Павел Юнгеров - Введение в Ветхий Завет. Книга 2.

• Название: Введение в Ветхий Завет. Книга 2.
• Автор: Павел Юнгеров
• Издательство: Православный Свято-Тихоновский Богословский Институт
• Жанр: Религия
• Год: 2003
• ISBN: ISBN 5-7429-0189-5

Книга профессора Казанской Духовной Академии, доктора богословия Юнгерова Павла Александровича «Общее историко-критическое введение в священные ветхозаветные книги» является итогом более чем тридцатилетней научно-исследовательской работы автора на кафедре Священного Писания Ветхого Завета (кон. 1880-х гг. — 1910 — год последнего авторского издания «Общего введения»). Объединяя в себе все лучшие достижения современной ему западной библеистики с выверенностью православного подхода, труд П. А. Юнгерова представляет систематическое изложение круга общих исагогических вопросов: о ветхозаветном каноне, священном тексте и переводах ветхозаветных книг. Исторический метод изложения этих вопросов позволяет проследить различные этапы формирования языка священной ветхозаветной письменности, ее канона, историю и взаимовлияние позднейших переводов. Во втором издании (1910 г.) в «Общем введении» автором добавлен раздел по Истории толкования ветхозаветных книг, представляющий особый интерес, ввиду малой разработанности этого вопроса, как вводное и библиографическое пособие к изучению ветхозаветной экзегетики.

В данном издании текст приводится по современной орфографии, с незначительными изменениями авторского синтаксиса в нескольких местах, где это требовалось современными правилами

---

Кроме того, исследователи находят в книге и другие признаки происхождения ее от самого Соломона. Из содержания и изложения книги видны многосторонние географические и естественноисторические познания писателя, приобретенные путешествиями и изучением природы. Так, упоминаются, как хорошо известные и возбуждавшие глубокое эстетическое чувство у писателя, местности внепалестинские: башня Ливана, рыбные озера Есевона, палатки Кидара, горы Амана, Сенира, Ермона; местности и Палестинские, отличавшиеся особенной красотой: горы Галаадские, леса Кармила, цветы Саронской долины, виноградники Енгадди и искусственные орошения Ваал-Гамона. Также разнообразны часто упоминаемые писателем виды разных животных, хорошо известных ему, и по наружности возбуждавшие, с этой стороны часто непонятное нам, эстетическое его чувство, например кобылица фараона — Песн 8:8; стадо коз и стриженых овец — 4:1–2; двойни молодой серны — 4:5; странно также для нас описание красоты Суламиты: шея твоя, как столб Давида — 4:4; живот твой, как круглая чаша и ворох пшеницы; нос твой — башня Ливанская, голова твоя, как Кармил — Песн 7:3–5. Не менее загадочны образы красоты Возлюбленного: голова его — золото, живот его — изваяние из слоновой кости, голени — мраморные столбы, вид его подобен Ливану (Песн 5:11–16). Можно видеть здесь писателя, очень увлеченного красотою видимого мира, его одушевленных созданий и искусственных сооружений, как бы воплощавших глубокие мысли строителей. До двадцати видов животных и до двадцати имен растений писатель приводит в своей небольшой книге и именно как поэтические сравнения эстетического характера. — Эта любовь к природе напоминает Соломона, любившего, знавшего ее и говорившего о рыбах, животных, птицах и деревах от кедра до иссопа (3 Цар 4:33). Это знакомство могло быть приобретено лишь частыми путешествиями по Палестине и ее окрестностям, также естественными для Соломона. — Архитектурные сооружения: изваяние из слоновой кости, мраморные столбы, столб Давида, башня Ливана (Песн 4:4; 5:11–16; 7:3–5), возбуждавшие эстетическое чувство, и вышеупомянутые сравнения также напоминают Соломона — строителя храма, капищ, дворца, с любовью относившегося к своим постройкам и ими много наслаждавшегося (ср. Еккл 2:4). Это соображение подтверждается множеством подобных же поэтических, из животного и растительного мира и из мира искусств, образов в Притчах Соломона. В обеих книгах находится уподобление человеческой красоты лани и серне (Песн 1:17 = Притч 5:19; 6:5), светилу на небе (Песн 6:10 = Притч 4:18). Упоминаются: благовонные травы ( ,  — Песн 4:14 = Притч 7:17), мед ( ) и елей, капающие из уст человека (Песн 4:14 = Притч 5:3; 16:24); уподобляется приятная речь пенящемуся вину ( ) и золоту (Песн 7:10; 5:11 = Притч 2:3; 23:31; 25:11); упоминаются драгоценные камни и мраморные украшения и столбы дома (Песн 1:16; 3:14–15; 15:5 = Притч 7:16–17; 9:1), ожерелье ( ), украшающее шею (Песн 4:9 = Притч 1:9). — Очень много между книгами Песнь Песней и Притчей сходных оборотов и сравнений. Например, проникающее Песнь Песней учение о любви и ее всеобъемлющем в жизни человека значении (особ. Песн 8:6–7: крепка как смерть любовь, люта как преисподняя ревность… все богатство дома любящий не возьмет за любовь) имеет сходство с учением книги Притчей о том же (напр., Притч 6:34–35: ревность — ярость мужа, не примет он никакого выкупа и не у довольствуется никакими дарами…). Уподобление брачного союза водам колодца глубокого и запечатанного — очень употребительное сравнение в Песни Песней (4:12) и Притчах (5:15–18). Описание женских ласк со всеми подобиями и образами поэтическими и символическими сходно в обеих книгах (Песн 1:3, 12; 3:2; 4:5; 5:2–6 = Притч 5:3–4, 19; 7:8, 21) [260]. Соломона же, наконец, со всеми его увлечениями, описанными в книгах Царств и Екклезиаст, с его многочисленным гаремом из 700 жен и 300 наложниц (3 Цар 11:3; ср. Еккл 2:7), ясно напоминает свидетельство о себе писателя Песни Песней: «есть шестьдесят цариц и восемьдесят наложниц и девиц без числа, но единственная — она, голубица моя…» (Песн 6:8–9). Кроме многоженства, из этого выражения несомненнейший вывод, что писателем был царь, ибо у простого подданного не могут же быть женами царицы. А еврейская история знает всего двух царей-писателей: Давида и Соломона. Всякий же читавший Песнь Песней не усомнится сделать между ними выбор в пользу Соломона.

