Джеральд Даррелл - Птица-пересмешник

• Название: Птица-пересмешник
• Автор: Джеральд Даррелл
• Жанр: Природа и животные

---

сделать.

Король снова сделал паузу, чтобы сказанное дошло до всех.

Ганнибал, наблюдавший за венценосным оратором с почтением и восхищением, только сейчас понял, почему владыке с таким трудом давалась эта речь. Еще бы — ведь ему предстояло разъяснить сложную биологическую проблему столь же просто и красочно, как если бы он учил детей азбуке с помощью разноцветных кубиков с буквами.

– Обиталищем бабочки амела, местом, где она откладывает яйца, оказалась Долина пересмешников,— заявил Кинги

Услышав в ответ странный шум в зале, он поднял свою могучую руку, прося тишины, и продолжал:

– Но это еще не все. Вылупляющиеся из яиц гусеницы бабочки амела питаются исключительно листьями дерева омбу.

Он снял очки и воздел их кверху.

– Профессор Друм предлагал гусеницам четыреста двадцать разных растений,— сказал Кинги, подняв руки и растопырив пальцы, будто собирался отсчитать на них это число,— но во всех случаях они чахли и гибли. Только после того, как профессор Друм добрался до Долины пересмешников и собственными глазами увидел, как гусеницы амела поедают листья омбу, значение этой долины стало понятно окончательно и бесповоротно.

Кинги достал большой шелковый платок, вытер брови, а затем, зажав его меж пальцев, словно крыло бабочки, жестикулировал, подчеркивая сказанное.

– Возможно, у вас глаза на лоб полезли от удивления: есть ли на свете что-либо более необычное, чем только что вами услышанное? Кто бы мог подумать, что в течение стольких веков наше благосостояние зависело от крохотного мотылька, а его жизнь, в свою очередь,—от дерева, которое мы полагали давно исчезнувшим! Теперь это дерево вновь открыто, но чудеса на этом не кончаются. Профессор Друм установил, что в не меньшей степени,

чем существование бабочки зависит от дерева омбу, существование самого дерева омбу зависит от пересмешника. Когда плод дерева падает на землю, птица съедает его. Проходя по ее пищеварительному тракту, семя подвергается воздействию различных соков, в результате чего оболочка становится мягче и семя получает возможность прорасти. Теперь вам понятно, дорогие друзья, каким образом наш старинный бог незримо и неслышно помогал нам на протяжении веков? Когда пересмешник освобождает свой кишечник, семя попадает в почву и дает начало дереву.

Король убрал платок, снял очки и на несколько долгих мгновений задержал свой взгляд на слушателях.

– Ну как, друзья, полезно узнать, что наше благополучие зависит, во-первых, от невзрачного мотылька?

С этими словами он столь изящно поднял свою смуглую руку, будто она и в самом деле была бархатисто-темным крылом бабочки, а потом повернул ее розовой, словно обратная сторона крыла, ладонью к публике.

– Во-вторых, от дерева.

Сказав это, он описал руками полукруг, будто изображал крону омбу на могучем стволе.

– А в-третьих,— рявкнул он, предупреждающе подняв вверх палец,— хотел бы я знать, что вы почувствовали, поняв свою зависимость от конечного продукта пищеварения птицы?

Парламентарии зашептались между собой, усиленно жестикулируя.

– Так вот, друзья мои, все мы связаны одной цепью,— сказал Кинги, переплетая пальцы и как бы иллюстрируя вышесказанное.— Дерево амела, бабочка, дерево омбу, пересмешник и наконец мы все. Никто из нас не выживет без других звеньев этой цепи. Без этих деревьев и прочих живых существ погибнут все наши надежды на будущее Зенкали. Без аэродрома обойтись мы сможем, а вот без помощи матери-природы — нет.

Оратор снял очки и, преисполненный августейшим достоинством, направился к выходу, оставив публику обсуждать услышанное.

Великий парад имел грандиозный успех. Спецвыпуск «Голоса Зенкали» открывался огромным заголовком: «Бог жилище обрел в королевском саду». Под этим замечательным лозунгом и прошло все мероприятие.

Во главе парада выступал сам Кинги, ехавший в изысканно украшенной королевской карете; перед ним шагал лоунширский оркестр, игравший национальный гимн Зенкали. В его основу легла бесхитростная популярная мелодия, слегка аранжированная самим Кинги, когда он купался в ванне. Проникновенные слова сочинил не кто иной, как Ганнибал:

Слава тебе, наш родной Зенкали,
Наш процветающий остров любви!
И солнца восход, и морской прибой
Поют тебе славу, наш остров родной!

