Марианна Алферова - Беловодье

• Название: Беловодье
• Автор: Марианна Алферова
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2003
• ISBN: 5-94371-366-2

Роман «Беловодье» — продолжение авантюрного фантастического романа известного санкт-петербургского писателя-фантаста Марианны Алферовой «След на воде». Колдовская война продолжается, и наградой победителю должно стать то самое таинственное Беловодье… Или нечто большее.

Эта книга М. Алферовой действительно современная фантастическая авантюра, захватывающее чтение от первой до последней страницы. Говорят, что женщина не может написать настоящий мужской роман. Алферова смогла! Прочитайте и убедитесь.

---

Роман бросил Надину сумочку прямо в кабинете. На место возвращать не стал. Взял обруч и вышел. Надо было спешить.

Глава 18 ЕЩЕ ОДНО ХУЛИГАНСТВО

— Появлялся Сазонов? — спросил Роман, заходя на кухню дяди Гришиного дома.

Григорий Иванович сидел за столом. Литровая бутылка, наполненная кристальной жидкостью, — перед ним. Стаканы граненые, огурчики, грибочки, капуста кислая — все как положено. Один стакан пустой.

— Появлялся, — утвердил Роман Вернон, не дождавшись ответа.

— Появлялся, — кивнул дядя Гриша. — Мы даже с ним выпили за возвращение из дальнего пути.

— И где он теперь?

— В погребе у меня лежит. Тепленький. Хулиганить не будет. Ты ему фингал под глаз поставид?

— Алексея работа. А разве на жениха самогон твой действует?

— Мой самогон — и не проймет? — искренне удивился дядя Гриша. — Да мой кого хочешь уложит.

Роман выскочил из дома, побежал к знакомому погребу. Не соврал дядя Гриша. Вадим Федорович как раз тут и лежал, на полке возле банок, где прежде Надя покоилась, а затем Баз пребывал в беспамятстве, завернутый в одеяло и брезент. Только Сазонов ни во что завернут не был. Смокинг на нем, рубашка белая — прямо с Синклита сюда и пожаловал. И теперь дрыхнет, физиономия красная, как семафор, губы пузырятся, один глаз заплыл. Ожерелье на шее тоже красным светится. Ну и силен у дяди Гриши самогон. Заговоренный — не иначе. Роман на всякий случай ледяные наручники с сильнейшим заклинанием Сазонову на запястья приладил. Да еще пару охранных заклинаний наложил, хотя понимал, что мера лишняя, — от хулиганского этого похмелья господин Сазонов не проснется, пока ему сам главный хулиган не позволит.

Роман вернулся в дом.

— Выпьешь? — спросил дядя Гриша, набульки-вая из бутыли в стакан.

— Чтоб там, рядом с женишком, лечь?

— Ну, зачем так? Я тебе обычного налью.

— Не надо. — Роман глотнул из своей фляги для безопасности. Закусил огурчиком. Тот хрустнул, брызнул кислым соком. Хорош.

— Сильно берет, да… — кивнул дядя Гриша. — Уж коли этой моей самогоновки кто глотнет, ни за что не вырвется.

— Перстень Юла ты сделал?

— Знаешь, так чего спрашиваешь? — Дядя Гриша опрокинул стакан.

— А этот? — Роман повернул сжатую в кулак руку так, что зеленый камень оборотился в сторону дядя Гриши. — Этот тоже твой?

Дядя Гриша долго молчал, глядя на перстень. Вздохнул тяжело и кивнул.

— Чье ожерелье внутри?

— Машенькино. Доченьки моей покойной.

— Значит, Марья Гавриловна Гамаюнова — супруга твоя?

Дядя Гриша фыркнул:

— Тогда она не Гамаюновой звалась — Терентьевой. Мою фамилию носила. Она ведь хулиганка была — поискать. О мировых всяких безумствах задумывалась. А вот деточку нашу не уберегла. Машенька ведь не от болезни умерла какой — не от грудной жабы, как нам в музее этом сказали. Вышло так, что ожерелье ее душить стало. Водой обливали, в речке купали — не помогло. А Марьи Гавриловны, как назло, рядом не было. Звал я ее — не пришла. Не успела. Я тогда ножик ледяной взял, ожерелье срезал и в перстень закатал — да поздно. Все равно не помогло, все равно вижу — дитятко мое умирает. Я ее на руки. А она вздохнула и не выдохнула. Глазки приоткрыты, на мир смотрят, не видят. А сама — не дышит. Я — в комнату ту, обитую пурпурным штофом, где пейзажи по стенам висели. Шагнул — и как в пропасть. Выскочил в Петербурге. Аж в тысяча девятьсот шестидесятом году, как потом выяснилось. Прямо в больнице.

— В портал нельзя без ожерелья входить.

Дядя Гриша запнулся, как будто и сам понял, что ляпнул что-то не то.

— Разве?

— Это точно.

— Так я ведь хулиган. А у Машеньки было ожерелье… Ах, нет, не было. Так она мертвая уже была! — нашелся наконец дядя Гриша. — Но и здесь не воскресили. И я назад возвращаться не стал. Зачем? Тут остался. Если будущее видел, прошлое мгновенно теряет смысл.

— В музее сказали, что ты в реке утонул.

