Адольф Бело - Две женщины

• Название: Две женщины
• Автор: Адольф Бело
• Издательство: АП «Курск»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7277-0064-7

---

– Он обнаруживал там соперника, а потом, чаще всего следовала дуэль, – продолжал шевалье. – К счастью, в ту эпоху мы с вами были уже очень дружны и полюбовно разрешили наш опор.

– Да, мы сыграли партию в пикет, условившись, что проигравший уступит победителю свое место.

– И вы выиграли?

– Так же легко, как и сегодня вечером. Вот это мне и напомнило…

– А дальше? – спросил шевалье.

– Как! Разве вы забыли? В тот момент, когда я с видом победителя выпроваживал вас, мы услышали шум голосов в соседней комнате. Подкравшись на цыпочках к двери, мы устремили любопытные взгляды в замочную скважину… и что же мы увидели?

– А! Вспомнил: мы увидели прекрасную Клоринду, томно вытянувшуюся на диване, а рядом сидел и декламировал ей мадригалы…

– Молодой герцог д'Эрувиль, – оказал виконт. – Она забыла о двух свиданиях с нами ради третьего.

– Тогда обменявшись улыбкой, мы запихнули карты в замочную скважину…

– И отправились ужинать. В то время, – продолжал виконт со вздохом, – мы еще ужинали, тогда как теперь ложимся спать спозаранку.

– Не всегда, – заметил шевалье. – Уже около одиннадцати часов.

– Одиннадцать часов! Черт возьми, правда! – воскликнул шевалье, вставая. – Как быстро прошло время! Но, – добавил он, оглядевшись, – все уже разошлись.

– Нет. Вон там госпожа де Брионн беседует с Морисом.

– Тогда, поскольку они относились с уважением к нашей долгой беседе, отнесемся с почтением и к ним. Возьмем шляпы и удалимся потихоньку.

Шевалье и виконт вышли; Елена и Морис остались одни в опустевшем салоне.

3

Со времени ухода Казимира и коварной фразы, брошенной им на прощанье, Елена и Морис хранили молчание; оба понимали серьезность ситуации и сосредоточились, чтобы смело отразить опасность.

Наконец, Елена, занятая бесцельной перестановкой цветов в вазе, резко повернулась к Морису, который стоял возле камина.

– Итак, лишь для того, чтобы провести весь вечер с мадемуазель Терезой, вы приходите сюда в десять часов вечера? – спросила она, пытаясь говорить спокойно.

Без сомнения, Морис ожидал этой быстрой атаки, так как ответил ласково и без смущения:

– Это не мадемуазель Тереза удерживала меня вдали от вас, а долг по отношению к моей семье, милая Елена.

– Ах, – сказала графиня, в голосе которой все больше проскальзывала горечь, – вот щепетильность довольно неожиданная и немного запоздалая.

– Да, есть определенные обязанности, – продолжал с той же нежностью Морис, – которые слегка стесняют в молодости, а потом…

– А потом, – перебила его Елена с резкостью, над которой она была не властна, – потом, когда решают все порвать… жениться, сближаются с той семьей, в которой испытывают необходимость.

– Я не понимаю вас, Елена. Правда, с некоторых пор я прихожу позже, чем прежде, но неужели вы так скрупулезно следите за часами, что я не могу задержаться из боязни вызвать ваш гнев?

– Мой гнев! Да разве я сержусь на вас? Я очень спокойна, напротив. Я просто констатирую и вспоминаю… Я помню, что некогда вы приходили первым, а уходили самым последним.

Голос Елены был полон скрытой грусти.

– Как? И это все ваши претензии? Разве вы не знаете, какие замечания отпускают некоторые по поводу моих слишком прилежных посещений вашего дома: я должен показать себя не таким увлеченным: ведь речь идет о вашей репутации.

– О моей репутации! – иронически сказала Елена. – А кто вас просил заботиться о ней? Это мое дело, а не ваше!

– Все женщины таковы: если их компрометируют, они обвиняют вас в измене или жалуются, что их не любят.

– Ах, довольно! – воскликнула Елена, которая не могла больше сдерживать себя, – оставим эти банальности и общие фразы. Назовите откровенно обиду, которую я вам нанесла, вину или проступок, оправдывающие вашу холодность и отчужденность, которую вы мне выказываете. Говорите, я этого хочу!

– Ну, хорошо, – произнес Морис с видом человека, принявшего решение, – я скажу.

– Наконец-то! Я вас слушаю.

– Вы не думаете о том, Елена, что эти сцены повторяются каждый день. Мне не в чем упрекнуть вас; за пять лет вы никогда не были виноваты передо мной, я это признаю, но существование, которое вы заставляете меня влачить, стало невыносимым.

– Невыносимым! – воскликнула Елена. – Что ж, не терпите его больше! Вас ничто не приковывает ко мне. Вы свободны.

