Мариво - Удачливый крестьянин

• Название: Удачливый крестьянин
• Автор: Мариво
• Издательство: Наука
• Жанр: Европейская старинная литература
• Год: 1970

В книгу вошел роман Мариво «Удачливый крестьянин» (1734). В нем Мариво воссоздает широкую картину городской жизни своего времени. Это исключительно «парижский» роман. В нем перед читателем разворачивается целый калейдоскоп лиц, характеров, типов – слуги, горничные, швейцары, ливрейные лакеи, мелкие торговцы, стряпчие, нотариусы, полицейские, государственные чиновники, домовладельцы, трактирщики, актеры, и актрисы, армейские офицеры, откупщики, светские щеголи, знатные дамы; все они теснятся пестрой толпой в людской, на улице, в приемной министра, в театральном фойе, в великосветских гостиных. В центре романа – один персонаж, одна человеческая судьба: провинциал Жакоб, в юности попавший в Париж, поразивший его своей огромностью и великолепием.

В качестве приложения книга содержит анонимное продолжение «Удачливого крестьянина».

---

Однажды, предавшись грустным размышлениям о своей несчастной любви, я гулял по улицам дольше обычного и когда вернулся домой, удрученный печалью, мне доложили, что меня ждет какой-то господин, желающий со мной переговорить.

Я дал распоряжение проводить посетителя в мой кабинет; и каково же было мое удивление, когда посетителем этим оказался господин д'Орсан, который, по моим сведениям, находился в своем поместье.

– Вы удивлены, дорогой друг? – сказал он. – Но я приехал в Париж, представьте, по вашим делам. Вы молоды, у вас нет детей; вам следует жениться, и у меня есть для вас подходящая партия.

– Не говорите мне о женитьбе, сударь, – сказал я ему печально; – лишь одна женщина могла бы составить мое счастье. Но я ясно вижу, что надеяться не на что.

– Прежде чем услышать от вас отказ или силой вырвать ваше согласие, – сказал он, – я попрошу вас об услуге: примите к себе на службу одного молодого человека; я увидел его у вас в передней: по-моему, он заслуживает внимания. Его история растрогала меня. Он всецело зависел от своего дяди, а тот умер, оставив его без всяких средств.

– Приказывайте, – отвечал я, направляясь к дверям, – и если позволите, я приведу его сюда: пусть он убедится в том, что я сделаю для него все возможное; он может рассчитывать на меня, раз вы его рекомендуете.

Молодой человек вошел; он отвесил почтительный и в то же время изящный поклон, так что я не сразу его разглядел. Если бы он себя не назвал, я, может быть, и не узнал бы его; но услышав фамилию своего первого хозяина, я понял, что передо мной его племянник – тот самый мальчик, к которому я был приставлен для услуг.

Я не мог сдержать слезы при мысли о там, как изменились его и мои обстоятельства. Я обнял и расцеловал молодого человека и просил его не сомневаться в помощи и поддержке того, кто обязан своими первыми успехами его семье. Велико было удивление господина д'Орсана! Но эта сцена нисколько не унизила меня в его глазах; смею сказать, напротив, его уважение ко мне только возросло. Я пригласил моего бывшего молодого господина почаще меня навещать и мне посчастливилось: через несколько дней я устроил его отлично; он, надо полагать, не раскаялся в том, что обратился за покровительством к своему любимому Жакобу.

Когда молодой человек вышел, господин д'Орсан прямо сказал мне, что он приехал в Париж специально чтобы поговорить с госпожой де Вамбюр и узнать, каковы ее намерения относительно меня.

– Я был у нее, – сказал граф, – на мой вопрос она без обиняков ответила, что питает к вам глубокое чувство; она готова уступить вашим желаниям, о которых вы не раз говорили ей, и сочетаться с вами браком.

Граф сообщил мне также, что хотя ее покойный муж носил титул маркиза, но сама она дочь финансиста, и потому, желая избежать злостных толков, решила подождать, пока я займу прочное положение, и уж после этого отдать мне свою руку.

– Прочное положение вами достигнуто; итак, спешите к ней, и скорее завершите дело вашего счастья, а я вам искренне желаю полного успеха, – закончил он.

Я просил господина д'Орсана не оставлять меня своими советами, позабыв даже поблагодарить его за все его заботы. Он сказал, чтобы я завтра же отправился к госпоже де Вамбюр, а он сообщит ей о нашем разговоре.

Не буду рассказывать, в каком радостном и нетерпеливом волнении провел я эту ночь. Заветный час наступил, а я так и не успел разобраться в обуревавших меня чувствах. Я не сомневался в том, что господин д'Орсан сказал правду; любовь госпожи де Вамбюр тоже не была для меня тайной, но я боялся каких-нибудь неожиданностей. Каких – я и сам не знал. В общем, могу сказать: я боялся, потому что любил.

