Юрий Давыдов - Бестселлер

• Название: Бестселлер
• Автор: Юрий Давыдов
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-264-00665-2

«Бестселлер» – гармоничный сплав превосходно проработанного сюжета и незаурядного стилистического мастерства. В центре романа – фигура знаменитого Владимира Бурцева, заслужившего в начале минувшего столетия грозное прозвище «охотник за провокаторами», а среди героев – Ленин, Сталин, Азеф, Малиновский, агенты царской охранки и профессиональные революционеры. Кто станет мишенью для «охотника» в его борьбе за моральную чистоту рядов «грядущих преобразователей России»? И что есть вообще феномен предательства и для отдельной личности, и для страны в целом?

---

Однако благодушие, однако благосклонность исчезали, едва тов. Сталин приступал к «еврейскому вопросу». Напрасно Бурцев исследует происхожденье «Протоколов». Зачем наводит тень он на плетень? В происхождении ли дело? Нет. В происхождении ли суть? Нет. Дело, товарищи, суть, товарищи, в философии и практике извергов рода человеческого. Дело, товарищи, суть, товарищи, в беспачпортных бродягах, стремящихся поработить наш великий народ. Пора партии Ленина-Сталина положить этому конец. И партия Ленина-Сталина положит этому конец со всем своим революционным размахом.

Но прежде надо бы поужинать. С жарки’м фазаньим он управлялся ловко и красиво. Но автор ваш не сразу угадал, откуда это тянет чем-то кислым.

Возник усмешливый повтор: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Так мы когда-то в школе запоминали цвета спектра. «Фазан» и совмещался с «фиолетовым». Сейчас, как будто бы вослед, из этого возник и цвет, и запах пороха «Фазан». Ага, вот, вот: «Фазан», бездымный порох, пахнул кислым и в долине Алазанской, и в магазинчике «Охотник», что близ Лубянки, на Мясницкой. А рядом – переулок – Златоустенский. Там, в доме три дробь пять, селили ромбовых чекистов. Они всем златоустам запечатали уста. Тов. Сталин речистых не любил. К тому ж, как вам известно, болтун находка для шпиона. Особенно застольный. И потому нас с детских лет учили: «Когда я ем, я глух и нем».

Он так и ел жаркое из фазана. Поцокал языком в дурных зубах, взял трубку, но закуривать помедлил, и мундштуком, весьма изгрызанным, приподнял мягкую обложку папки с грифом «Сов. секретно». Увидел справку о парижском резиденте. И усмехнулся: «Пожалуй, надо дать нам орден Третьяковке».

* * *

В иронии тов. Сталина был отзвук справки; по-канцелярски, «объективки». Там сразу, вне хронологии и почему-то в скобках сообщалось, что резидент в Париже, означенный не кличкой, нет, псевдонимом Аллигатор, когда-то заседал в совете Третьяковской галереи.

Я вас спрошу: а почему бы нет? Ведь он же Третьяков. Да-с, Сергей он Николаич Третьяков. Родился в восемьсот восемьдесят втором. Сказать вам откровенно, не в семействе аллигаторов, в семье акул капитализма. Москвич. Физмат закончил, да и пошел рулить в каких-то там союзах торговли и промышленности. Кадетом стал, был избран в городскую думу, в жены взял Наталью Мамонтову. Весной Семнадцатого утратили мы государя, но Третьяков остался при своих. Его востребовал Керенский. Но, оказалось, временно. Октябрь перенес его из Зимнего по Троицкому мосту в крепость. Потом в тюрьму на Выборгской. (Заметьте, дорожки нашего В.Л.; они и познакомились-то за решетками.)

В девятьсот двадцатом Париж увидел Третьякова. Собратия по классу были ему рады. Избрали, в частности, главою Комитета помощи голодающим России. Жаль, временного комитета, а не постоянного. А впрочем, постоянством мы никогда ни в чем не отличались, исключая глупость. Эмиграция со временем сопрела. Сергей же Николаич запил до положенья риз. И обеднел до степени церковной мыши. Страдая, мыслил. И громко заключил, что эмиграция есть гроб повапленный.

Совпало это умозаключение с учреждением разведки внешней. В решении Политбюро ее назвали «закордонной». Она пришла на помощь Третьякову. Он резидентом стал, работником усердным. Средь нескольких аспектов наблюдений был и В.Л. Как раз вот эти материалы по указанию тов. Сталина доставили к нему на дачу.

* * *

Источн.: Аллигатор.

Как я уже сообщал, Бурцев предпринял энергичные разыскания, направленные к выяснению происхождения ПСМ.[17]

Следует отметить германский фактор. Особую роль сыграли сыновья Рачковского и Нилуса, примыкавшие к первым организациям нацистского толка. Известный Розенберг взял ПСМ на вооружение. ПСМ были сразу же высоко оценены Гитлером и его ближайшим окружением как сильное оружие в борьбе с еврейством. Однако в мировой еврейский заговор они не верят. Но, в отличие от бывш. царя, говорит Бурцев, Гитлер, хотя и признает, как и Николай II, ПСМ подделкой, не только не отверг «Протоколы», а издает их огромными тиражами.