Вся эта процессия двигалась сквозь пеструю толпу, сбежавшуюся позевать на невиданное зрелище. До участников парада долетал щекочущий ноздри запах надушенных, одетых в свежевыстиранную одежду человеческих тел, аромат цветов добросердечности, а главное — терпкий запах, какой ударяет в нос, когда откупориваешь бочонок редкого вина,— таков, должно быть, запах амброзии. Процессия катила сквозь море бронзовых, шоколадных и медных лиц, озаряемых, словно вспышками, белозубыми улыбками, сквозь лес плещущих розовых ладошек — казалось, всеобщую радость и ликование народа можно было потрогать руками.

Вслед за королевской каретой, в которой восседали губернатор и Изумрудная леди, ехала повозка, где величаво покоились шесть массивных бочонков, любезно предоставленных владелицей заведения «Мамаша Кэри и ее курочки». В бочонках были высажены шесть молодых деревьев омбу — коротких, толстопузых, машущих публике переплетенными ветвями. Их сопровождали профессор Друм, выглядевший еще более убийственно, чем прежде, в новом фланелевом костюме, кое-как заколотом булавками, и доктор Феллугона с огромным белым платком, обильно смоченным слезами радости. Он постоянно гладил стволы деревьев омбу, как бы желая воодушевить их. За ними, чередуясь с войсками в начищенных мундирах, ехали королевские кареты с высокими гостями. Вот сэр Осбери лорд Хаммер — у них такой вид, будто они час назад были на волоске от смерти и лишь чудом вырвались из пасти крокодила. А вот сэр Ланселот и досточтимый Альфред — оба улыбаются и машут толпам людей так, будто все здесь присутствующие принадлежат к высшим кругам высшего общества. А вот повозки с представителями прессы — приходится сожалеть о том, что они изрядно набрались, причем отнюдь не знаний,— и весь природоохранный контингент. Представитель Швеции выглядит угрюмее, чем скалы Скандинавии,— так может выглядеть только швед среди восторженной, рукоплещущей, счастливой до экстаза публики. А вот швейцарец — он ни на секунду не отнимает от уха блестяще отремонтированные часы в страхе, что они могут остановиться снова. Вот Харп и Джагг — они изрядно дерябнули «Нектара Зенкали» и, завернувшись в огромный звездно-полосатый флаг, который Бог ведает где позаимствовали, лежат в повозке и машут публике. В общем, веселая, не слишком формализованная процессия в лучших традициях тропиков. Правда, одна неприятность все-таки произошла. Платформа для телекамер, сооруженная по специально разработанному Питером проекту, оказалась атакованной простыми смертными, справедливо решившими, что отсюда лучше видно парад. Стоило двумстам пятидесяти слишком возбужденным зевакам на нее взгромоздиться, как вся махина рухнула в тартарары. Брюстер был вне себя от ярости и пытался разогнать нахалов, нещадно лупя их сценарием по щекам и ушам, но вскоре оказался затоптанным. «Я — представитель Би-би-си!» — орал он, но что поделаешь, если для зенкалийцев это пустой звук. Блор со своей чрезвычайно дорогой, на зависть япошкам, камерой был сметен с верхушки платформы и рухнул с пятнадцатифутовой высоты вниз. Жалобные крики вроде: «Что вы делаете?! Мы же из Би-би-си, а не из Ай-ти-ви!» — потонули в грохоте рушащегося сооружения: предназначенное для двоих, оно, конечно, не выдержало нагрузки двухсот пятидесяти. К счастью, зенкалийцы спружинили мягко и плавно, словно электрические угри. Большинство из них приземлились аккурат на макушку Брюстеру, который отделался переломом ключицы, несколькими синяками да фингалом под глазом.

Толпы фангу асов и гинка пели песни, кричали, играли на барабанах и дудках, а девушки обоих племен танцевали с такой грацией, будто их тела вовсе лишены костей,— такое под силу только темнокожим.

Наконец процессия достигла дворцовых ворот. Шикарно разодетая стража салютовала ружьями. Сначала в ворота вошел оркестр, затем въехал король и остальные участники парада, ну а толпе зевак пришлось пока задержаться. Дожидаясь своей очереди, люди шутили, смеялись, пялили глаза сквозь ажурную кованую ограду. С обратной стороны ворот счастливые лица выглядели словно баклажаны в плетеной корзине.

Когда наконец всем удалось просочиться в залитые ярким солнцем королевские сады, праздник разгорелся с новой силой.

Взволнованные всеобщим вниманием к себе, пересмешники были наконец выпущены из клеток, и первое, что в благодарность за это сделал самец,— с силой клюнул короля в ногу. (На следующий день «Голос Зенкали» вышел под заголовком «Король укушен Богом» — первоначально набрали «Король ушиблен Богом», но, к счастью, бестактность была исправлена при подписании номера в печать.) Это было воспринято как сигнал к всеобщему гулянью, в ходе которого были поглощены галлоны напитка «Оскорбление Величества», целые блюда с жареной олениной и молочными поросятами, не говоря уже об огромных корзинах разноцветных овощей. Вездесущий король старался поговорить со всеми, перекинуться шуткой с каждым, и его раскатистый смех раздавался над толпами веселых гостей, словно гром.