Итак, я поехал к предмету моей страсти. Я был принят с радостью, какой раньше мне не приходилось видеть; наши сердца были в полном согласии, мы испытывали друг к другу взаимную сердечную склонность, и брак наш был решен. Вот когда я, наконец, почувствовал, какая мне выпала огромная удача. Моя новая супруга отнеслась весьма приветливо к моему брату, распространив на него доброе чувство, какое питала ко мне; она взяла к себе моих племянников и решила, что они будут воспитываться в нашем доме Отец же их, несмотря на все мои настояния, не захотел изменить свой скромный образ жизни. Он был доволен уже тем, что более не терпит нужды, и просил позволить ему уехать в деревню. Я согласился, хотя и скрепя сердце, и в скором времени мы все вместе выехали из Парижа; брат рассчитывал во время этой поездки избрать для себя постоянное место жительства.

Супруга моя очень хотела, чтобы я прибавил к своему имени название какого-нибудь из ее владений, но я просил ее не настаивать на этом. Она легко согласилась, и мы втроем с братом отправились знакомиться с поместьями госпожи де Вамбюр. Господин д'Орсан с супругой пожелали присоединиться к нам, и удивлению нашему не было предела, когда мы застали графа и графиню на первой же почтовой станции: они нас там поджидали. Лестная для меня встреча и высокая честь!

Коней, седьмой части

Часть восьмая

Наше путешествие было долгим, но весьма приятным: тщеславие, этот сладкоречивый тиран, чья власть над моим сердцем возрастала с каждым днем, хоть и не поработило его до конца, доставляло мне ни с чем не сравнимые радости – до того счастливого мига, когда я удалился от житейских бурь и треволнений. Должен признать, что в жизни моей, если угодно, было много счастливых обстоятельств, но ведь счастье наше зависит целиком от состояния души; только тогда, когда все наши желания исполняются, не успев зародиться, можно говорить о полноте блаженства. Если мне было приятно сознавать, что я вышел из ничтожества и стал богатым, то еще приятнее было, что все вокруг наперебой доказывали мне вновь и вновь, какие великие преимущества выпали мне на долю, и вот это, думается мне, можно назвать вершиной благополучия.

Да, куда бы мы ни прибыли, вся округа встречала нас с почетом и уважением. Эти знаки дружбы и восхищения, конечно, были чисто внешними, но меня и это вполне удовлетворяло. Я еще не знал тогда, что страсти бушуют повсюду. Я не подозревал, что провинциальные дворяне, сидя в четырех стенах своего замка, делают свою провинцию ареной тех же грехов, какие в столице тщеславие выставляет напоказ. Париж дает для этого больше поводов, зато в деревне, где таких поводов меньше, за них хватаются еще более рьяно. Мои иллюзии поддерживались еще и тем, что мы весьма быстро проезжали все эти места и я не успевал узнать людей, которые спешили приветствовать нас или которым мы сами отдавали визиты. Поместья моей молодой супруги, госпожи де Вамбюр, содержались в порядке и не требовали от меня больших забот. Оставалось только желать, чтобы такой же порядок сохранялся и в дальнейшем. Все угодья были отданы в умелые руки, и фермеры, работая на благо своей госпожи, не забывали и себя,[113] пользуясь тем, что никто их не стеснял. Так что все шло хорошо, и большего не приходилось требовать.

На каждом шагу меня ждали новые удовольствия. Присутствие молодой жены, горячо любимой мною и нежно любившей меня, общество господина д'Орсана и очаровательной д'Орвиль, – все, казалось, соединилось, чтобы придать блеск моей триумфальной поездке по местам, сеньором которых я стал: несмотря на всю уверенность в себе, порожденную самолюбием, я понимал, что при этом вельможе, который всем рекомендовался как мой друг, соседи поневоле держались в границах, которые они в других обстоятельствах непременно бы перешли. Эта мысль скоро подтвердилась.

Спустя некоторое время граф покинул нас, так как мы проезжали поблизости от одного из его поместий, где требовалось его присутствие. Я сразу же заметил, как мне его не хватает и насколько труднее мне стало добиваться от моих соседей тех знаков уважения, которые так мне льстили со дня нашего отъезда из Парижа.

Итак, я пока знал провинцию лишь с приятной стороны. Но вот жена моя как-то упомянула название одной деревни, которую приобрела незадолго до нашей свадьбы; прежняя владелица ее, некая вдова, умерла в монастыре.

Как я был поражен, услышав название деревни, куда я скоро приеду и где буду хозяином и господином! Ведь жители ее еще помнили, как я ушел оттуда с кнутом в руке! Должен сознаться, мое самолюбие вдруг воспротивилось этому; мне было неловко, сомнения меня одолели. Я хотел их побороть, но тщетно, и решил открыть жене смущавшие меня мысли.

– Я не утаил от вас, – сказал я ей, – ни сословия, в котором я родился, ни кто мои отец и мать. Вы знаете, что я родом из той деревни, которую вы купили. Я не боюсь появиться в тех местах, где мои родители жили в честной безвестности; но не возмутится ли ваша гордость, когда дядюшка Люк и тетушка Жанна кинутся меня обнимать, а вас назовут невесткой?

– Напрасно вы тревожитесь, – ответила моя жена. – Ваши родители занимают в моем сердце то же место, которое отдано вам. Вы увидите, что я снова стану ласковой и приветливой, хотя сочла нужным держаться иначе во время нашего путешествия.