В России начала века, утверждает Бурцев, даже и среди зоологических антисемитов он не встречал никого, кто защищал бы подлинность ПСМ. У них не было защитников ни в тогдашнем русском обществе, ни в правительственных сферах, ни в церковных кругах. Во время же гражданской войны ПСМ издавались большими тиражами, особенно на Юге, когда там дислоцировались воинские части ген. Деникина. Сам же Деникин, как и сменивший его Врангель, испытывали к ПСМ чувство брезгливости. Последний выражался резко: «Гнусный подлог».

Это, разумеется, было хорошо известно Бурцеву. Именно поэтому он и написал Деникину, что еврейский вопрос – страшный вопрос русской жизни, не только прошлой, но и настоящей. Вопрос этот, неправильно поставленный, наносит непоправимый вред антибольшевистскому движению. «Протоколы», несмотря на всю свою ничтожность, играли и играют огромную роль. Русские националисты еще в 22-м году требовали от Бурцева прекратить разоблачения. Он тогда отказался, он и теперь отказывается, вопреки угрозам национал-социалистов, ибо, по мнению Бурцева, фюрер придал фальшивке мировую известность.

В своих разысканиях Бурцев рассчитывал не только на показания живых свидетелей, а и на материалы Департамента полиции, хранящиеся в московском архиве. Он просил содействия нескольких лиц. Определенно могу назвать Тагера. Предположительно Давыдова, решительно никому не известного. По причинам, не вполне ясным, эти расчеты Бурцева пока еще не оправдались. Он, впрочем, не отказывается от предположения самостоятельных, недокументированных действий П.И. Рачковского.

В связи с известным судебным процессом в Швейцарии Бурцев дважды или трижды приезжал в Берн. Еврейская общественность, обратившаяся в суд с требованием признать ПСМ подлогом и клеветой, наказать их издателей и распространителей, пригласила Бурцева экспертом.

Ход Бернского процесса освещен европейской и североамериканской прессой, как юдофильской, так и юдофобской. Вырезки прилагаю.

Бурцев представил доклад «К вопросу о фальсификации „Протоколов“». Эксперты ответчиков, в свою очередь, обвинили Бурцева в фальсификации. И не нашли ничего лучшего, как квалифицировать антирусской его прежнюю деятельность по изобличению Азефа и др.

В конце концов председатель суда не без остроумия констатировал: а) цитатами, как и статистикой, можно доказать все, что угодно; именно таковы «доказательства» ответчиков; ничего, заслуживающего серьезного внимания, ими не представлено; б) поскольку «Протоколы» подстрекают одних граждан против других граждан, «Протоколы» безусловно подходят под понятие «безнравственной литературы», каковая наказуется по закону; в) считаю ПСМ подделкой, плагиатом, бессмыслицей.

Судебное решение, вынесенное в Берне, имело значение нравственное. «Протоколы» продолжали издаваться и распространяться. В Германии напечатано два миллиона экз. По словам Бурцева, фашистское правительство в Берлине, «совершенно озверевшее», внедряет «Протоколы», изданные Розенбергом, в школьные программы. На борьбу с еврейством ассигнованы огромные средства. Немцы, говорит Бурцев, действуют цинически, «как настоящие ученики русских большевиков».

Вместе с тем он с горечью констатирует «позорное поведение» еврейских общественных деятелей, которые, по его мнению, вялы и неактивны в борьбе с антисемитизмом, «как русские в вопросах борьбы с большевиками».

* * *

Ваш автор, друг-читатель, молчать не может. Парижский резидент тов. Аллигатор отказал ему в известности литературной. Так говорят о том, кто канул в Лету. Но автор ваш, ведь он живой. И потому он оскорблен.

Всего хуже то, что упоминание моего имени вызвало недоуменное раздражение тов. Сталина, зеленым карандашом он обозначил на полях машинописи: «А это еще что за сволочь?».

Грубое замечание тов. Сталина, сделанное как бы вопреки сытости, в какой он находился после фазаньего жаркого, замечание это в известной степени, а лучше сказать, в степени неизвестной, предопределило командирование вашего автора в Вятский исправительный лагерь. Впрочем, все плохое непременно имеет и светлые просветы. Там, в исправительном, произошло исправление подлинное, не то бы автор ваш доселе обретался в толпе идолопоклонников.

Последнее. Тов. Сталину не понравилось участие Бурцева в бернском судоговорении. Однако нравилось и даже, можно сказать, льстило замечание Бурцева об ученичестве Гитлера у большевиков, хотя втайне и саднило душу отставание от Гитлера в решении еврейской проблемы.

Все это и отозвалось на решении участи Тагера*, упомянутого выше, и нескольких других, вроде бы пытавшихся что-то отыскать в архиве. Они были расстреляны. Дело обычное. А вашему автору – дело необычное – повезло.

И потому он имеет возможность продолжить извлечения из сообщений бывшего члена Совета московской Третьяковской галереи, а ныне жителя рю дю Колизе, частого собеседника честного Бурцева.