Указываемые критической литературой некоторые греческие слова, например (греч. παράδεισος — 4:13), (Песн 3:9 = греч. φορεΐον — носилки), могли употребляться и при Соломоне, в царствование коего велась отдаленная внешняя торговля и греческие ионийские торговцы могли бывать в Палестине. А также женами Соломона могли быть привлекательные гречанки. Кроме того, слова fardes и afirion производятся из древнего зендского языка и имеют себе параллели в персидском языке (Gesenius. Hebr. Handw. 696 s.), а потому время знакомства с ними евреев совершенно неопределенно (ср. Oettli. Hoheslied. 180 s. В. Nehemia. 178 s.). Упоминание слова fardes в Еккл 2:5 наводит на мысль, что это было собственное имя Соломонова парка, сохранившего его и до Неемии (Неем 2:8). Такое же относительное значение имеют и мнимые ново-еврейские слова, указываемые Зигфридом, Кцнигом и др. Например, (кипарис: Песн 2:16), (нард: 1:12; 4:13–14), (шафран: 4:14), так как по мнению Гезениуса, есть лишь северно-палестинское произношение слова ; а и употребляются в персидском и арабском языках и встречаются в древних надписях; а в арамейском уже с изменением  [261]. Очевидно, решительно новоеврейского эти слова не заключают, а потому и выводы из них поспешны и небезапелляционны.

С другой стороны, распространенное в новой критической литературе предположение о происхождении книги Песнь Песней в послепленную, и даже в македонскую эпоху (Гретц), очень не вяжется с выше оттененным постоянным упоминанием об ослепительном богатстве, роскоши и общем благосостоянии и безмятежии евреев. Совсем не таково было состояние их после плена. «Соловей не поет зимою» — то же можно сказать и на это предположение, обстоятельно опровергаемое в новой же западной литературе (Oettli. 1. с. 170 s.). Это предположение противоречит общепризнанным красотам языка Песни Песней, носящим следы «юношеской свежести» (Hengstenberg. Hohesl. 236 s.) и «золотого века» (Гезениус. Евр грам. 18 стр.). [262]

Из приведенных доказательств общий вывод должен быть тот, что Соломон был писателем Песни Песней. Что касается более частного вопроса: в каком возрасте и в какое время он написал эту книгу, то решить это трудно. Конечно, по сравнению с книгой Екклезиаст, — старческим писанием Соломона, естественно думать, что не в период старчества написана Песнь Песней. Но и к годам юности, к каковым относят происхождение ее некоторые исследователи, едва ли возможно отнести ее написание, если признавать в ней аллегорический, а не буквально эротический смысл: юноше трудно такое возвышение [263]. Кажется, естественнее всего отнести к зрелым годам наибольшего физического мужества и духовной мудрости Соломона, к годам наибольшего подъема его религиозности, с освящения храма до увлечения женщинами и прискорбного падения. Возвышеннейшие слова его возвышеннейшей молитвы по освящении храма (3 Цар 8 гл.) заключают в себе ближайшую аналогию возвышеннейшим мыслям Песни Песней.

Подобно книге Екклезиаст, о Песни Песней возникали споры по вопросу о каноническом достоинстве. Так, среди иудеев находились глупцы, распевавшие отрывки этой книги на свадебных и других обычных пирушках, как песни светского вольного характера. Их защищали недальновидные богословы, находившие эту книгу недостойной помещения в канон и видевшие в ней лишь собрание эротических песней. Против них резко восстал авторитетный в еврействе раввин Акиба и высказал мысль: «стояние всего мира недостойно того дня, в который явилась Песнь Песней; все агиографы святы, а Песнь Песней есть святое святых» (Iadaim. 8, 5). Несмотря и на последующие сомнения некоторых иудеев в аллегорически-священном, а не в эротическом смысле Песни Песней, иудеи верные синагоге всегда признавали эту книгу каноническою и даже «первою» из агиографов — писаний (Wogue. Hist. d. 1. Bible. 58 р.). В христианстве Феодор Мопсуетский не находил в Песни Песней ни исторического (как в книгах Царств), ни пророческого, ни морального, канонически-богодухновенного авторитета и даже признавал librum turpem. Были, по свидетельству Филастрия, и другие еретики, не признававшие Песнь Песней богодухновенным писанием, а лишь признававшие в ней «описание человеческих дел и страстей» (Filastr. Наеr. 135. Migne. 12. 1267). Еретическое мнение Феодора Мопсуетского и его единомышленников было осуждено Православной Церковью на пятом Вселенском соборе. А бл. Феодорит написал, в защиту авторитета Песни Песней, против «своего учителя» (т. е. Феодора Мопс.), каноническое аллегорическое объяснение всей книги, в коем замечает, что «блаженные отцы включали эту книгу в число святых писаний, многие из древних объясняли ее, а кто последовательно не объяснил, те прославляли и восхваляли ее учение. Не только Евсевий Палестинский и Ориген Египетский, и мученик Киприан Карфагенский и старейшие сих и ближайшие к апостолам мужи, но и жившие после них, каковы: Василий Великий, Григорий Нисский, друг Василия (Григорий Богослов), защитник истины Диодор (Тарсийский) и Иоанн (Златоуст)… и одним словом все согласно с ними признают эту книгу духовною…» (πνευματικόν. Предисл. к Объясн. Песни Песней). Согласно, действительно, свидетельству Феодорита, Православная Церковь всегда признавала Песнь Песней канонической книгой, почему во всех апостольских (85 пр. апост.), соборных (60 пр. лаодик.; 39 пр. карф.; 2 пр. трульск.) и отеческих (39 посл. Афанасия; 4 Оглас. поуч. Кирилла Иерусалимского, Григория Богослова, Иоанна Дамаскина) исчислениях канонически-богодухновенных писаний эта книга всегда помещалась [264]. — Очевидно, как Акибу и позднейших иудейских богословов иудейские глумления, так отцов Церкви и соборы не смущали еретические мнения, а утвердившееся аллегорическое понимание книги, сохраненное до нашего времени в творениях Григория Нисского и Феодорита, освобождало Песнь Песней от всяких нареканий и фривольных объяснений и соблазнов. В последующее время среди христиан также появлялось не мало толкований в духе Феодора Мопсуетского. Так, Кастеллий высказал мысль об исключении Песни Песней из канона, Клерик проводил романическое объяснение. Вслед за ними в протестантской литературе появилось многое множество таких же толкований книги. Но все эти толкования [265] никогда не влияли на высших лиц, ни католической церкви, ни протестантских общин, и среди последних никогда не возникал вопрос об исключении Песни Песней из канона. Она остается и в католической церкви и в протестантских общинах неизменной частью канона. В Православной греко-восточной Церкви нового времени не появлялись указанные еретические толкования и вопрос о каноничности никогда не возникал.