— Смех, да… Нашли кого-нибудь по комплекции подходящего и мной объявили. Надо ж было как-то бумагу о смерти супруга получить, чтобы снова замуж Марье Гавриловне выйти. Она еще при мне на этого красавчика Гамаюнова заглядывалась. Ну а я здесь прижился. Машенька родилась. Моя. Но другая. У нас с Танюшей деток долго не было, я Ваську вроде как за сына считал. Потом думали усыновить кого. Ну, а после радость случилась. Машенька наша.

Роман чувствовал: недоговаривает что-то старый хулиган про свои дела личные, самое важное утаивает. Но сейчас темногорского колдуна интересовал прежде всего Вадим Федорович и все, с ним связанное.

— Дядя Гриша, а ведь ты нарочно тогда к особняку Сазонова свернул. Не было никакого колдовства. Ты туда нас с Базом сам привез.

Григорий Иванович отпираться не стал.

— Я ведь там, в притоне, всех гадов запомнил. Прежде чем их водой смыло. А как раз накануне твоего прошлого возвращения, когда ты Ваза в погребе нашел, примчалося от Сазонова человек с посылкой: деньги передал и подарочек для Машеньки. Так я посланца признал — охранника этого я там, в притоне, видел. Только думал — он сам, гаденыш, с дружками девочку мою украл. А вышло — хозяин приказал. Ну, а дальше ясно. Посчитались мы с ними со всеми. Там, в особняке.

— Так ведь это ловушка примитивная. Ник Веселков намеренно вас в ловушку заманивал, когда посланца с подарком прислал. Неужели не поняли?

— Как не понять! Но мне приятно в ту ловушку лезть было. А еще занятно было поглядеть, как ты испугался, когда вообразил, что заклинания твои не действуют.

— Злая шутка, — буркнул Роман.

— Не спорю. Но решил: advienne се que pourra[4].

— Что ж ты женишка-то не раскусил?

— А чего его кусать-то? Он как кусок металла. Без сердцевины. Нет в нем ничего. Потому и наружу не видать. Да и не всемогущий я ведь. Хулиган обычный, на хулиганке был когда-то женат. И все мое уменье — кольца делать.

— Значит, там, на дороге, мы случайно встретились. То есть не случайно, конечно, но не по твоей воле.

— Правильно говоришь, воля была не моя. Я в Темногорск ехал. Вы — в Беловодье. Дороги скрестились там, где женишок-хулиган угадал. А может, и не женишок, может, кто-то другой. Разве нам ведомо, по чьей воле наши дороги друг друга перечеркивают?

— Теперь я понимаю, почему ты там, в усадьбе, себя так странно вел.

— Ни хрена ты не понимаешь. — Григорий Иванович вытащил из шкафчика черную бутылку. Совершенно черную. Не разглядеть, что же там, внутри. Сургучом была запечатана. Сейчас сургуч сбит. — Не хочешь глотнуть? — спросил хозяин, хитро щурясь. — И правильно делаешь, что не хочешь. Сильная это штука. — Дядя Гриша спрятал бутылку обратно в шкафчик. — Жидкость там прозрачная, как слеза. От спиртяшки не отличишь. Но стоит пару капель в стакан капнуть — и ты уже никакой. Пока ты в усадьбе Марьи Гавриловны ее портрет в кабинете рассматривал, я в подвальчик слазал, да потайной погребок наш отыскал, и забрал оттуда инструментик мой, для колец потребный, да бутылочку эту. Последнюю. — Дядя Гриша вновь наполнил свой стакан.

Хлопнул, запрокинув голову. На красной шее дернулся вверх и вниз кадык. И на шее больше не было ожерелья. Роман даже не удивился. Почти.

— Где оно?

— Что?

— Да ожерелье.

— А… Да не держатся на мне ошейники, племяш. Растворяются. Хулиганство мое на них как кислота действует. Ядовито.

— Значит, у тебя уже было ожерелье? Ну да. Иначе ты бы через портал не прошел. И… растворилось… Так?

— Ну, вроде того.

— Но ты же вновь ожерелье принял! Такого не бывает! Второй раз ожерелье не подаришь.

— Почему? — искренне изумился дядя Гриша.

— Мой дед говорил, что второе ожерелье человека задушит. А ты и глазом не моргнул, когда ожерелье потребовал.

— А чего мне моргать-то? От страха, что ли? Так какой я после этого хулиган?

— Погоди… А может, ожерелье растворяется после того, как ты кольцо изготовляешь?

— Может, и так. Но не сразу. Дня два-три еще держится. А потом — впитывается в мою шкуру. Бесследно.

— Дядя Гриша, так ты назад пройти не мог в том, в шестидесятом…

— Э, хватит! — Григорий Иванович повел перед носом Романа пальцем из стороны в сторону. — Хватит свой длинный нос куда не надо совать. Мог — не мог, значения не имеет. Теперь здесь хулиганю, и точка. Выпьем. Ты из своей фляги, я — из стакана, за то, чтоб нам еще долго на этой земле хулиганить.

— А с женишком что сделаете?

Григорий Иванович посуровел:

— Ты в это дело не суйся. Не твое. Я сам ему такое хулиганство устрою, что он про свои хулиганства забудет. Тут я хулиганю. И точка.

И дядя Гриша наполнил вновь стакан. Бутылка опустела.

Примечания

1

Мой обычай таков, а ты поступай, как знаешь (лат.)

2