Олег Маркеев - Угроза вторжения

• Название: Угроза вторжения
• Автор: Олег Маркеев
• Издательство: ОЛМА-ПРЕСС
• Жанр: Боевик
• Год: 2000
• ISBN: 5-224-00787-9

Новая книга молодого писателя, написанная в жанре мистического реализма, вводит нас в мир сегодняшнего дня. В центре повествования неординарный герой — умный, мужественный до бесстрашия, духовно сильный. Откуда черпает он силы? Что дает ему возможность выдержать физическое и нервное напряжение, превосходящее обычные человеческие мерки? Наделенный этими качествами Максим Максимов срывает операцию по присвоению огромной суммы денег — операцию, в которой задействованы члены тайных обществ, весьма высокие государственные органы и лица, приближенные к верхам. Только прочитав роман можно понять, что и в нашей жизни есть возможность противостоять внешним и внутренним врагам.

---

Журавлев сосредоточенно разглядывал тлеющую сигарету. Кротов просчитал его игру до запятой. КГБ для плотной разработки «теневой экономики» и присосавшихся к ней воровских авторитетов требовалось серьезное обоснование. В чужой огород — а до тех пор, пока деловые и воры ходили под обычными уголовными статьями, это была вотчина МВД, — просто так не пустят. Стоило подвести их под статьи об антигосударственной деятельности и доказать кремлевским старцам, что массовые хищения имеют целью перехват власти, решение ЦК родится само собой. Но кабинетным измышлениям никто не поверит. Сведения, в том числе, должны исходить и от источника надежного и в извечном противостоянии КГБ и МВД не повязанного. Кротов был наилучшей кандидатурой. Если бы удалось сломать…

— Все, прием по личным вопросам у теневого министра подпольной экономики окончен, — сказал Кротов, вставая с табурета. — Спасибо за предложение, Кирилл Алексеевич. Но вы опоздали. Слишком поздно. — В глазах Кротова загорелся нехороший огонек, а губы скривились в снисходительной усмешке.

В тот день, как ни гадал Журавлев, смысла последних слов Кротова понять не смог. Все встало на свои места через неделю. Самое странное, что не от своих, а через агентуру он получил известие, что Крота кончили при попытке к бегству. Чутье подсказало Журавлеву, что лезть с вопросами к начальству — дело гиблое и, возможно, опасное. Нажал на агентуру. Оказалось, мафия провела собственное расследование.

Первоисточником стал Кисель, шестерка, неизвестным ветром занесенная в Лефортовский изолятор. Его заставили отмывать залитый кровью пол «воронка». Окольными путями подкатили к вертухаям. Как выяснили, за Кротом приехал чужой спецконвой, показали какие-то бумаги и увезли. Машина вернулась через час, но уже без Крота.

Просчитав все возможные и невозможные варианты, умные головы вышли на врача «Скорой», которого посреди дороги остановили люди в форме и попросили оказать срочную помощь раненому.

Раненым оказался зек-доходяга лет пятидесяти, седой, остроносый, худой, как щепка. На врача нажали сильнее — вспомнил внешность до деталей, по ним выходило — Крот. Из разговоров и мата вертухаев врач понял, что Кроту стало плохо, можно сказать, начал отбрасывать копыта. Лопухи открыли дверь, а двое зеков, перепрыгнув через Крота, набросились на конвой. Началась пальба. Одного сразу же срезали влет. Второго ранили в ногу. Шальной пулей зацепило и Крота. Пуля пробила плечо, другой бы оклемался, но у Крота в тюряге сдало сердце, ему хватило. Кончился Крот на руках врача, к великой радости вертухаев. В бумажке написали — «от инфаркта», что, если разобраться, было почти правдой.

Журавлев услышал эту историю от агента и не поверил ни единому слову. Нет, мафия, когда надо, копает не хуже КГБ, это он знал. Если уж тертые зэки решили поверить в бред о спецконвое, ради доходяги открывшем двери, то причина проста: Крота попросту замочили, а кто и за что — уже неважно.

Но Журавлев на оперативной работе был не первый год, и чужую игру умел чувствовать нутром. Он был уверен, что Крот переиграл его, вывернулся, как уж из кулака. С кем Крот заключил сделку и чем расплатился за свободу, в тот момент его уже не интересовало. Он отпустил стукача, запер двери конспиративной квартиры и впервые за много лет напился до потери сознания.

Случайности исключены

Заволжск, август 1994 года

Настя запрыгнула на подоконник, подтянула под себя ноги.

— Стены какие толстые, — она провела ладонью по шершавому камню. — Умели раньше строить.

— Не умели, а любили, Настенька. Под богом жили, халтурить грешно было. — Виктор невольно залюбовался ее тонким силуэтом в стрельчатой нише. Дневной свет проходил сквозь тонкую маечку, подчеркивая каждую линию тела.

— Интересно, почему коммуняки так любили устраивать тюрьмы и психушки в монастырях? Вообще-то понятно, стенки толстые, комнат много…

— Слишком прямолинейно. — Виктор поправил очки. — В монастыри всегда ссылали неугодных. Не большевики первыми превратили Соловки в тюрьму. Просто монастырь для того и создавался, чтобы в нем заканчивалась мирская жизнь задолго до смерти. А где это произойдет, в келье или каземате, уже не важно. Кстати, монастыри в то время были и центрами психиатрической помощи.

