринял эту временную перемену участи.

«Ефимов и Криворучко, — стучало в висках. — Баканин, Ефимов и Криворучко. Трое из шести. Трое живы, трое убиты. Из трех живых один в тюрьме… Привет вам, бывшие „реаниматоры“!»

Вторая картина из прошлого РОЖДЕНИЕ БРИГАДЫ

Самый молодой в Уральском политехническом институте профессор, Руслан Шаров, пользовался любовью студентов не за то, что ставил оценки с поблажками. Наоборот, во всем, что касалось проверки знаний, он был требователен и строг. И даже не за то любили его, что он, не кичась своими научными регалиями, установил со студентами доверительный товарищеский стиль общения. Конечно, это было важным обстоятельством, но не главным. А главное в Шарове заключалось в том, что он действительно был блестящим ученым. Студенты всегда чувствуют, кто перед ними: равнодушный транслятор текста учебника или человек, преданный любимому делу. Преданность делу светится в глазах, делает речь точной, а руки — умелыми. Умелые руки требовались Руслану Георгиевичу как нельзя больше, так как он работал с электронно-вычислительными машинами, как раз в те годы утратившими свое громоздкое советское название и получившими то иностранное имя, которым их теперь называют: компьютер. Иными словами, Шаров принадлежал к числу тех первопроходцев, которые одновременно постигали «хард» и «софт». И даже параллельно изучению старался при помощи своих чутких пальцев и пытливого ума усовершенствовать эту мигающую глазом монитора коробчатую редкость, которую институт приобрел за сумасшедшие деньжищи.

— Лет через двадцать, а может, и раньше, — предсказывал Шаров, — компьютер войдет в каждый дом. Как сейчас телевизор.

Преподаватели спорили, стыдливо улыбались или попросту не поддерживали этот футуристический разговор. Не верили.

Зато студенты верили! Особенно эти, самые талантливые, цвет института: Баканин, Ефимов, Айвазов, Парамонов… Им не забыть эту лабораторную по физике. Преподаватель вышел из аудитории, оставив их наедине с оборудованием. Оборудование было им знакомо, и тема трудностей не представляла, а вот чертить в тетрадях систему координат, вычислять точки, выводить формулу, строить кривую — что за морока! Заглянул Шаров. Удивленно улыбнулся: «А что это вы паритесь? У вас же компьютер стоит!» И впрямь стоял — в углу аудитории, в полнейшей заброшенности. Языку программирования «бейсик» их всего пару недель учил не Шаров, а другой препод. Единственное, чему студенты научились за время этих занятий — включать и выключать компьютер, а так как в те замшелые времена о «Виндоусе» и не слышали, то делалось это элементарно… А еще постигли ужас до чего высокоумные основы игры в «Тетрис». Ни то ни другое помочь в лабораторной работе не могло, о чем студенты откровенно сообщили Руслану Георгиевичу. Улыбнувшись еще раз и промокнув платочком зеркально-нагую голову, Шаров сел к компьютеру. На экране засветилась сине-белая таблица. Разминочной пробежкой пальцев по клавиатуре Шаров вызвал программу и попросил продиктовать полученные в ходе лабораторной работы числа. А дальше… Дальше начались сплошные чудеса. Каким-то невероятным образом за считанные секунды на экране возникла кривая — та самая, которую путем долгих потений и терзаний им пришлось бы выводить самостоятельно. Более того, к безукоризненному графику прилагались выкладки, которые находились за гранью студенческой лабораторной…