– Да, вы только на словах меня не удерживаете, – грустно ответил Морис, – не проходит и дня, чтобы вы ко мне не придрались. К чему эти бесконечные упреки и несправедливые подозрения? Зачем воспоминания, которые служат лишь тому, что омрачают настоящее и расцвечивает прошлое соблазнительными красками, которых, может быть, и не было в действительности? Почему вы, столь обворожительно добрая со своими друзьями, так строги со мной? Я вам сказал сейчас, что не знаю за вами никакой вины. Ну, а вы знаете какую-нибудь вину за мной?

– Одну, огромную! То, что вы больше меня не любите.

– Это заблуждение, Елена, я вас люблю.

– Когда-то ты бросался в мои объятия и кричал: «Я люблю тебя!». И ты меня убеждал в этом. Но сегодня вы довольствуетесь тем, что холодно-любезно говорите: «Это заблуждение, я вас люблю». Вы меня в этом уже не убедите.

Слеза показалась на ее глазах, она отвернулась, чтобы скрыть ее от Мориса, затем продолжала, сделав над собой усилие.

– Вы правы, надо все разорвать, – сказала она. – Эти сцены становятся смешными. Поговорим о чем-нибудь другом. Вы развлекались этим вечером?

– Нет, – ответил Морис.

– Мадемуазель Тереза красива?

– Почему вы спрашиваете меня об этом?

– Потому что эта молодая девушка вас интересует и, стало быть, интересует меня. Да, может быть, решение, принятое вами, самое мудрое. Женитесь, милый Морис, таким образом все будет кончено и кончено хорошо. Между нами не будет больше этих безрассудных упреков, о которых я первая сожалею. Ну, когда вы можете жениться – через месяц, через три недели?

– Поистине, Елена, – сказал резко Морис, – вы приписываете мне мысли, которых у меня нет.

С минуту она молча смотрела на него, затем произнесла голосом, который выдавал на этот раз все ее чувства:

– Эти мысли, Морис, вы вынашиваете уже давно; я вас знаю и вы ничего не скроете от меня. Я догадываюсь обо всех побуждениях, обо всех слабостях вашего сердца. Но вы – честный человек, вы боитесь остаться в долгу передо мной; вы считаете долгом чести не разрывать узы, соединяющие нас, и хотя вы не можете не думать о свадьбе, вы никогда не договоритесь о ней. Я отдаю вам должное, Морис, и сама возвращаю вам свободу. Что ж, воспользуйтесь ею, мой друг. Я более рассудительна, чем вы думаете. Наша связь действительно слишком затянулась: не надо, чтобы подобные вещи длились до бесконечности. Вы должны начать узаконенную, честную семейную жизнь. Я не могу запретить вам иметь семью, детей, я, которая проведу всю свою жизнь, страдая от того, что у меня их нет! Когда минуют годы и все страсти затухнут, как сладостно, как чудесно должно быть вновь ожить в жизни других и снова услышать биение сердца, которое больше не бьется!.. Видите Морис, я говорю с вами как подруга – последуйте же совету, который я вам даю. Расстанемся, как следует расстаться порядочным людям – чистосердечно, доброжелательно, без взаимных упреков… Пожмите руку, которую я вам протягиваю.

Она протянула ему руку, и Морис, оглушенный услышанными словами, взволнованный тысячью противоположных чувств, машинально сжал ее. Тогда боль и негодование Елены разразились вдруг со всей силой. Дрожащая, заплаканная, она воскликнула, указывая на руку, которую Морис еще сжимал в своей:

– Он пожал ее! Он согласился на то, что я ему предложила! – И, глядя сквозь слезы ему в лицо, она продолжала: – Значит, это правда, ты меня больше не любишь!

– Ах, могу ли я знать? – ответил Морис, который в свою очередь больше не владел собой. – Эти сцены, которые беспрерывно возобновляются, раздражают меня! Они меня убивают! Я не знаю больше, что я испытываю, что я чувствую, что я люблю и что я ненавижу!

Он отошел от Елены и, шагая большими шагами по салону, продолжал:

– Подумать только, что сейчас, как вчера, как позавчера, как все прошлые дни, когда список жалоб будет исчерпан, когда весь клавир страсти будет использован, мы вернемся каждый к своей жизни, совершенно удивленные тем, что столько речей, столько слез, столько страданий ничего не изменили в нашем существовании, ибо ничто не в силах его изменить; а завтра мы возобновим все, и наша жизнь так и пройдет в продолжительной, и безрассудной борьбе!

Он остановился и, немного успокоившись, упал в кресло, стоявшее в углу салона. Тогда бледная и серьезная Елена, в который за то время, пока он говорил, произошла какая-то перемена, подошла к Морису, коснулась его плеча и, принудив его повернуться к ней лицом, сказала грустно, но твердо: