Макс Поляновский - Судьба запасного гвардейца

• Название: Судьба запасного гвардейца
• Автор: Макс Поляновский
• Издательство: Детская литература
• Жанр: О войне
• Год: 1983

В книге две повести: «Дважды Татьяна», посвященная героической борьбе партизан в годы Великой Отечественной войны, и «Судьба запасного гвардейца», также посвященная годам Отечественной войны, мужеству и героизму советских воинов.

---

С тех пор как я в последний раз видел своих попутчиков в полевом госпитале, оба они сильно изменились: Гасилов почти перестал прихрамывать и обрел прежний бравый вид, что так нравилось шоферу Васькову. А Павлик начал понемногу ходить: по всем приметам, ему шел второй год.

Забавно и трогательно было наблюдать за ними со стороны. Могучий Гасилов с материнской бережностью держал за руку неуверенно ступавшего по земле малыша. Иногда Павлик повисал на руке отца, но тем не менее тянул ножку вперед, стараясь сделать очередной шаг. Потом уставал, поднимал голову, и Гасилов подхватывал его «на ручки», однако уже через несколько минут Павлик опять просился на землю. Было радостно видеть этого крохотного человека, так упорно стремившегося к самостоятельности!

— Шагай, шагай, — приговаривал Гасилов. — Эх ты, скороход…

И «скороход» улыбался при звуке ставшего родным голоса.

С реки доносились зычные пароходные гудки. Это был первый военный год, когда весной движение судов по великой русской реке Волге началось открыто, без страха и предосторожностей, необходимых в дни, когда враг стоял совсем близко.

Так незаметно дошли мы до Центрального городского парка «Липки». Он нежно зеленел едва вылупившимися молодыми листочками, свежей еще почти прозрачной травкой, которая обрамляла подножие памятника Чернышевскому.

Мы выбрали скамью и уселись с Гасиловым. Павлик сидеть не пожелал. Он все шагал и шагал, хватаясь то за наши колени, то за край скамейки.

Гасилов не спеша рассказывал, я записывал, стараясь ничего не упустить. Неожиданно мой собеседник прервал рассказ, поднялся и поспешил навстречу седому человеку в строгом черном пальто. Тот приподнял шляпу и поклонился. В следующую минуту они вместе шли к нашей скамейке, и я услышал вопрос:

— Так это и есть мой пациент?

— Он самый, — ответил Гасилов, подхватывая Павлика на руки.

Я не вмешивался в оживленный разговор. Судя по всему, это был кто-то из врачей, наблюдавших за мальчиком. Мог ли я ожидать, что эта встреча добавит к будущей моей повести еще один взволновавший меня эпизод?

Когда немного спустя Павлик, разморенный весенним солнышком, крепко уснул на руках своего приемного отца, Гасилов рассказал мне историю, которую я постарался во всех подробностях записать в своем блокноте. Для убедительности Гасилов время от времени кивал головой в ту сторону, где стоял недавний его собеседник, и перед глазами моими вновь возникала фигура в строгом черном пальто, седая голова, внимательный и пытливый взгляд.

…Это произошло в один из последних январских дней сорок третьего года.

В большой, тесно заставленной мебелью комнате было так холодно, что единственный его обитатель, возвращаясь с работы, не всегда снимал шубу. Наскоро растопив железную печурку, он садился к заваленному рукописями и книгами столу. Он щелкал выключателем, но свет не всегда загорался: в городе не хватало электроэнергии, ее подавали в дома поздно, а то и вовсе оставляли район без света на целый вечер. В таких случаях приходилось зажечь коптилку, поставить ее на два тома медицинской энциклопедии и, придвинув бумаги поближе к слабому колеблющемуся огоньку, приступать к работе.

Известный в городе детский врач, профессор Сурат, много лет заведовал кафедрой в местном университете, был консультантом детской клиники. Сотни маленьких пациентов были обязаны ему избавлением от недугов, омрачавших едва начавшуюся жизнь. Профессор был, что называется, блистательным диагностом: он определял болезнь иногда по самым малозаметным признакам, по цвету кожи, но стонам или плачу ребенка.

Ему не терпелось поделиться своими наблюдениями и знаниями с другими врачами. Долгие ночи проводил он в холодной комнате за письменным столом, согревая дыханием озябшие пальцы. И чем труднее, чем холоднее становилось ему, тем упорнее он работал, считая, что необходимо торопиться. Иногда он ложился спать лишь под утро, стремительно и крепко засыпая, как солдат в промежутке между боями. А в десять утра профессора, как всегда, уже видели на работе.

В тот январский день, о котором рассказывал мне Гасилов, профессор, как обычно, вернувшись домой, сел за свою рукопись. Он не стал даже тратить времени, чтобы растопить печку-времянку. Шуба, валенки и накинутый на колени плед помогали ему не замерзнуть окончательно.

Погрузившись в работу, он не сразу услышал робкий стук в дверь, который постепенно становился все настойчивее.

— Кто там? Что случилось? — Профессор давно уже отвык от гостей и посетителей.

— Простите, здесь живет профессор Сурат? — спросили из-за двери.

Пришлось подняться, пройти к входной двери, отворить ее, впустив вместе с густым облаком пара высокого человека в шинели.

Одной рукой неожиданный посетитель опирался на палку, другой прижимал к себе ребенка, укутанного в теплое одеяло. Поздоровавшись, он подошел к старинному кожаному дивану и, локтем отодвинув в сторону книги, положил ребенка на диван.

— В чем дело? — спросил профессор. — Что вам нужно?

— Ваша помощь! — сказал человек в шинели и стал поспешно разворачивать ребенка.

— Немедленно укройте! — воскликнул профессор. — Здесь же очень холодно! Вы видите, я в шубе. Кроме того, я никого на дому не принимаю.

— Мне об этом говорили, но все советуют в один голос именно вам показать больного мальчика, поэтому я решился… Я хочу сам все услышать, а целые дни я на работе, далеко за городом. Извините, пожалуйста…

И мужчина в шинели вновь попытался развернуть ребенка. Профессор шагнул к дивану, произнес не допускающим возражения тоном:

— Прекратите! Обождите, сейчас я растоплю печку, а пока в комнате станет тепло, вы мне ответите на мои вопросы…

Профессор взялся за чурки, лежавшие у печки, но посетитель совершенно понятно, что это был Гасилов, — мягко отстранил его, быстро опустился на пол, достал из кармана маленький ножик, чтобы настрогать лучинок.

— Позвольте мне заняться этим. Растоплю по-фронтовому, в два счета…

Растапливая печурку, Гасилов обстоятельно отвечал профессору на его вопросы. Рассказал о печальных выводах, сделанных врачами детской консультации, добавив к ним собственные наблюдения.

Профессор осведомился, какие болезни перенес Павлик с момента рождения. Вопрос этот вообще всегда ставил Гасилова в тупик, но не было врача, который не задал бы его.

Пришлось Гасилову рассказать, как достался ему Павлик. Профессор придвинулся ближе, в упор посмотрел на Гасилова и опустил глаза. Так он и слушал, с опущенной головой, бросая изредка отрывистые вопросы.

В комнате стало теплее. Профессор снял не только шубу, но и пиджак, проверил температуру воздуха по градуснику и принялся осматривать маленького пациента. Им повезло: электростанция дала ток, в комнате стало светло. Павлик лежал на столе под яркой лампой.

Достаточно было понаблюдать со стороны, как профессор осматривал и выстукивал Павлика, мягко его поворачивал, сажал, заставлял открыть рот, высунуть язык — и все это без единого слова, без малейшего насилия, достаточно было взглянуть, чтобы понять, каким огромным добрым опытом обладает этот человек, посвятивший свою жизнь лечению детей.

Осмотрев, прослушав и выстукав Павлика, профессор Сурат дал знак Гасилову: можно одевать. Сам же он, присев к письменному столу, долго писал, по-прежнему храня молчание. Потом порылся в одном из ящиков, что-то достал оттуда, завернул в бумагу. Профессор понимал, конечно, что офицер напряженно ждет его слова, и будто нарочито медлил. Наверно, не так-то легко было ему произнести суровые слова о том, что в маленьком организме скопился целый рой болезней: рахит, истощение, колит. Необходим сложный метод лечения, режима и питания, чтобы малыш по-настоящему окреп. Но вообще придется на некоторое время положить его в детскую больницу для более тщательного исследования с помощью новейшей аппаратуры. Нелегко так вот сразу устроить туда ребенка, но он, профессор, постарается в этом помочь. Пусть товарищ офицер позвонит через несколько дней…

Гасилов одел ребенка, поблагодарил профессора, сказал, что позвонит непременно. Было заметно, что он хочет сказать что-то еще, но не решается. Наконец решился, произнес едва слышно:

— Еще раз благодарю, мы вам такие хлопоты причинили, — и неловко положил на край письменного стола сторублевую бумажку.

Профессор как будто и не заметил этого, продолжал писать. Потом неожиданно поднялся, остановил Гасилова у самых дверей и сунул ему в руку небольшой сверток вместе со сторублевой бумажкой.

— Это вы, молодой человек, спрячьте. Пригодится для малыша. Постарайтесь на эти деньги добыть для него фруктов и козьего молока, ясно?

Гасилов смущенно молчал.

— Вот я выписал рецепты и направление в детскую больницу вместе с моим заключением, — продолжал профессор. — Скажите… а коза у вас есть?