— И как тебе здесь, среди психов?

— Они не психи, Настя. Они — больные. Чуть больше, чем мы.

— А в Москве тебе психов и больных не хватало, да? — вскинула голову Настя.

— Опять ты за свое…

— Вить, ты, конечно, всегда был немного того, — она покрутила пальцем у виска. — Но не до такой же степени. Кончится тем, что сопьешься или сядешь на иглу, благо, наркота халявная.

— Исключено. — Он встал из-за стола, подошел к ней и положил руку на плечо. — Ты такая теплая…

— Ой, Вить, только не надо! — Она слегка боднула его в грудь. — Два года прошло. Это ты на острове живешь, а я в Москве. Со всеми истекающими последствиями, как говорит мой папочка.

— Как он, кстати? — Ладонь по-прежнему осталась лежать на ее плече, и пальцы покалывало от мягкого тепла разогретого солнцем тела.

— Скрипит потихоньку. Привет не передавал. Никто, даже твои, не знают, что я тебя нашла.

— И как же это удалось?

— Папа всегда говорил, что у меня незаурядные способности к личному сыску.

— Это когда ты его с очередной пассией выслеживала?

— Ха-ха-ха! Было по малолетству… А ты помнишь?

— Я все помню, Настя.

— Господи, — она уткнулась лицом ему в грудь, — и зачем же ты уехал, Кашпировский ты мой! Все было бы иначе…

— Зачем, зачем… — Он крепко обнял ее, поцеловал горячие от солнца волосы.

— Так, Ладыгин, брысь на место! — неожиданно встрепенулась Настя, сбрасывая его руки. — Врач не должен пользоваться минутной слабостью пациента, пусть и бывшей жены.

— Тем более — соблазнительной женщины, — попытался подыграть ей Виктор.

— Витюш… — Она посмотрела ему в глаза. — Не надо. Ты же всегда рассудком жил. Вот и сейчас подумай, что нас ждет. А ждет нас — максимум! — скоротечная любовь на служебной кушетке. А я от блицкригов как-то отвыкла. Не тот возраст.

— Значит, на ночь не останешься?

— А что это изменит? Ну, хорошо будет, даже уверена, что хорошо. А потом? Ты отсюда не уедешь, я здесь не останусь. Зачем ворошить старое, Витя?

— Ты права, — Он убрал руки. Постоял немного, потом вернулся за стол и закурил. — А ты научилась придавать этому несколько большее значение…

— Любая баба хочет только по любви, что тут такого? Жадность со временем проходит, и вдруг понимаешь, что хоть в этой сфере количество не переходит в качество. Вот такая диалектика.

— Да уж, — вздохнул он. — Тут Гегель, конечно, лопухнулся.

— А ты стал похож на монаха. В белой рясе. — Она из-под ладони посмотрела в глубь кельи, где в темном углу стоял его стол. — Что ты там делаешь?

— Курю.

— Надулся. — Она легко спрыгнула с подоконника. — Вить, ну что тебя здесь держит? Знаешь, сколько сейчас психиатры в Москве заколачивают? Захотел бы работать в клинике, мама бы устроила в любую.

— Вот-вот. — Он снял очки и погладил тонкими пальцами переносицу. — Один приятель открыл медицинский кооператив, меня звал. Говорил, самое перспективное — вкладывать деньги в медицину, туалеты и морги. Люди, дескать, всегда будут болеть, хотеть в туалет и умирать. Независимо, есть у них жратва или нет.

— Ну и правильно говорил.

— Только пристрелили его очень скоро. Не успел разбогатеть.

— Знаешь, кто не рискует…

— Тот пьет водку на чужих поминках, — окончил за нее Виктор. — А главное, мне это неинтересно.

— Конечно, здесь куда интереснее! Первый парень на деревне… Вернее, на острове.

— Здесь работа. Ты же тоже любишь свою работу.

— Не-а. — Она вскинула руки, собрав волосы на затылке. — Я не работаю, не пашу, не вкалываю и не заколачиваю бабки. Я, Витюш, живу! Сейчас работа журналиста полностью соответствует моему представлению о жизни. Мне интересно так жить, и все. Завтра проснусь, захочется жить иначе — сменю работу.

— А для меня это больше, чем образ жизни.

— Нашла коса на камень! — Она хлопнула себя по узким бедрам, туго обтянутым джинсами. — Какая местная Фекла тебя приворожила, а?

— Кто о чем, а баба о бабе! — рассмеялся Виктор. — Мужик он, мужик.

— Вот тебе раз! Ну-ка, колись, бывший благоверный. До каких это глубин разврата вы дошли в этом святом месте?

— Ты даже не представляешь, — сказал он неожиданно серьезно.

— Не поняла.

— О Мещерякове не слышала?

— Не-а, — легко соврала Настя.

— Был такой крупный исследователь, пока друзья не сожрали.

— Профессор, наверное?

— Нет. Докторскую защитить дали, а дальше не пустили. Да и докторская была на закрытую тему.